Лолита села на траву у ручья и стала надевать босоножку.

– Посмотри! – сказала она. – Видишь в земле крохотную норку? Знаешь, что это? Это домик шмеля. Я только что видела, как он туда залетел. Какой смешной у него домик! Но он этого не знает… Ты никогда не думал, а может, и наши домики очень смешные, только мы тоже этого не знаем? И машины в городах – эти коробочки на колёсиках, тоже – смешные! И провода, поезда, огоньки, которыми освещаются дороги, и большие дома, похожие на соты, в которых живут люди через стенку. Ведь всё это немножко смешное.

– Но, ведь людям нужно же где-то жить? Ты что, против… архитектуры?

– Виталик, мы не знаем, какой бы она была – архитектура Рая. Я уверена, что она была бы совсем другой.

– Лолита, а что же не смешное?

– Всё, что не сделано человеком. Огонь костра, море, лес, облака, земля, вот этот ручей… Всё это несмешное. И сами люди несмешные. Разве я смешная?

– Да. Иногда, ты смешная, – улыбнулся я.

– Вот! Видел?! – и она показала пальцем на вылетевшего из норы шмеля. – Знаем мы, толстяк, где ты живёшь. Не бойся, не засыплем твой домик… Пошли? Нам надо дойти до леса. Это и будет то место, которое я хочу тебе показать.

Еловый лес стоял перед нами высокой стеной, мы вошли в зелёный сумрак с густым настоем аромата хвои и смолы, и пошли среди еловых стволов с белесыми потёками смолы, низко пригибаясь под низкими, тяжёлыми ветвями. Постепенно я почувствовал, что почва, усыпанная иголками, начинает идти на подъём.

– Сейчас будет всё круче и круче, – сказала Лолита. – Мы поднимемся на холм.

Цепляясь за стволы елей и корни, словно змеи, извивающиеся по земле, мы поднимались всё выше на лесной холм и на самой вершине вышли на маленькую поляну, окружённую плотной стеной высоких елей. Солнце уже садилось, и свет его едва проникал сюда. В зелёном сумраке чувствовался запах грибов.

– Я называю это место – лесной колодец, – сказала Лолита, – Правда, похоже? Мы, как на дне колодца. Здесь пахнет грибами, давай поищем их в траве.

Густая трава доходила нам до колен, мы начали на ощупь искать в ней грибы, и не прошло и минуты, как Лолита быстро поднялась, держа в руках боровик с янтарной улиткой на шляпке.

– Они есть! Осторожно! Пробуй траву руками, и ты их почувствуешь. Ступай осторожно, не раздави их!

– Я тоже нашёл! – обрадовался я.

– Сегодня мы их сварим. Ищи ещё, ведь впереди такая долгая ночь, а у нас мало еды!

Шесть боровиков мы уложили в мою сумку и стали спускаться с холма.

– Давай правее, а то здесь не спустимся – очень круто, – советовала Лолита.

Скользя на гладких корнях и цепляясь за них руками, мы спустились в сумрак лесного оврага. Вода в речке, на дне оврага, была тёмно-зелёной и неподвижной. У самой воды под лапками ели стояла покосившаяся времянка, крытая чёрной толью. Далеко над водой выступал из земли белый плоский камень, мы сели на него с Лолитой.

– Вот, это место, – сказала Лолита почему-то шепотом, и потрогала рукой тёплый камень.

Над нами, по обоим берегам узкой реки замерли ели, было очень тихо, только затихающее к вечеру птичье пение доносилось с противоположного берега.

– Виталик, хочу тебе что-то рассказать. Я тогда ещё была совсем маленькая и однажды пришла домой очень поздно. Мне тогда ещё не разрешали так долго гулять. Я пришла домой и родители стали меня ругать. Они кричали, а у меня, почему-то сильно стало стучать сердце. Я легла на кровать, а родители продолжали ругать. Мне стало так плохо! А они… продолжали ругать. Я смотрела на них, и тогда я вдруг поняла – они не слышат меня, не чувствуют, как мне плохо! А значит – я совсем одна! Понимаешь? И так будет всегда. Никто меня никогда не поймёт, никто никогда не будет знать, что мне нужно. Только во мне что-то знает это.

– По-русски это называется – душа.

– По-латышски это называется – dvesele.

– Какая разница, пусть будет – dvesele.

– Какая разница, пусть будет – душа, – сказала Лолита.

– Лолита, но ведь бывает, что встречаешь родную душу.

– Разве обязательно её встретишь?

– Нет. Можно и не встретить. Но у всех людей есть шанс. Понимаешь?

– Здесь, в этом месте, я всегда чувствовала себя, как в другом мире, – сказала она, чуть помолчав. – Мне казалось, что до моего дома миллионы километров. Здесь я почувствовала самое большое одиночество.

– Зачем же ты приходила сюда? Зачем тебе одиночество?

– Когда я пришла сюда в первый раз, мне показалось, что я осталась одна на свете. Мне становилось всё хуже и хуже и, когда я готова была закричать, когда терпеть уже не было сил, я, вдруг, почувствовала теплоту, вот здесь, – и Лолита коснулась рукой своей груди, – и тогда я почувствовала такую радость! Я поняла, что я не одна. Что есть вокруг меня что-то невидимое и таинственное, оно знает мою душу, любит её. Поэтому, я привела тебя сюда… Давай натащим хвороста, пока ещё совсем не стемнело и я сделаю нам ужин. Во времянке у нас есть котёл и кружки для чая. Там всё есть, это наше с Андрисом место.

