Потрясённый этим признанием Евгений Семёнович не знал, что и сказать. Не было у него таких слов, чтобы ответить на него. Да и какими словами можно выразить неземную радость слияния двух душ в одну, которое приходит только в настоящей любви. Он просто сжал жену в объятиях и принялся целовать, а потом без устали возносил её под небеса раз за разом, начисто забыв о себе и думая только о ней, о её удовольствии. Когда, наконец, обессиленная Маша в последний раз тихонько простонала под ним, прекратив терзать его спину острыми коготками, он дал волю и себе. Потом они долго лежали молча, тесно прижавшись друг к другу, отдавшись ощущению небывалого покоя и счастья, охватившего обоих.

8

Поздно вечером, после жаркого летнего дня у Агаты внезапно отошли воды. Суматоха поднялась несусветная. На ноги были подняты все, кто имел отношение к этому важному вопросу. И буквально через полчаса женщина уже оказалась в родильном зале под бдительным присмотром лечащего врача.

Агата никогда не думала, что может существовать на свете такая боль, от которой тело, кажется, рвётся на части. Она судорожно сжимала челюсти, чтобы не поддаться желанию закричать во весь голос, завыть, как раненная волчица.

– Вы не сдерживайте себя, Агата Витальевна, выпустите боль наружу, – стал уговаривать её доктор, – поверьте, вам легче будет.

Агата с трудом открыла опухшие от напряжения глаза, взглянула на врача, кивнула, и когда подошла следующая волна боли, позволила ей излить себя в странных звуках, мало напоминающих человеческий голос. Но стало немного легче. Так и справлялись они вдвоём с многотрудным процессом рождения новой жизни – измученная донельзя Агата и усталый, но внимательный и собранный лечащий врач.

Рано утром, когда небо уже позолотилось лучами восходящего светила, в телефонной трубке, которую Вадим Алексеевич не выпускал из рук, раздался усталый мужской голос.

– Поздравляю вас, папаша, – с усмешкой произнёс он, – сын у вас, отличный мальчишка, крепенький и длинный. В вас пойдёт. Но нам некогда, извините. На подступах кто-то ещё.

Связь оборвалась, а Вадим Алексеевич не мог понять, на каком он свете. В голове не было ни одной связной мысли, в душе смешались радость и тревога. Он встал с кресла, в котором провёл всю ночь, и принялся ходить по комнате. Остановиться было страшно. Ему казалось, что если он остановится, то и там, за закрытыми дверями родильного зала, у Агаты исчерпаются силы. А её терзания ведь ещё не кончились. Минут через сорок раздался повторный звонок.

– Ну, всё, Вадим Алексеевич, справились, – голос врача был совсем измученным, ему уже было не до шуток. – Девчушка у вас вторая. Маленькая, слабенькая, но жить будет. Кричала громко. Поздравляю вас, от души поздравляю. Завтра ждём. Собственно говоря, уже сегодня.

Доктор отключился, а Вадим Алексеевич пошёл в душ. Нужно было смыть сумасшедшее напряжение этой ночи и немного привести себя в чувство. Потом выпил кофе, вызвал такси и поехал в роддом. Было ещё слишком рано, и своего водителя он беспокоить не стал. Тот позднее за ним приедет. Хотя куда его везти? Работать сегодня он определённо не в состоянии. Вот посмотрит на Агату и на детей и отправится спать, на весь день. Несмотря на рань, набрал телефон друга.

– Алло, – отозвался недовольный сонный голос Юрия Сергеевича, – кому это…

– У меня сын и дочка, Юрка, – не своим голосом сообщил Вадим Алексеевич, – представляешь? Только вот недавно мне врач позвонил. Я туда еду, хотя, наверное, рано ещё, не пустят. Но я лучше там подожду, дома не могу.

– Ой! – голос друга окреп и налился силой. – Лиза, ты слышишь? Лиза! Просыпайся. У Вадима мальчишка и дочурка сразу. Ты слышишь?

Тут в трубке зазвучал и женский голос. Лиза щебетала подобно только что пробудившейся ласточке. В итоге всем были розданы команды. Юра собирается и отправляется на работу, закрывать своей грудью амбразуру. А она, Лиза, приготовит, что нужно, из еды и подъедет прямо туда.

– Да там кормят, насколько я понимаю, Лиза, – пытался урезонить её друг.

– Знаю я эту кормёжку, – фыркнула женщина, – мне лучше видно, что ей нужно сейчас. Скоро буду.

В общем, переполох коснулся всех. Потом пришлось Евгению Семёновичу звонить, чтобы изменить привычное расписание. Тот, естественно, Машу ввёл в курс дела – и завертелось.

Наконец измаявшийся в край мужчина был допущен в палату. Первое, что он увидел, войдя, была Агата. Она сидела на кровати, на руках её был маленький свёрточек, от которого она не отрывала глаз. Вадим Алексеевич замер на пороге. Агата взглянула на него. На похудевшем лице остались, кажется, одни глаза, но эти огромные голубые озёра светились таким ярким светом, что больно было смотреть.

– Это наша дочурка, Вадим, посмотри, – позвала она.

Он сглотнул ком в горле и на непослушных ногах приблизился к ним, его женщинам – жене и дочери. А подойдя, опустился вдруг на колени и прижался губами к маленькому свёрточку и обнимающей его почти что прозрачной руке жены. Всё замерло, как в сказке. Мгновение остановилось.

– А там, в кроватке, наш сын, – Агата посмотрела в его ошалевшие глаза и вдруг улыбнулась. – Да ты слышишь ли меня, Вадим?

