Пять лет назад Луизе Ивановне можно было сделать операцию на сердце и сосудах, теперь никто не брался. Слабенькое сердце, раненное двумя инфарктами, билось из последних сил. Поход в туалет, ванную, на кухню давался как восхождение на Эверест. Конец мог наступить в любой момент. Полгода назад Анна похоронила свою маму. Не сравнивала — но смерти свекрови ждала с большим страхом. Теперь, когда она может обеспечить любую медицинскую помощь, сделать ничего нельзя. Загоняла свекровь до полуживого состояния и внимания на нее не обращала. Нужно было Луизе Ивановне стать одной ногой в могилу, чтобы Анна наконец поняла, какой удивительный, самоотверженный человек находится рядом с ней. Последний человек из старшего поколения, последний, кто может сказать ей “Нюрочка, доченька”.

Луиза Ивановна была готова к смерти. Она ждала ее спокойно и достойно, не капризничала, не требовала к себе повышенного внимания. Ужас смерти растворился в больнице, где она лежала после последнего инфаркта. Она там много передумала, со многим смирилась. В смирении с неизбежным была своя сладость — сладость возвышения над пороками и добродетелями, над страстями и мирскими тревогами. Невестка ласкала и жалела ее, как маленького ребенка. Нюрочка, бедная девочка, мучилась виной за годы отчуждения.

— Вам нужно повторить курс инъекций, — сказала Анна. — Я договорилась, будет приходить медсестра, делать уколы и ставить капельницу.

— Ни к чему все это, Нюрочка. Хорошо, хорошо, не хмурься, пусть приходит.

— Луиза Ивановна, неужели в самом деле вам все это нравится? — Анна кивнула на полки с книгами.

— Как сказки, — улыбнулась свекровь. — Знаешь, что никакой Бабы-яги и Кощея Бессмертного нет, а увлекательно.

Она не призналась, что чужие выдуманные жизни охраняют ее от жизни реальной, в которой ей уже нет места.

— Будешь ужинать? — спросила Галина Ивановна Анну, не успела та показаться на кухне. — Накрыть тебе, а то я скоро ухожу?

— Нет, спасибо. С детьми поужинаю. Проведаю Юру.

Анна вышла на лестничную площадку и позвонила в соседнюю дверь. Когда-то здесь жили Слава и Марина. Три года назад Анна выкупила у них эту двухкомнатную за сумму, которая позволила ребятам купить трехкомнатную в другом районе.

— Привет! — Ей открыла Ира Гуревич. — Ты сегодня рано. Юра, мама пришла.

Увидав Анну, Юра насупился и полез на велотренажер. Значит, сегодня опять не занимался. Он весил сто сорок килограммов и неудержимо, всегда хотел есть. Пока жили в одной квартире, приходилось прятать еду, запирать на ключ холодильник, но он мог найти пачку макарон, спрятать ее, а потом тихонько грызть.

Заставить его заниматься гимнастикой, упражнениями, приучить ходить в туалет можно было только стимулируя едой. Причем не важно какой — у него не было пристрастий, лишь неуемный аппетит. Его сознание соответствовало уровню развития трехлетнего ребенка, умственно отсталого ребенка. Никакие занятия и стимулирующие мозговую деятельность препараты не смогли вернуть его интеллект. Он говорил односложно, коверкая по-детски слова — “не надя, хосю кусять, дай буячку, кака, бяка, Юла холосый”. Анну он называл мамой, всех остальных людей, независимо от пола, — тетей. Его развлечением были игрушки. Но не конструкторы, как у Кирилла, а машинки. Юра мог часами возить их рукой из стороны в сторону.

К счастью, если тут уместно это слово, в его мозгу вместе с другими пострадала зона, отвечающая за агрессию. Юра был безобиден, а случись припадки бешенства — никто бы не справился с ним. Мышечный тонус восстановился почти во всем теле, но оно заплывало жиром, потому что Юра мало двигался, и заставить его выйти на прогулку или сесть на тренажер стоило больших усилий. Ему требовался постоянный уход: он мог помогать движениями, но сам не переодевался, не умывался, не чистил зубы, не причесывался, не говоря уже о бритье. Он не любил оставаться один и тихо скулил, если в квартире никого не было. Он мог не обращать внимания на человека в соседней комнате, но этот человек должен был присутствовать.

Анну он побаивался — от нее зависело кормление, она требовала становиться на ненавистный предмет — на весы, заставляла залезать на велотренажер и ругала, если он забывал воспользоваться туалетной бумагой. Ирину Юра любил рефлекторно, как маленькие дети любят няню или кормилицу. Есть теплое существо, которое меня защищает, ласкает, кормит, — надо держаться ближе к этому существу, требовать от него внимания и заботы. Почти двухметровый, толстый, обрюзгший, Юра ластился к худенькой Ирине, которая едва доставала ему до подмышек, и хныкал:

— Тетя, Юла холосый, дай Юле кусать.

— А Юра хочет пи-пи? — Ира гладила его по, плечу. — Пойдем делать пи-пи, а потом кушать.

Сейчас Юра, старательно не глядя на Анну, вяло прокручивая педали и пуская слюни, канючил:

— Хосю кафетку. Тетя, дай кафетку!

