Виталий Ковалев - Ураган «Лолита»

– Когда же это я струсил?

– Не скажу. Было два раза.

– Ну и не говори.

– Мне кажется, что ты обиделся.

– Смешно, Лолита! Оттяни немного поплавок, в лилиях запутаешься.

– Ладно… А чего это вы русские такие тупые, никак не можете латышский язык выучить?

– !?

– О! Обиделся! Слава Богу, я тебя обидела. Мне сразу легче стало. Правда.

– Вовсе мы не тупые.

– Да ладно, будешь теперь весь день дуться. Я же не для того сказала. Эх, смешной!.. Вот, улыбнулся!..

– У тебя стрекоза на заколке сидит. Заколка ведь тоже, как стрекоза, она и спутала.

– Я не буду шевелиться, пусть сидит, а ты смотри и улыбнись ещё раз. Я всё соврала сегодня, всё, что говорила тебе, пусть и будет мой грех. Ты что, забыл, что мама у меня была русская. Память у тебя плохая, это – точно. А латышскому языку я тебя буду учить. Хочешь?.. Но… скажи и ты мне какую-нибудь неправду. И тогда мы будем… как это русское слово?..

– Квиты.

– Да. Скажи…

– Ты самая злая и самая бессердечная!

– Какие хорошие слова ты мне сейчас сказал! Никто и никогда не говорил мне таких чудесных слов!.. А где твой поплавок!.. У тебя утянуло, подсекай! Ого! Какая огромная… тяни!.. А ты, правда, больше на меня не сердишься?..

Так… акварельные краски, бумага, планшет, кисти, банка с водой… Кажется, ничего не забыл.

Утро встретило меня криками петухов, волнующим шумом высоких лип над сельской улицей и запахом моря. У забора, заляпанного брызгами солнечного света, я увидел Эдгара с этюдником на высоких ножках.

– Виталий, гляди какие у меня кисти, – показал он с довольным видом. – Профессор подарил.

– За какие достижения? – спросил я, наполняя карман, сквозь щели забора, стручками гороха.

– Всё просто, – ответил Эдгар. – Дело в том, что я – очень хороший человек.

– Ты? – удивился я.

– Конечно! Просто очень хороший человек.

– Это, наверное, к удаче – хорошим летним утром, встретить хорошего человека. Хм! У меня, кажется, уже хорошее настроение.

– Давай, сходим сегодня к старым мельницам.

– Далеко. Не хочется переться в такую жару.

– Хочешь, я тебя понесу? – предложил Эдгар.

– Сходим… В другой раз. Сегодня у меня другие планы, – ответил я. – Прикольный у тебя тон у дерева. Сажа газовая со стронцием?

– Ага!

– Ну, я пошёл, хороший ты мой!

Сельская дорога была изрыта копытами коров и колёсами тракторов. Из-за заборов грузно свисали ветви с сочными мазками красных яблок, идя по дороге, в кружеве тени и солнечных пятен, я сорвал несколько тёплых красных яблок и положил их в сумку. Навстречу мне по дороге бежала зигзагами рыжая дворняга с таким длинными ушами, что они чуть ли не тащились по пыльной земле. Обегая полукругом, она опасливо и чуть виновато глянула на меня.

А в траве у забора, в тени большого куста папоротника лежал полосатый кот и следил за мной, прищурив глаза. Я остановился, кот чуть приоткрыл глаза, я шагнул к нему, кот раскрыл глаза ещё больше и нервно дёрнул кончиком хвоста. В его взгляде я почувствовал ненависть и досаду, что я не мышь.

Я свернул на поляну, пёструю от белых, синих и желтых цветов и пошёл по тропинке, стараясь не наступать на муравьёв. Ласточки с писком носились высоко в небе, шумели на ветру верхушки берёз, полукольцом окружавшие поляну, а впереди ослепительно, против солнца, блестела река. Повеяло сладковатым запахом камыша.

Спустившись по песчаному обрыву к реке, я заметил Ника, он сидел на бревне и курил.

– Привет, нигер! – воскликнул Ник.

– Привет, черномазый! Ты, я вижу, уже накидался, – сказал я, заметив полупустую бутылку вина под его этюдником. – Работаешь?

– Это ты работаешь, а я – хуярю! Видал, какого Констебля я заделал?

На его этюднике я увидел действительно хорошую картину – старая мельница в тени корявых деревьев, блеск прозрачной воды, под которой угадывались камни и движимые течением водоросли, а на небе замерли облака, со светящимися краями… Я залюбовался!..

– Какие шняги! – воскликнул Ник, увидев вдали трёх девушек у купальни. – Чур, мне сиськастую! Вот увидишь, оттрахаю её, как врага народа!

– Ладно, подонок, я пошёл! Не буду мешать, творческому процессу.

– Без кайфа нет лайфа, без лайфа нет фака, а без фака нет сетисфака! – и глотнув винчика, спросил, – У тебя нет какой-нибудь закуси.

– Вот, – сказал я, порывшись в сумке, – у меня есть для тебя хорошая, маленькая, черномазая шоколадка. Она твоя! Порви ей трусики!

– То, что надо! Ты мне деньжат не подкинешь?

– У самого нет. Надо в Ригу ехать, а то всем тут уже должен.

– Долги отдают только трусы, – заметил Ник.

– Ладно, я пошёл, подонок!