– Да, сокровище моё, слышу, – отозвался он, начиная приходить в себя, – просто я ещё поверить до конца не могу, что всё закончилось. Скоро я смогу забрать вас домой?

Агата рассмеялась.

– Думаю, скоро. Тут долго не держат, если всё в порядке. А я только порвалась немного, а так вроде без проблем.

Его глаза округлились от страха.

– Что значит порвалась, Агата? И ты так спокойно говоришь об этом?

– Да это сплошь и рядом случается, милый. Ничего особенно страшного. Меня зашили уже. Скоро всё заживёт, доктор сказал.

Агата совсем не хотела волновать мужа – он принимал слишком близко к сердцу всё, что с ней происходит.

Тут в палату ворвался вихрь по имени Лиза и принялся раскладывать и распаковывать какие-то свёртки и пакеты.

– А ты говорил, кормят тут, Вадим, – наехала она сразу на друга. – Посмотри на жену свою, от неё буквально четвертушка осталась. Её кормить и кормить. Ей же ещё молоко вырабатывать надо зверёнышам маленьким.

Лиза на ходу взглянула на детей, одного, потом другого, что-то приготовила в мисочке и вручила её в руки подруге, забрав у неё маленький свёрток.

– Ешь, Агата, – велела строго, – всё до капельки. Там ещё второе есть и третье.

Вадим Алексеевич, всё ещё не пришедший в себя полностью, только смотрел на всю эту кутерьму широко открытыми глазами. Скормив Агате всё, что считала нужным, Лиза довольно улыбнулась.

– А теперь ты ляжешь и поспишь, дорогая, – заявила она, – на тебе лица нет, одни глаза. А я детей буду нянчить. Не уйду, не волнуйся.

– И ты домой ступай, Вадим, – добавила, взглянув на него, – выпей немного вашего с Юркой любимого коньяка, чтобы в себя прийти, и заваливайся спать. Да поесть не забудь.

Раздав указания, Лиза уселась возле детей, удовлетворённо посмотрела, как Агата буквально рухнула на постель и помахала рукой Вадиму Алексеевичу. Всё, порядок. Всем надо отдохнуть и прийти в себя.

Машина стояла уже у крыльца родильного отделения. Евгений Семёнович даже вышел навстречу, увидев шефа, едва держащегося на ногах.

– Ничего, Евгений Семёнович, это от радости да от бессонной ночи, – улыбнулся он. – Поехали домой. Я действительно ничего уже не могу делать. Всё. Выдохся.

– Я сердечно рад за вас с Агатой Витальевной, Вадим Алексеевич, – взглянул на шефа водитель. – Маша тоже поздравления передаёт и Анна Николаевна. Я их позднее сюда привезу, если позволите.

– Да, разумеется, машина в вашем распоряжении, Евгений Семёнович, – усмехнулся босс. – Я сегодня уже ни на что не годен, это точно. А там сейчас Лиза распоряжается. Агату спать уложила, сама за детьми присматривает. Так что вы попозднее подъезжайте. Ладно?

– Конечно, Вадим Алексеевич, как скажете.

Поговорить относительно спокойно супругам удалось лишь на следующий вечер. Под неусыпным контролем Лизы Агата немного отоспалась и слегка отъелась. У неё уже появилось молоко, и она с непередаваемым чувством прикладывала к груди то одного, то другого малыша. Жаль, что она не сможет, как хорошая породистая корова давать молоко в изобилии. Рано придётся смеси добавлять. Вадим Алексеевич заверил жену, что раздобудет самые лучшие, самые питательные и безвредные. Он успокаивал её как мог. Ему хотелось помочь ей поскорей восстановиться, встать на ноги – она так измучилась. Но ничего, дома он уже сделает всё возможное, чтобы разгрузить Агату и дать ей достаточно отдыха. Он уже начал прорабатывать эту важную проблему.

Потом встал вопрос, как же они назовут детей. Это ведь так важно, а они заранее не определились, не было уверенности.

– Ты знаешь, Вадим, – Агата задумчиво смотрела на него, – мне очень хочется, чтобы мои дети носили имена близких мне людей, которые сделали мне много добра. Сына я бы назвала Егором, а дочурку – Анной. А? Как ты на это смотришь?

Вадим Алексеевич думал недолго. Агата – чудесный человек, хорошо знающий, что такое благодарность. А эти люди действительно помогли ей выжить и встать на ноги. Дать детям их имена, значит проявить свою благодарность самым наглядным образом.

– Да, радость моя, это хорошая мысль, – он улыбнулся, глядя в голубые глаза жены, – я разделяю её.

Как же хотелось ему её поцеловать, крепко, так, чтобы она забыла обо всём, только его губы – и больше ничего. Но это будет дома. Большего пока нельзя – сухой закон. Но ничего, он выдержит. Всё равно спать она будет в его объятиях. И это замечательно – вдыхать её запах, ставший таким родным и привычным, и ощущать её всю рядом это тоже огромное счастье.


Осенью, когда Агатины малыши уже немного подросли, стало известно, что Маша вынашивает девочку. Она была счастлива без меры. А Евгений Семёнович в который уже раз за последнее время ошалел от радости. Девочка! Дочь! Что может быть лучше? Правда, в голову его тут же полезли тревожные мысли о том, что если дитя уродится столь же красивым, как мать, то забот у него будет выше крыши. Ведь красивой девочке нелегко найти счастье, ох, как нелегко. Не зря ведь в народе говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой». Нет, он, отец, не допустит, чтобы его девочка выросла несчастной. Нет, нет и нет. Он будет землю грызть, но обеспечит счастливую жизнь и обожаемой им женщине, и девчушке, которая есть пока только в проекте.