Дженна Питерсен - Уроки куртизанки

Джастин вспомнил обещание, данное Тому, и вздохнул:

– Скажи ребятам, что я утрою сумму, если они теперь помогут мне.

Джастин оглядел небольшую группу людей, собравшихся у дверей склада: Уиттинхем и Шоу в первом ряду, горстка военных, полдюжины рабочих из дока – те, кто позарился на деньги Джастина, а не сбежал в страхе за свою шкуру, увидев его темное от ярости лицо.

– А теперь слушайте меня внимательно, – тихо проговорил Джастин. – Правило только одно. Никто и ничто не должно повредить Виктории. Клянусь небом, если хоть волосок упадет с головы моей любимой женщины, все кары Господни покажутся вам отеческой лаской. Это понятно?

Закивали. Но почему Шоу уставился на него так, будто у него из головы проросли змеи?

Джастин повернулся к двери и, бросившись на нее всем телом, выломал.

Вслед за ним в здание склада вбежали его люди.

– Виктория! – закричал он.

Люди рассыпались по обширному пространству.

Он зашел за батарею ящиков – и нашел, что искал. Виктория лежала, прислонившись спиной к задней стене склада, – с завязанными глазами и скрученными за спиной руками. Даже не видя ее глаз, Джастин мог по ее обмякшему телу сказать, что она без сознания… если не хуже.

– Вон тот ублюдок! Пытается сбежать через окно! – крикнул кто-то, и люди бросились туда.

Но Джастину было уже все равно.

Он подбежал к Виктории, сорвал повязку с ее лица и отшвырнул прочь. Сжал ее в объятиях. Голова ее запрокинулась. Одна щека оплыла под синяком, глаза были полузакрыты.

Сердце его сдавило, будто в тисках, когда он склонился, чтобы проверить, дышит ли она. Дышит… Будто легкий-легкий ветерок коснулся его уха. Какое облегчение!

– Виктория, – пробормотал он, прижимая ее к себе, щекой касаясь нетронутой половины лица и нежно поглаживая кожу. – Виктория, очнись…

Она не шелохнулась. Джастин старался не думать обо всех тех ужасах, что слышал когда-то об ударах в голову.

– Слушай меня, – прошептал он ей на ухо. – Три года назад, когда мы обменивались клятвами, ты обещала слушаться меня. И я приказываю: очнись. Услышь меня. Прошу тебя, Виктория, позволь мне любить тебя.

Он отодвинулся, чтобы посмотреть в ее лицо, и понял, о чем только что сказал. Вот почему Шоу так странно на него смотрел… Он не один раз – дважды признался, что любит ее.

Прежде чем это достигло самых глубин его сознания, ее ресницы дрогнули. Она открыла глаза – темно-зеленые, затуманенные и с бледной улыбкой взглянула на него.

– Ты пришел за мной, – прошептала Виктория. – Я думала, ты не придешь…

Джастин улыбнулся ей в ответ, хотя ее слова полоснули его словно ножом по сердцу. Она считала, что он бросил ее. Что он всегда будет ее бросать. Но нет. Он больше не позволит ей так думать.

– Я всегда буду приходить за тобой, – прошептал он.

Голос подвел его.

– Хорошо, – сказала она и снова закрыла глаза.

Виктория кивнула доктору, который все бубнил и бубнил. Она лежала на огромной кровати в доме Джастина. Уже несколько часов прошло с тех пор, как она очнулась здесь. В ушах шумело неимоверно, а разум будоражили странные фантазии: будто Джастин сказал, что любит ее.

Доктор сделал кучу предостережений, строгих увещеваний и наконец-то откланялся. В комнату тут же вошли две женщины. Виктория не сумела сдержаться.

– Хлоя! – воскликнула она.

К ней бросилась красивая белокурая женщина с темно-карими глазами. Она то ли рыдала, то ли смеялась. Они долго молчали, сжимая друг друга в объятиях. Чувства мешали внятно говорить.

Виктория открыла глаза и обнаружила, что Мара стоит поодаль, у двери. Хотя она улыбалась, на ее лице застыло странное выражение – отчуждения и напряженности.

– Мара, подойди к нам! – позвала она, когда Хлоя заставила себя разомкнуть объятия и села на кровать у нее в ногах. – Ты должна разделить с нами эти объятия.

Мара рассмеялась:

– Я обнимала Хлою почти час – с тех пор как Уиттинхем привез ее сюда. Но я не позволила ей ничего рассказать. Я подумала, что после всего, через что мы прошли… – она запнулась, – и чем пожертвовали, мы заслужили право выслушать ее историю вместе.

– Да, объясняй! – улыбнулась Виктория.

И Хлоя, теребя оборку платья, принялась тихонько рассказывать: как влюбилась в Уиттинхема, как Эвенвайс стал преследовать ее и как, в конце концов, Алисса и Уиттинхем помогли ей бежать.

– Я говорила Алексу, что вы будете волноваться, но он не хотел рисковать и не позволил мне написать вам, пока Эвенвайс продолжал искать меня. Я ни за чтобы не подумала, что вы приедете сюда, чтобы разыскивать меня. – Голос ее дрогнул. – Мне так жаль, что я подвергла тебя опасности, Виктория. Пожалуйста, прости меня, прости!

Виктория взяла подругу за руку, нежно пожала ее пальцы:

– Я готова рисковать, сколько понадобится, лишь бы ты вернулась домой целая и невредимая. Я ни о чем не жалею.

