Субботний вечер накатил неотвратимо, и Вадим Алексеевич, как и обещал, возник на пороге её квартиры. Был он слегка взъерошен, что смотрелось странновато, и бледен. Но держался спокойно. Агата тоже постаралась вести себя достойно. Что из этого получилось, она не знала, потому что от страха еле держалась на ногах.

– Вам что-то надо взять с собой, Агата Витальевна? – вежливо поинтересовался он. – Так я вынесу.

Агата молча указала ему на небольшую сумку со всем необходимым и принялась запирать двери. К такси они шли молча. Так же молча проделали весь путь до загородной гостиницы, а он был неблизким. Номер был заказан, и им сразу выдали ключи. В двухкомнатный люкс Агата вошла на подгибающихся ногах и сразу же рухнула в кресло у журнального столика. Сил больше не было ни на что. Вадим Алексеевич вошёл следом, поставил на низкий шкафчик у двери её сумку и свой небольшой саквояж и огляделся.

– А здесь довольно уютно, – проговорил каким-то чужим, не своим голосом, – вы согласны, Агата Витальевна? И спальня нормальная, кажется.

Он открыл дверь в смежную комнату и окинул взглядом огромную кровать. «Прямо сексодром какой-то, как мне Юрка однажды рассказывал, когда с артисточкой той налево сбегал, – подумал с насмешкой, – хорошо хоть потолок зеркальный не додумались соорудить. Самое то было бы для нас с Агатой».

Он вернулся в гостиную и предложил Агате спуститься в ресторан поужинать. Она отказалась – кусок всё равно не полез бы ей в горло, настолько сильным было волнение.

– Вот и ладно, – согласился он, – сейчас по рюмочке выпьем для храбрости и отправимся в спальню.

Он покопался в своём модном саквояже, вытащил на свет божий фигурную бутылку с янтарным содержимым, выставил две пузатых ёмкости и коробку конфет. Деловито разлил коньяк и поднёс Агате её бокал, внимательно наблюдая за ней. Женщина была явно не в себе, на грани шока, он бы сказал. Почему? Сильно волнуется? Боится? Похоже, действительно боится. Только чего? Не девчонка ведь школьница, от мамы сбежавшая с чужим дядей. Он подошёл ближе, соприкоснулся бокалами.

– За нас с вами, Агата Витальевна! За наш успех в постели!

За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слёзы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.

– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос её предательски дрогнул.

– Вот и славно, Агата Витальевна, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.

Он тщательно запер двери, разделся и, не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве), вошёл в спальню. Агата лежала под простынёй, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим Алексеевич не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошёл к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил её напряжённое, твёрдое как камень тело. Попытался её обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.

Её реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.

– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить, наконец.

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда в чём дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?

– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас. Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.

– Что значит, не такая? – поинтересовался он, и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда следует.

Там всё было в порядке. Да и он ведь видел её тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Всё было на месте, как и положено.

Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.

– Вы делайте всё, что нужно, Вадим Алексеевич, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.

Вадим Алексеевич почувствовал, что дело совсем плохо. У неё видно, большие проблемы с этим были. И, возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся, было, возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого, во всяком случае, требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от переживаемого страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.

– Агата, девочка моя, кто же это тебя так, а? – спросил он, мягко, но настойчиво привлекая её к себе.

Она, на удивление, не сопротивлялась и даже, кажется, стала немного податливее.

– Ты успокойся, не переживай, – тихонько уговаривал он, – я ничего не стану делать, пока ты сама не захочешь.

И он, притянув её к себе близко-близко, стал потихоньку гладить напряжённую спину. Голова её оказалась у него на плече. Она уткнулась в него лицом, и он почувствовал горячие слёзы на своей коже.

– Ты поплачь, поплачь, девочка, иногда это хорошо помогает.

Его руки гладили её плечи и спину, а губы тихонько целовали прижавшуюся к нему голову, попадая, в основном, в макушку. Слёзы перешли в рыдания, потом потихоньку затихли.

– Простите меня, Вадим Алексеевич, – прошептала она охрипшим от горьких слёз голосом.

– Вадим, – поправил он. – И прощать тут нечего.

Она шмыгнула носом и взглянула ему в глаза. Что она увидела, он не знал, но губы её чуть растянулись в дрожащую робкую улыбку.

