В дверь позвонили. Саша отвез Анну Сергеевну с сестрой и явился к Косте.

— Надо собрать. — Он показал на ящичек с инструментами, который держал в руках.

— Что собрать? — не понял Костя.

— Кроватки, коляски.

— Тебя Самойлова прислала? — поинтересовался Костя.

— Сам, — обронил Саша.

Костя планировал сделать эту работу завтра с утра и опять просчитался — даже вдвоем с Сашей, который был гораздо мастеровитей, — они провозились почти пять часов. Распаковывая коробки, изучая чертежи, собирая конструкции, они перебрасывались редкими фразами. Вторая кроватка сложилась быстрее первой, но с пеленальным столиком, который был частью стеллажа с полочками и ящичками, и прогулочной коляской провозились долго, потому что инструкции к ним были на китайском языке. Закончив, немного прибрались, и все равно в комнате было не повернуться от коробок, пакетов, свертков. Неужели двум маленьким человечкам требуется столько вещей? Сложили все в угол — Вера потом разберется. Костя пригласил Сашу поужинать.

— Выпьешь рюмку коньяку? — спросил он на кухне.

— Можно, — кивнул Саша.

Он вымыл руки и чинно сидел за столом, не суетился, не предлагал Косте помощь. Ели пельмени, Костя десятый день питался пельменями.

— Саша, у тебя дети есть? — спросил Костя.

— Угу, два пацана. — Казалось, Саша говорит не разжимая губ.

— Ну и как ты смотришь на их воспитание?

Костя спросил ради поддержания беседы, но ответ Саши его поразил.

— Бить их надо.

— Вот как? И часто ты своих пацанов ремнем наказываешь?

— Два раза.

— Два раза на день? — уточнил Костя. — Или в месяц?

— Всего два раза.

— Интересно. Расскажи!

То ли рюмка коньяку помогла, то ли тема была близка Саше, но он разговорился.

— Будильник пропал. Неделю все искали. Пацаны тоже искали, говорили — может, спер кто случайно из друзей. А потом я нашел за шкафом — разобрали на винтики и спрятали. Выдрал их. Если бы не выдрал — снова бы врали.

— А второй случай? — допытывался Костя.

— Бабка пенсию получила, они у нее из кошелька деньги стащили. В парк Горького ездили на каруселях кататься, мороженое есть. Не признавались. Побил — признались. Больше не воруют, слово дали. Себя вспомните: мальчишка — он как волчонок. Не больно — значит, можно. Больно, страшно — запомнил на всю жизнь.

— Да, — протянул Костя, — ты у нас прямо Макаренко. Но мои-то еще маленькие, десять дней.

— Бить рано, — согласился Саша. — Только когда подрастут и начнут врать на пробу. Тут их и надо приложить.

— Я тебе честно скажу, — Костя выпил еще коньяку, Саша от второй рюмки отказался, — я их даже боюсь: маленькие, хрупкие, и впереди еще целый хоровод проблем. Вот если бы у тебя сейчас не было детей, тебе бы проще жить было?

— Без них? — удивился Саша. — Конечно легче. Удавиться, но не жить. Сын заболел — я каждый день в церковь заезжал. Ни одной молитвы не знаю, пялился как дурак на иконы. А сказали бы — убей, убил бы хоть папу римского.

— Да, я понимаю, — проговорил Костя.

— Не, еще не понимаете. — Саша улыбнулся чуть покровительственно. — Ну, я пошел. Спасибо. Если что, обращайтесь.

— Это тебе спасибо, старик, — говорил Костя, провожая водителя, — выручил.

— А то! — попрощался Саша.

Костя убрал на кухне. Заглянул в бывшую гостиную, которая с завтрашнего дня превратится в детскую. Представил себе, как он ставит в угол или лупит ремнем собственных детей, — и рассмеялся: берегитесь, ребята!

Глава 5

Анна прилетела из Женевы и, не заезжая домой, отправилась в центр. Среди производственных проблем затесалась и одна личная — заведующая отделением физиотерапии сообщила, что Татьяна уже пять дней не приходит на процедуры. Галина Ивановна, которой Анна позвонила с работы, призналась, что Татьяна и дома не ночует: попросила Галину Ивановну Анне ничего не говорить, а сама сгинула. В Донецке ее тоже не было — Анна разговаривала с Василием. Чтобы не напугать его, сделала вид, что это рядовой звонок — как дела, самочувствие, не приедет ли Володя на каникулы в Москву. Вася поинтересовался здоровьем жены и робко посетовал, что она редко звонит.

Куда могла подеваться сестра? Подобные выходки совершенно не в ее характере. Хотя бросок в семью алкоголиков — этого от Татьяны тоже никто не ожидал. После первого курса лечения в Москве она, кажется, одумалась — вернулась к мужу, помирилась с сыном. Татьяну поразило, что за время ее отсутствия пропитого, но сохранившего остатки былой удали Сашу, вместе с его больными и порочными детьми, подхватила другая женщина. Богат наш край на одиноких сердобольных дур. Она, говорила Татьяна, словно увидела себя со стороны — и ужаснулась.

Анна давно уговаривала сестру переехать в Москву. Володю бы перевели в Бауманский университет на платное отделение, Вася — он куда угодно за Таней поедет, и ей найдется работа в школе, учителей всегда не хватает. Почти уговорила. Планы строили: Анна покупает новую большую квартиру, а эти остаются им — трехкомнатная Тане и Василию, двухкомнатная Володе, когда женится. В нынешний приезд Тани как раз и думали все детали обсудить, а заодно и повторный курс физиотерапии пройти.