– А что за ужин ты собираешься делать?

– Очень простой, ведь у нас почти ничего нет, но здесь всё будет вкусно, – ответила она.

Нам не пришлось идти в лес за хворостом, его было очень много на берегу реки.

Вскоре запылал наш костёр, Лолита принесла из времянки котёл, треногу для него, а меня попросила принести два матраса и одеяло. Она уложила матрасы рядом, между костром и рекой, и занялась ужином. Глядя на то, как ловко она управляется, я понял, что они с Андрисом часто здесь бывают. Я решил пройтись вдоль реки и, когда был метрах в двадцати от Лолиты, она крикнула мне:

– Виталик, нарисуй мне речку! Можешь? Маленькую картинку.

Я сел на корягу. Пастель открыта, планшет с бумагой лежит передо мной, рука тянется к мелкам пастели и останавливается на полпути. Передо мной белый лист бумаги, белое ничто, наколотое на планшет. И я вдруг подумал, а здорово было бы перенестись во времени на час вперёд и увидеть, что же у меня получится? Ведь то, что я сейчас нарисую, уже существует в будущем. Какая она будет – моя работа?

Вокруг высокие ели, на песчаном берегу реки пятна почерневших водорослей, обломки деревьев, ветви которых, словно окоченевшие скрюченные лапы, тянутся к небу.

И тут мне показалось, что я вовсе не рисовальщик, а сам часть картины. Я увидел себя со стороны. Вот, я сижу на коряге. Я – это всего несколько мазков масляной пастелью.

Небо нарисовал быстро, нанеся на бумагу все цвета, какие только там заметил и потом растёр их рукой. По краям облаков прошёлся золотистым мелком, нарисовал ели, песчаный берег реки и себя, сидящего на коряге. Так вот я какой? Такой маленький! Я смотрю на себя на картине и понимаю, что именно таким меня видят другие люди.

А если я сотру себя и оставлю только песок на этом месте?.. Я взял мелок охры и приблизил кончик мела к себе, сидящему на песке. Делать это или нет? Картина, вроде получается, а вдруг станет хуже без фигуры на первом плане? Быть ей или не быть? Я почувствовал, что у меня два могущества – нарисовать и уничтожить. Хотя, нет, конечно, есть и третье, есть что-то ещё. Хотя бы, вот это… Я взял тёмный мелок и нарисовал человека, идущего вдоль берега реки, взял светлый мелок, и появилась у реки девушка в белом платье, у воды появились дети. Я брал мелки, и всё больше детей играло у воды. И берег на моей картине ожил.

И тут я снова увидел себя на картине на первом плане. Нет, теперь я не нужен. И я, вместо себя, нарисовал песок. Прошёл ровно час, как я начал рисовать. Я оказался в том самом будущем, в котором хотел оказаться. Сбылось моё желание. Вот она передо мной – картина, о которой я всего час назад ещё понятия не имел.

Так вот она какая!

– Мне она нравится! Нравится! – смеялась Лолита. – Как ты угадал, что мне такое понравится? Эта картина моя? Она такая необычная! Ведь здесь никогда не будет столько людей!

– Твоя, Лолита. Давай я положу её в планшет. Завтра у наших девчонок возьму лак для волос и закреплю её. И тогда пастель никогда не сотрётся.

– Садись и посмотри, что я нам приготовила, – сказала Лолита и протянула мне ложку.

– Очень вкусно, что это? – спросил я, попробовав.

– Только не смейся. Ведь у нас ничего нет, а ужинать надо. Я нарезала мелко чёрный хлеб и лук, я нашла его во времянке, полила подсолнечным маслом, посолила и чуть добавила воды из котла, чтобы хлеб впитал. Ну и травку кое-какую добавила. Можно есть?

– Вкусно, Лолита! С тобой я не пропаду. Мне нравится и река и наступающая ночь, чёрные ели и твой чёрный хлеб с луком.

– Мама мне рассказывала, что так иногда она делала во время войны, когда нечего было есть. Я сейчас сделала и мне понравилось.

– Вкусно!

– Я сварила грибы, вот они, и ещё у нас будет чай с шоколадкой. У меня есть две травы, одна, чтобы спать, а другая такая, что не заснёшь, – засмеялась она. – Какую заварим?

– Мы же пришли сюда не спать.

– Я тоже так подумала.

Вокруг было тихо-тихо, только потрескивал костер, и падали иногда со старых елей сухие ветки. В небе над нами зажигались звёзды и отражались на гладкой тёмной поверхности реки. Отсветы пламени скользили по берегу, и тут я услышал, как ударила хвостом по воде рыба.

– Лолита, хорошо, что ты привела меня сюда. Как можно спать в постели, когда есть такая красота?!

– Нарисуй это! А то ты рисуешь какие-то трактора…

– Нам сказали изучать сельскую жизнь.

– Виталик, трактор это не жизнь, а железяка. Вон, – развела Лолита руки в стороны, – вон настоящая сельская жизнь! И звёзды тоже – сельская жизнь. Даже вон та, маленькая звёздочка.

– Которая?

– Вон та, красненькая, что летит.

– Лолита, да это же спутник…

– Виталик, расскажи мне что-нибудь. Когда ты рассказываешь, я закрываю глаза и вижу всё, как в кино. Как ты это делаешь?

– Я не знаю. Что тебе рассказать?

– Помнишь, вчера ты начал рассказывать историю про человека, который сел ночью в поезд, зашёл в своё купе и заснул, в ожидании проводника. А что было дальше?