– Я вела себя безобразно, Вадим, прости, – прошептала снова.

Ну, конечно, кто бы сомневался, что она станет упрямиться даже здесь, в постели. Он улыбнулся и поцеловал её в распухший от слёз нос. Потом прижал к себе ещё теснее, почувствовав, что каменная напряжённость ушла, наконец, из её тела.

– А теперь ты расскажешь мне всё, Агата, всё абсолютно, – потребовал он, но руки продолжали обнимать её нежно и заботливо.

– Я не могу, Вадим, это слишком ужасно, – она попыталась отстраниться, но он не позволил.

– Это нужно, девочка, – настаивал он, – нужно для того, чтобы избавиться от этого навсегда.

Агата с минуту подумала и кивнула головой.

– Хорошо, – согласилась она, – только не смотри на меня, иначе я не смогу.

Он не стал возражать и, легко развернув её в постели, прижал к себе спиной, обхватив руками. Так ей было тепло и почему-то очень уютно, непривычно уютно.

– Я слушаю тебя, девочка – напомнил он.

И она стала рассказывать. Всё, без купюр и без утайки. Без жалости к себе. Просто как фактаж. И чем дальше она говорила, тем больше сводило челюсти у Вадима Алексеевича. Господи, неужели люди могут быть такими жестокими? Их даже зверями не назовёшь, те куда гуманнее. Он, представитель медиа-индустрии, отказывался поверить, что такое возможно в наши дни, в цивилизованном обществе. Но это было. Агата рассказывала так убедительно. Хотя убедительнее всего была реакция её тела. Такую реакцию сыграть невозможно.

– И он сказал, что я десять лет не смогу подпустить к себе ни одного мужчину, – закончила она свой рассказ. – Я и не подпускала, боялась очень. И тебе не далась тоже, прости.

– О нас говорить рано, у нас всё впереди, – уверенно заявил он, – а про этого гада ты мне расскажи поподробнее. Ты свидетельство о разводе получила?

– Нет, – тихонько ответила Агата, – я боялась очень. Он сам больше не появлялся, и никаких известий от него не было. А я искать его не стала. Да и всё равно мне было. Какая разница, если все дороги для меня закрыты.

– Ну, положим, насчёт дорог ты это слишком хватанула, девочка моя, – осмелевший Вадим Алексеевич уже решал вопросы серьёзно, по-мужски, – а свидетельство о расторжении брака я из него вытрясу, не сомневайся даже. Хорошо, если он при этом целым останется.

Агата, повернув голову, взглянула на него с надеждой. Неужели теперь есть, кому за неё заступиться? Он встретил её поцелуем.

– А теперь давай уже займёмся делом, дорогая, – прошептал он прямо ей в губы и принялся целовать, не давая ей времени на размышления.

Агата не возражала. Его поцелуи были очень приятны. Лицо, шея, грудь, живот – всё было обцеловано и обласкано им. Её тело расслаблялось на глазах, его становилось твёрже, особенно внизу.

– Позволь мне потрогать тебя там, Агата, – попросил он, – пока только потрогать.

Она кивнула головой, и мужская рука скользнула в самое сокровенное место, нежно гладя, лаская и… возбуждая. А губы продолжали своё дело, размягчая её волю и вызывая смутные желания чего-то большего. Её тело начало томиться и изнывать, что было для неё новым и непонятным. Но понимание пришло быстро – природа знает своё дело хорошо.

– Я хочу, Вадим, – он поднял голову и заглянул ей в глаза, но она не отвела взгляда, – я хочу тебя всего, сейчас, пожалуйста.

– С огромным удовольствием, радость моя, – согласился он и, глядя ей в глаза, медленно и осторожно сделал то, чего она хотела.

В её глазах он читал смену чувств и ощущений – скрытое опасение, недоверие, удивление, а потом счастливый всплеск удовлетворения, когда первая волна экстаза накрыла её с головой. Тут уж он перестал сдерживать себя и отдался страсти, которая так давно манила его, но не давалась в руки. Сейчас Агата была вся в его власти – открытая для него, нежная, жаждущая и, наконец, удовлетворённая. Он дошёл до своего пика быстро – трудно было ожидать иного после такого геройства, через какое он прошёл. И всё же он смутился.