— Юрочка, тетя даст конфетку. Но нужно немножко позаниматься. Мама будет недовольна.

— Мама пахая.

Анна видела подобные сцены ежедневно, и они ее не шокировали. Но иногда пронзало раскаяние: во что она превратила жизнь подруги! Для Ирины весь мир сейчас заключался в Юре — в его мокрых штанах, в машинках, в мультиках, в сюсюканье и в баюканье. Самое ужасное, что Ирина была довольна жизнью, даже счастлива. Молодая женщина, здоровая и умная!

Живя в доме престарелых, со временем сам начнешь подволакивать ноги. Ухаживая за вечным ребенком, перестаешь видеть мир за пределами его кругозора.

И это Анне выгодно, другой такой сиделки не найдешь. Может быть, посоветоваться с Колесовым? С него, собственно, все и началось.

Кооператив, где работал Колесов, Аннин центр поглотил, как поглотил многие другие. Они не умели вести дела, и она скупала их по дешевке — за долги по аренде и оплату электроэнергии. Вместе с лучшими специалистами в ее центр переходили и прирученные пациенты — самое ценное, ради чего и огород городили.

К Колесову Анна привела Ирину и ее мужа Олега, хронического алкоголика. После приема Колесов заглянул к ней в кабинет.

— Анна Сергеевна, я хотел бы поговорить по поводу пары, которую вы ко мне направили. Ситуация выглядит следующим образом: эта семья гораздо крепче, чем может показаться на первый взгляд. Это союз людей, получающих большую психологическую выгоду один от другого.

— Не может быть! — возмутилась Анна. — Ирина совершенно измучилась, она говорила о разводе. Поверьте, для нее это шаг немыслимый.

— Разговоры — еще не шаг, и она его вряд ли совершит. Если вы не будете меня перебивать, то, с вашего позволения, я закончу свою мысль.

Осадил ее. Доктор Колесов вызывал у Анны странное чувство. Он был очень похож на Юру — того, прежнего, до болезни. Но похож только внешне. Юра легко заводил друзей, а Колесов выстраивал километровую дистанцию в общении — вы начальник, я подчиненный, у вас бумажки, у меня люди, я к вам снисходителен — радуйтесь.

— Закончите свою мысль, — сказала Анна.

— Итак, это союз людей, получающих взаимное удовольствие. С ним, с мужем, все понятно. Трезвая жизнь не дает ему радостей бытия. В опьянении снимаются тревоги, неуверенность в себе, он талантлив, умен, обаятелен, громадье планов и полет фантазии. Плюс избавление от проблем. Проблемы есть, их надо решать, нести ответственность за себя, за жену, за близких. Водка снимает эту ответственность. Проблем нет — жизнь прекрасна.

Недаром алкоголизм называют болезнью безответственности.

Теперь жена, Ирина Дмитриевна. Крайне заниженная самооценка, Пока она вовлечена в проблемы мужа, есть повод не заниматься собственными. Влечение к святости. Ей приятно повторять: “Без меня он пропадет”. Приятно чувствовать себя почти богом. Ей нужен муж, потому что только он подпитывает ее чувство самоуважения и нужности другому человеку. Стать кому-то нужным — классический суррогат любви. Взлеты и падения — то он бросает пить, то снова в запое — рай и ад, тоже дают ощущение эмоциональной наполненности жизни.

Они никогда не разойдутся, подвел итог Костя, поскольку перемены нужно начинать с самих себя, а они к этому не готовы. Сцепка, основанная на получении подсознательного удовольствия, в подобных семьях очень крепка. Все удивляются — как они могут жить? — и мало кому в голову приходит, что именно это им и нужно, несмотря на манифестации и заявления противоположного толка. Возможна длительная психоневрологическая терапия, направленная на разрушение удовольствия от саморазрушающего поведения. Особых надежд на успех от нее именно у этой пары Костя не возлагает, но и не отказывается от них.

Анна поблагодарила Колесова, а когда он ушел, подумала о том, что надо делать его заведующим отделением.

Как помочь подруге, она не решила, но жизнь подсказала выход. Как раз в это время назрела ситуация, когда к Юре нужно было брать сиделку. Луиза Ивановна попала в больницу, дети постоянно скандалили с Юрой, дрались из-за игрушек, обзывали его и выгоняли из комнаты. Галина Ивановна не справлялась. Анна попросила Ирину посидеть несколько дней с Юрой, та как раз была в отпуске. Несколько дней обернулись годами. Муж Ирины пропил квартиру — у них теперь была только комната в грязной коммуналке. Ирина привязалась к Юре и осталась жить с ним. Еще один суррогат любви, теперь уже материнской.

“Бедная подружка, я нещадно эксплуатирую твои комплексы, — думала Анна. — Но что же мне делать?”

— Ириша, давай я отправлю тебя на месячишко в хороший санаторий. За свой счет, конечно, — предложила Анна.

Ира быстро уловила настроение подруги.

— Нет, не надо, — ответила она. — Купи лучше Юре железную дорогу с поездами и светофорами.

— Куплю, — кивнула Анна. — Чего я только не куплю для родного мужа.

— Аня, ты из-за кого переживаешь, из-за Юры или из-за меня?

— Юра… мой муж… Юра, — позвала она, — ну-ка, посмотри на меня. Как меня зовут?