И вот теперь она исчезла. Может быть, Вера что-то знает?

— Только то, что она уезжает на несколько дней из Москвы, — сказала Вера. — Просила передать тебе, чтобы ты не беспокоилась.

— Но куда, с кем? — недоумевала Анна.

— Этого я тебе не могу сказать. Верины слова Анна поняла как “не знаю”.

Если бы она догадалась, что имелось в виду “обещала не говорить”, — вытрясла бы из Веры правду и подготовилась бы к тому потрясению, в которое сестра вогнала ее, заявившись домой поздней ночью.

Татьяна впорхнула в квартиру, разбудила Анну и кинулась целоваться-обниматься.

— Где ты шлялась? — набросилась на нее Анна.

— Не поверишь! Я была на Ка-на-рах!

— Где? — опешила Анна.

— Ань! Ты помнишь рекламу “Баунти”? Шоколадок кокосовых? Там мужик ныряет в воду необыкновенного бирюзового цвета. Я думала — подсветка. Аня! Она в самом деле такого цвета! Умереть и не встать, как говорят мои ученики. Плаваешь, будто в аквариуме. Справа косяк полосатых рыбок, слева неоновых, впереди в крапинку, кораллы, водоросли, морские звезды, ежи…

— Какие ежи? Что ты несешь? Где ты была?

— Я тебе русским языком говорю — на Канарских островах. Я вам всем в подарок бермуды привезла — вроде, ситцевых семейных штанов веселеньких расцветок. Вот, посмотри. — Татьяна повернулась на одной ножке. — Какой там пляж, солнышко, а кухня! Здорово я загорела?

Анна в длинной ночной рубашке стояла напротив сестры, одетой в те самые бермуды и маечку. Волосы завязаны в девчоночий хвостик на затылке, в ушах серьги из тонкой золотой проволоки, диаметром с блюдце, на запястьях браслеты, на шее какие-то погремушки.

— Подожди. Давай сядем, — сказала Анна. — Как ты оказалась на… на этих Канарах?

— На помеле прилетела! Самолетом, конечно.

— И кто тебя туда отвез?

— Игорь Самойлов. Я в ванную. — Увидев, как вытянулось лицо сестры, Татьяна улизнула.

Час от часу не легче! Паршивец! Мало ему актрисулек, так он еще голову бедным провинциальным теткам морочит. И она хороша! Взбесилась на старости лет. Что теперь делать? Заварится каша — два года будем расхлебывать. Ох, как это все нехорошо! Обо мне, конечно, никто не подумал. Им бы только блуд справить — Анна не замечала, что мысленно использовала терминологию Ирины. Деловой партнер и сестра. Потом он нос от меня будет воротить, а она в истериках корчиться. Одинаковые фамилии и так слухи порождают, а теперь сплетни еще усилятся — то ли она, то ли сестра, но что-то определенно было.

В студенческие времена Игорь был для Анны другом, потом какое-то время, в самом начале Юриной болезни, едва ли не братом, а затем вознесся так высоко, что о тесной дружбе уже не могло идти и речи — их связывали деловые отношения с легким шлейфом старого знакомства и редких неформальных встреч. Он знал, что может на нее положиться, она рассчитывала на него и много раз прибегала к его помощи. И ни он, ни она никогда не рассматривали друг друга в качестве объекта для флирта.

Но сейчас Анна ревновала сестру к Игорю. Она ревновала к запретному плоду. В саду у бабушки росло персиковое дерево, красивое, но бесплодное. Его уже собрались срубить, как вдруг оно зацвело одним цветком, завязался один плод. За растущим персиком наблюдала вся семья. На других деревьях висели десятки плодов, но все смотрели именно на этот персик. И однажды маленький мальчишка, который пришел в гости вместе со своей мамой, подошел к дереву, сорвал персик и съел. Ему не сказали ни слова, но все испытали жгучую злую ревность — он походя распробовал то, на что никто и не покушался.

Они сидели по углам дивана, укрыв ноги одним одеялом. Татьяна загорела, похорошела. Ей сейчас больше двадцати пяти лет и не дашь. Анна выглядит старше собственной старшей сестры — только сегодня утром с тоской рассматривала в зеркале морщинки вокруг глаз. Таня расчесывала волосы, мокрые после душа, и восторгалась красотами Атлантики. Она никогда не была за границей, а тут сразу попала в жгучую экзотику — просто сказка.

— Танька! — перебила ее Анна. — Ты ведешь себя как дешевая шлюшка, которую сняли для поездки — не важно, на дачу или на Канары.

Татьянина рука с массажной щеткой замерла.

— А на самом деде я кто? — Она резко изменила тон от благодушного к агрессивному.

— Жена и мать. Забыла? Я вчера разговаривала с Васей. Как ты можешь с ним так обращаться? Ты же угробишь человека своими выходками.

— Нет, это он меня двадцать лет гробил своей любовью. Ты не представляешь себе, что значит жить с нелюбимым человеком! Это могильная плита, которую ты постоянно на себе таскаешь. Я когда к Саше ушла — в кошмар, в клоаку, в семью больных выродков, — поверишь, впервые полной грудью вздохнула, почувствовала, что значит, сердце бьется и пульс стучит. Хороший Вася меня на колени поставил, а плохой Саша небо показал.