Она улыбнулась: это правда. Опасность все расставила по местам у нее в голове. Возможно, Джастин никогда не полюбит ее в ответ, но любовь к нему больше не причиняла ей боли. Эта любовь – много больше, чем некоторым дано испытать за всю жизнь.

– А что с Эвенвайсом? – шепотом спросила она. При мысли о побоях ее охватила дрожь. Боже, она ведь и вправду подумала, что умрет.

Мара улыбнулась:

– Джастин, Шоу и Уиттинхем позаботились о нем.

– Он мертв? – ахнула Виктория.

– Нет, – заверила ее Хлоя и погладила по руке. – Но он уже направляется на Восток. Морем. На последнем отплывшем туда корабле. Джастин удостоверился, что он никогда не вернется.

– Джастин, – повторила Виктория и вздохнула. Тот факт, что он не пришел, когда она очнулась, был красноречивее, чем тысячи страниц. – Где же мой муж?

– Мечется за дверью, как тигр в клетке. Там еще Шоу и этот его брат-красавчик, – рассмеялась Хлоя.

Мара поежилась. Виктория нахмурилась: что означает эта реакция? Но спросить она не успела – Хлоя добавила:

– А Мара сказала, что ты влюбилась в него. Как тебе кажется?

Виктория перевела взгляд на Мару:

– Но вы же не обсуждали это при нем?!

– Конечно, нет, – печально улыбнулась Хлоя. – Я понимаю тебя, Виктория. Я тоже люблю человека, с которым не могу быть вместе. Уиттинхем однажды уже отверг мою любовь.

Виктория вздохнула. Их взгляды встретились. Они обе любят мужчин, с которыми у них нет и не может быть никакого будущего. Это, кажется, связывает их еще крепче.

Мара шагнула к двери:

– Пригласить его?

Виктория покачала головой:

– Мне нужно немного времени, прежде чем я встречусь с ним.

Потому что она не хотела, чтобы он все прочел по ее глазам. Если он ничего не может дать ей взамен, кроме вожделения и жалости, она не откроет ему своих чувств. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим.

Джастин неотрывно смотрел на брата. Молчание стояло между ними, как стена. Калеб небрежно прислонился к двери напротив спальни Джастина и лениво посасывал сигару. Каждый жест говорил, что он спокоен, как всегда, но в глазах брата Джастин видел боль. Эту боль причинила ему ложь Джастина и внезапно открывшаяся правда.

– Я должен был рассказать тебе раньше, – отрывисто сказал Джастин. – Но когда Рид доказал, что не лжет, предъявив письма, меня будто разорвало на куски. Я струсил. Я не решился проделать то же самое с тобой. Нет, не то же самое – хуже.

– Вот почему ты отдалился от матери и… – Калеб внезапно запнулся.

Джастин кивнул:

– Да. Никто из них не знает этого. Я не сумел признаться. И я ненавидел себя за то, что лгал тебе. Надеюсь, ты понимаешь это?

Калеб долго молчал.

– Полагаю, – ответил он наконец, – я должен поблагодарить тебя за заботу. Но сейчас я не могу. Я все время думаю о том, что ты знал такую важную подробность про меня – и три года не обмолвился ни словом, хотя ты мой лучший друг.

Джастин, пристыженный, опустил голову:

– Да. А что ты будешь делать с этим теперь?

Калеб издал резкий, невеселый смешок.

– Хочешь знать, предъявлю ли я претензии матери и исповедуюсь ли перед отцом? Нет. Я вместе с тобой буду плести паутину лжи. А что с Мартином Ридом? Ты уверен, что он будет молчать?

Джастин покачал головой:

– После похищения Виктории, в суматохе, кто-то из слуг известил его о случившемся. Пока доктор осматривал ее, у нас с Ридом имел место долгий серьезный разговор. Он признался, что те письма – единственное доказательство неверности нашей матери.

– И этому пьянчуге хватило ума принести их тебе? – Калеб покачал головой. – Дурак, дурак и ублюдок!

Джастина покоробило: Калеб слишком явное ударение сделал на слове «ублюдок».

– Может, и так, но он в некотором роде любит дочь, хоть и очень извращенно. То, что я спас ей жизнь, несколько смягчило его отношение ко мне. Так как я продолжу выплачивать ему небольшую пенсию, он будет держать язык за зубами.

– Хм…

Джастин внимательно разглядывал брата. Он видел, что Калеб еще осмысляет последние новости. Наверное, пройдет немало времени, прежде чем он все прочувствует и поймет.

Калеб бросил взгляд на Уиттинхема – тот сидел поодаль на лестничной площадке и не мог их слышать.

– А что он здесь делает?

Джастин сжал кулаки. Он столько хотел сказать брату, но сейчас не время. Только сам Калеб решит, когда простить его. Джастин не поможет ему оправиться от шока быстрее, если будет только давить и понукать.

– Думаю, Уиттинхем собирается просить руки Хлои, – ответил Джастин. – Кажется, сегодня день перемены решений.

Калеб перевел пристальный взгляд на брата:

– А что насчет тебя? Шоу, перед тем как уехать разбираться с Эвенвайсом, обмолвился, что ты во всеуслышание заявил, что любишь Викторию.

Джастин поежился. Столько лет они с Калебом и Шоу кутили и делали все, что заблагорассудится! И всего за несколько недель все встало с ног на голову.