– Ты слышал? – донесся до Гарольда голос одного из них. – Похоже, кому-то не терпится поскандалить.

Ответа он не разобрал, однако увидел, что мужчины направились в его сторону. Гарольд поспешно развернулся и убежал прочь.

59

Когда Акин пришел в себя, он обнаружил, что лежит связанный по рукам и ногам в деревянной клетке, в которую господа время от времени сажали своих рабов и других пленников. Раньше, когда он под надзором своего хозяина и надсмотрщика тащил на себе готовый к продаже сахар в складской сарай возле доков, Акин изредка смотрел на эту клетку и представлял, как должны были чувствовать себя эти достойные жалости люди, сидящие внутри клетки. Связанные, исполосованные плеткой или раскаленным тавром, без капли воды, выставленные на палящую полуденную жару, они терпели унижения и оскорбления от каждого, кто мог остановиться там, насмехаться над ними, плевать в них или бросать камни, чем регулярно и в достаточной мере пользовались прохожие.

В этот день, однако, все было по-другому. Он не знал, сколько часов пролежал без сознания и означает ли приглушенный свет наступление вечера или же приближение урагана. Впрочем, сейчас это уже не играло никакой роли, потому что такая страшная непогода, казалось, предвещала наступление конца света. Ветер шумел, выл и вздымал все кверху, что было не закреплено или было недостаточно тяжелым, чтобы лежать на земле. Никто не останавливался перед клеткой, лишь несколько солдат бегали вокруг, видимо, в тщетной попытке собраться в группу, в то время как какой-то офицер пытался командовать ими. Все остальные исчезли, вероятно, отправились маршем вперед, чтобы остановить наступавших англичан. Может быть, именно сейчас в предместье города идет решающая битва между войсками Кромвеля и освободительной армией острова.

Акин, кашляя, с огромным трудом перевернулся и встал на колени. Его лицо и тело было покрыто коркой из засохшей крови, и если он не ошибался, то не только нос, но и как минимум один из пальцев были сломаны. Однако не все еще было потеряно. Он по-прежнему мог сражаться. Если бы ему только удалось с достаточной силой броситься на прутья решетки, то, возможно, она поддалась бы ему. Но тогда ему каким-то образом нужно перерезать свои путы. Вот если бы у него был нож, мачете… Он огляделся по сторонам. И встретился взглядом со своим хозяином. В глазах Данмора горела ненависть, его челюсти нервно двигались, словно перемалывая что-то. Его сопровождали два человека. Какое-то отребье. Это были не долговые работники, а бродяги с заспанными лицами, которых он, наверное, подцепил в порту и заплатил за то, чтобы они выполняли любые его приказы.

– Принеси мне сюда масло для ламп! – крикнул Данмор, обращаясь к одному из подручных, а второй в это время занимался тем, что раскладывал вокруг клетки куски досок, части балок, обломившиеся сучья – все, что стало жатвой урагана, вой которого все время усиливался.

Акин с гортанным криком бросился на прутья решетки, и Данмор отпрыгнул на шаг назад, но при этом засмеялся. Он собственноручно помогал мужчинам собирать дрова и все, что могло гореть, а когда ураганный ветер хотел унести какую-нибудь доску или сучок, Данмор лично заботился о том, чтобы все оставалось на месте. С разметавшимися на ветру черными волосами и трепещущими полами камзола Гарольд походил на растрепанного ураганом черного ворона с распростертыми крыльями. Злорадно ухмыляясь, он облил маслом для ламп собранные вокруг клетки дрова и довольно посмотрел на результат своих усилий.

60

Элизабет дремала, сидя в кресле в комнате Клер. После пережитого страха и тревог прошлой ночи, когда она почти не находила сна, усталость одолела ее. Даже то обстоятельство, что Дункан сидел с француженкой внизу в кабаке, пил и разговаривал с ней, не помешало ей уснуть. Она не знала, что заставило ее очнуться от забытья, но, проснувшись, Элизабет испытала необъяснимый страх. Ей показалось, что она задыхается. Больше всего ей хотелось распахнуть ставни окон, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, однако из-за урагана это было невозможно. Она слегка распустила шнуровку на корсете и постаралась дышать спокойно. Бросив взгляд на стоявшие в углу комнаты напольные часы, Элизабет увидела, что была половина пятого. Она прислушалась к тому, что происходит снаружи, и нашла подтверждение своему предположению: ветер стал еще сильнее.

Каждой клеточкой своего существа она хотела убраться отсюда как можно дальше, и еще никогда это желание не было таким сильным. Это странное стремление не давало покоя, и она с изумлением спрашивала себя, почему ей не удается справиться с ним. Элизабет казалось, что внутренний голос пытается подсказать ей, что следует делать.

– Что случилось? – сонным голосом спросила Фелисити.

Она улеглась на узкую белую кровать Клер Дюбуа и держала в объятиях Джонатана. И она, и маленький мальчик сразу же, как только они заняли эту квартиру, погрузились в сон, хотя до этого Фелисити не переставала восторгаться будуаром, расположенным ближе к задней лестнице, и высказывать предположения о мужчинах, которые оставляли здесь свои деньги. И о том, за что они эти деньги платили.