Где-то надо остановиться, думал я, идя вдоль берега реки. До обеда сделаю акварель, а потом – набросаю парочку старых сараев. Мне очень нравится их рисовать – замшелая крыша, почерневшие от времени доски, в тени, под крышей, крытой толстым слоем камыша, жерди, вёсла, мотки верёвки, покосившиеся, трухлявые лавочки, кувшины… В тёмные проёмы окон залетают сверкающие на солнце крыльями бабочки. Так хорошо сидеть одному в высокой тёплой траве в тишине среди сараев-призраков! Так тихо становится в душе и можно ни о чём не думать. Всё замирает вокруг, напоённое солнечным теплом и кажется, что остановилось время, кажется, что наступила вечность…

Впереди, у камышей я увидел Тамару. Когда бы я ни увидел её, никогда не мог не залюбоваться её ногами. Ни у кого я не видел таких красивых ног – стройные, с развитой мускулатурой икр и бёдер, но при этом, оставляющие ощущение нежности, гладкости. Тамара входила в сборную Латвии по слалому, но мне никогда не пришлось увидеть её на лыжах, только в Академии художеств, время от времени видел сообщения о её победах и удивлённо смотрел на неё – спокойную, стройную и такую красивую.

Тамара присела и стала что-то собирать у самой воды, чуть придерживая свисающие вниз тёмно-каштановые волосы.

– Виталик, если увидишь плоские, круглые, как пуговицы камешки, собирай. Они мне очень нужны, я делаю новую куклу, – крикнула мне она.

– Что за кукла? – спросил я, подходя к ней.

– Придумала одну неведомую зверушку. Увидишь потом. А ещё хочу сделать Ведьму, но такую… забавную.

– Злые куклы не делаешь? – спросил я.

– Злые куклы нельзя делать… Через злые куклы в мир может проникать что-то очень плохое. Была у меня парочка таких кукол… я их сожгла – неприятности начались. Вот так! Смотри, какие красивые камни я собрала!

– Очень красивые, Лолита!

– Что!.. Ты что!?.. Другая бы на тебя знаешь, как за такое обиделась!

– Извини!

– Да ладно. Кстати, у меня для неё сюрприз – я сделала куклу «Лолиту». Подарим ей сегодня?

– Тамара, она очень обрадуется!

– Вот, теперь правильно меня назвал. И где ты всё время летаешь!? Но, если честно, мне трудно было сделать её куклу. Внешнее сходство можно предать легко, но вот её характер… Трудно его уловить, она бывает такой разной… Даже не буду тебе рассказывать, какой она бывает. И ты тоже… Мне кажется, что для вас обоих все люди – иностранцы. И вы оба стараетесь говорить с ними на их языке. И только между собой, наверное, говорите на своём языке – родном. Мне очень хочется её обрадовать, она мне столько помогала.

Я расположился на траве и стал рисовать воду, отражающую белые облака. Тамара села неподалёку и разложила на своём этюднике, найденные камешки. Полюбовавшись ими, она обхватила руками колени и, положив на них голову, посмотрела на меня.

– Вчера мне приснился Джон, – сказала она тихо.

(Примечание: Янис, все называли его – Янка, Ян, Джон, был её парнем, он погиб в Академии, съезжая по перилам лестницы – не удержал равновесие и полетел в лестничный пролёт).

– Мне приснилось, – продолжила она, – что зазвонил телефон, я подняла трубку и услышала его голос. Спокойно и медленно он сказал: «Тамара, поздравляю тебя с днём рождения!» А я… спросила его в трубку: «Как ты?» Но он мне так ничего и не ответил. А ведь мой день рождения был три месяца назад… Или «там» нет времени, и эти три месяца ничего не значат.

– Тамара…

– Что?

– Я… найду тебе очень красивые камни. Вот увидишь.

Закончив акварель, я лёг набок и закопался лицом в траву. Вот он – таинственный и неведомый лес, который мы не замечаем под нашими ногами. Всё здесь древнее, это мир, в котором нет ещё человека, здесь обитают страшные чудовища, покачиваются гигантские стволы ромашек, простираются над головой, защищая от дождя, широченные навесы папоротника, а в пушистый мох можно провалиться с головой… И как много страшных существ с клешнями, выпученными глазами, усиками… Как хорошо спрятаться здесь, вдали от всех!.. Спрятаться… и закрыть глаза…

Я не заметил, как заснул, а проснулся от того, что меня тронул за плечо Эдгар.

– Виталий, проснись!

– Что случилось, – спросил я с приподнимаясь, почуяв в тоне Эдгара что-то тревожное.

– Там в канаве Шарик лежит.

– Какой Шарик? – не понял я спросонья.

– Собака Лолиты. Забыл что ли? Ник её ножом пырнул, я сам видел. Он там, на поляне у леса… пьяный в дрезину.

– Пойдём, – сказал я, вставая.

– Ты только не встревай. Пускай уйдёт, отоспится, – сказал Эдгар.

Ник сидел под деревом у леса и перебирал струны гитары.

– Идите слушать мой новый шедевр! – сказал он хрипло, когда мы подошли. Тамара села возле него, а Эдгар чуть поодаль. – Называется «Баллада о монгольских лошадях».

И он взял несколько аккордов.

– Ты зачем это сделал? – спросила Тамара, глядя на него в упор синими глазами.

– Ты, кукла, не нервничай!..Зачем? Пусть не гавкает.

– Кончай тут РВС цитировать, – сказал я тихо.

– Чего ты, черномазый! Тебя тут никто не боится. Я и Лолите твоей голову отвинчу. Сука! Не хочет со мной по-русски говорить.

– Она с тобой просто не хочет говорить, – сказала Тамара.

– Всё равно ей голову отвинчу, но сначала посмотрю, как она владеет своим латышским языком.