– Мы не можем оставаться здесь, – сказала Элизабет. – Мы должны идти в церковь.

В то время как она, еще пребывая в смятении, прислушивалась к звукам собственного голоса, в душе крепла убежденность, что ей удалось найти правильное решение.

– В церковь? – эхом отозвалась Фелисити и, изумленная, уселась на кровати. Осторожно отодвинув спящего ребенка в сторону, она спросила: – Тебе опять приснился этот сон? Возможно, это было бы хорошо для спокойствия наших душ, однако я не думаю, что сегодня вечером там будет богослужение. Кроме того, по такой погоде даже за дверь выходить нельзя. Послушай, какой на улице ураган, такое впечатление, что этот дом вот-вот унесет ветром!

Фелисити повела носом и скривилась в гримаске:

– Ой, да тут кто-то наложил в пеленки!

Она с деловым видом встала и стала искать в принесенной с собой сумке чистые пеленки. После того как она нашла их, пришлось разбудить малыша.

– Плохи наши дела, – сказала Фелисити. – Ведь нам опять несколько недель не удастся нигде искупаться. Сможем ли мы на корабле мыть тебя дождевой водой, маленький мужчина?

– Джонни купаться, – с готовностью сказал Джонатан, однако стал протестовать, когда Фелисити уложила его на кровать, чтобы перепеленать.

– Боже мой, посмотри, как его искусали комары, – жалобно произнесла Фелисити. Затем она посмотрела на свои руки. – И меня тоже! Мы должны были попросить у Клер противомоскитную сетку, но, может быть, у нее такого нет. Помнится, на корабле она мне рассказывала, что они намазывают себя каким-то странным отваром, который отгоняет комаров…

Беспрерывную болтовню кузины Элизабет пропускала мимо ушей, для нее сейчас существовали только шум ветра и вой разгулявшейся бури, но фраза о втирании в кожу почему-то задела ее сознание. Кто об этом говорил? Правильно, Силия, в ту ночь, когда Элизабет в своем лунатизме видела странный сон, где были танцующие дикари, топающие ногами, и чужие боги, которые таинственным образом были связаны с природой и людьми, говорила ей об этом. От того сна у нее остались загадочные ощущения, но вдруг Элизабет пронзила мысль, что часть из увиденного все же была не сном, а реальностью. Может быть, даже больше, чем она хотела бы верить. Она набросила на плечи накидку и подошла к двери.

– Ты куда собралась? – спросила Фелисити.

– К Дункану.

– Вниз? В этот кабак?

– Я должна пойти к нему. Мы не можем оставаться здесь.

Элизабет не дала себя отговорить, хотя Фелисити заклинала ее, чтобы даже ноги ее в этом кабаке не было. Только отбросы общества, подонки, по твердому убеждению Фелисити, в такой день могли находиться здесь ради выпивки и игры в кости; а все люди, имевшие честь и достоинство, наоборот, взяли в руки оружие, чтобы сражаться против «круглоголовых». Аргументы Элизабет, что Дункан тоже сидел внизу, Фелисити не признала.

– Он должен защищать нас. И где ему еще быть, как не поблизости?

Однако в настоящий момент вооруженные стычки не представляли самой большой угрозы. Около обеда произошла короткая стычка между воюющими сторонами, потому что совет острова отказался безоговорочно сдаться, а другой основы для переговоров командование флота больше не признавало. Однако бушующий ураган, продолжавший набирать силу, сделал невозможным вести бой. Обе стороны, оставаясь на своих позициях, были вынуждены ждать лучшей погоды. Между тем люди теперь больше боялись урагана, чем английских солдат.

Элизабет вышла из спальни и, пройдя через неописуемое любовное гнездо, выскочила наружу, к задней лестнице. Налетевший на нее ветер сорвал с плеч накидку, и она стала бороться с развевающейся на ветру материей, как вдруг увидела внизу чью-то фигуру. Женский голос позвал ее:

– Леди Элизабет!

– Силия? – Элизабет от неожиданности отпустила накидку, и та, словно черный парус, перелетела через ограждение лестницы и зацепилась за угол соседнего кабака, перед которым смеющиеся проститутки со своими пьяными клиентами вытанцовывали на ветру.

Элизабет подхватила свои юбки и, держась свободной рукой за перила, чтобы порывы ветра не прижали ее к стене дома, торопливо сбежала по лестнице. Стоявшая внизу мулатка завернулась в большое одеяло, которое почти закрывало ее лицо и волосы. Под одеялом на ней было поношенное, почти изодранное в клочья платье. Ее худые босые ноги были покрыты кровавыми ссадинами.

– О, Боже всемогущий! Что ты здесь делаешь? Тебя ведь могут арестовать!

Элизабет озабоченно посмотрела по сторонам, но нигде не увидела солдат, кругом были лишь одни танцующие проститутки. Они задирали юбки себе на головы и, разнузданно крича, дрыгали руками и ногами. Сопровождавшую это действо музыку – пронзительное пиликание скрипки, доносившееся из кабака, – из-за бушующего ветра почти не было слышно даже на близком расстоянии. Элизабет схватила Силию за руку: