Голос из-за корзины с бельем ответил ему:

– Гарольд, ты совершил плохие вещи.

Он с диким воплем резко повернулся. Швея стояла на ногах в окровавленном платье, на котором сидели жирные синевато-черные мухи.

Мухи вылетали у нее даже изо рта, однако ее это не особенно смущало:

– Гарольд, ты не боишься, что попадешь в ад?

Ее глаза мерцали мертвыми черными угольками, однако улыбка каким-то жутким образом казалась живой, несмотря на то, что все больше и больше мух вылетало у нее изо рта в то время, когда она говорила с ним. Она знала о нем все, знала каждый его постыдный поступок, каждое убийство, каждую его грешную мысль.

– И все это лишь потому, что ты хочешь, чтобы она была твоей? – спросила его женщина с черными как угли глазами. – Неужели ты думаешь, что она сможет любить тебя такого, какой ты есть? Неужели ты думаешь, что вообще хоть какой-нибудь человек может любить тебя?

Он закричал, чтобы заглушить ее слова, и зажал уши руками. А когда она не перестала говорить, он вытащил свой нож и вспорол ей живот, чтобы заставить ее замолчать. И тут он заметил, что режет ножом куклу-манекен для шитья. Мертвая женщина лежала за корзиной на полу точно так же, как и раньше. Мухи ползали по ее рукам, а потом стали летать вокруг его головы, пытаясь забраться ему в рот. Гарольд закричал еще раз, однако мух это не отпугнуло, так что он стал бить их одну за другой и в конце концов убил почти всех. Однако их было слишком много, некоторые из них улетели. Он выполз в коридор, чтобы поймать их. Он не мог допустить, чтобы они сбежали, это могло бы повлечь за собой плохие последствия.

Где-то внизу послышался какой-то шум, словно там кто-то ходил, но в этот раз он не даст обмануть себя. Сначала ему нужно заняться мухами, а потом он посмотрит, что делать дальше.

52

– А откуда у тебя вот этот? – спросила Элизабет. Она лежала в объятиях Дункана, положив голову ему на грудь, и считала его шрамы. В опасной близости от паха она обнаружила длинный изогнутый зубчатый рубец, который еще не так сильно побелел, как остальные.

– От капитана с последнего корабля, ставшего моей добычей. Он сражался, как лев, и оставил мне на память вот это.

– Но ты ведь победил, – констатировала она.

– Иначе я бы не лежал тут такой довольный, – насмешливо ответил он.

– Ты его убил?

– По-другому нельзя было.

– И что ты при этом почувствовал?

– В тот момент, когда это произошло? Триумф. Я был опьянен победой. В такие моменты много не думаешь. Кровь кипит в жилах, человек становится берсерком, который рубит и колет все, что находится у него на пути. Вопрос стоит предельно просто – или ты убиваешь, или тебя убьют. От этой раны я чуть не истек кровью, но заметил ее лишь тогда, когда все противники уже лежали у моих ног.

Элизабет содрогнулась. Она невольно прижала пальцы к упомянутой ране. Дункан взял ее за руку и нежно пожал ее.

– Позже, когда все заканчивается и трофей захвачен, снова начинаешь думать. Сознание возвращается, а вместе с ним – сожаление, что до этого дошло. Большинство из экипажей сразу же спускают паруса, зачастую еще до первого выстрела. Они знают, что с ними ничего не будет. За исключением потери груза, люди остаются целыми и невредимыми и могут зайти в ближайший порт или добраться до цели поездки. Однако время от времени встречаются и такие, которые стреляют первыми. И сражаются до последнего, даже тогда, когда знают, что у них нет никаких шансов.

– А что бы делал ты? – спросила она, ощупывая пальцами следующий рубец, который изгибался вокруг верхней части бедра, охватывая правое колено. – Ты бы тоже сражался, понимая, что у тебя нет никаких шансов?

Его нога непроизвольно дернулась, потому что он боялся щекотки.

– Я бы в нужный момент прекратил борьбу. – Он поймал ее руку, прижал к своим губам и стал целовать кончики пальцев. – А ты сейчас прекращай проверять мои шрамы, потому что это занятие бесконечное.

– Так просто ты от меня не отделаешься. Откуда вот этот шрам на твоем колене?

Дункан покорно вздохнул.

– Это очень старый шрам, еще с тех времен, когда я был корабельным юнгой. Один раз я заснул, сидя в бочке на мачте, а поскольку это была не первая моя глупость на вахте, меня в качестве наказания протащили под килем корабля. Мне повезло, и я только порезался о ракушки, которыми оброс корпус корабля. Я разрезал себе ногу. Мне к тому времени уже приходилось видеть, как других вытаскивали из-под воды мертвыми. Мастер по починке парусов зашил мне рану самыми тонкими стежками, и мне разрешили три дня проваляться в койке с большой бутылкой рома.

Элизабет еще раз содрогнулась, потому что равнодушие, с которым Дункан говорил об этих вещах, выдавали, что он может быть грубым и бессовестным. И все же она в любое время готова была поклясться, что на самом деле он исполнен добра и любви. Просто ему надо было дать возможность покончить со своей прежней жизнью и начать все заново. Она была твердо убеждена в том, что ему это удастся, – вместе с ней и Джонатаном. Хотя, правда, они еще не говорили о своем совместном будущем. Элизабет чувствовала, что ему эта тема не очень нравится, потому что, как только разговор заходил об этом, он быстро переводил его на другую тему. Он считал, что сначала нужно выяснить все остальное. Вторжение английского флота, казалось, в настоящее время заботило его больше всего. Элизабет же, наоборот, думала в основном о личных планах. Она расписывала себе в красках всевозможные ужасные сценарии того, что сделает Гарольд, когда узнает, что она хочет покинуть остров вместе с Дунканом. После занятий любовью она закрыла глаза и задремала. Ей снилось, что над нею склонился Гарольд, сжимая в руке нож, с которого капала кровь.

«Ну а теперь давай доведем игру до конца», – прошептал он. А затем в ее сне появился Акин, который, словно черная тень, стоял перед надутой ветром занавеской. «День настал», – сказал он, однако это был не его голос, а ее собственный, прозвучавший где-то глубоко в ее голове: «Ураган раздует огонь и искупает землю в крови».

Элизабет в ужасе проснулась и стала глубоко дышать, пока не поняла, что она находится в безопасности, уютно спрятавшись в объятиях Дункана, а все остальное ей лишь приснилось. Он тоже проснулся и поцеловал ее, что быстро привело к тому, что они снова занялись любовью. Тесно прижавшись друг к другу, они лежали на горячем песке, а волны прибоя пенились у их ног, в то время как они в неудержимой и безумной страсти сжимали друг друга в объятиях и их стоны наслаждения заглушали шум волн. После этого он ей в первый раз сказал, что любит ее.

Она должна была чувствовать себя более чем счастливой, и, естественно, в определенной степени так оно и было, однако страх перед будущим не хотел отступать. И исследование шрамов на его теле совсем не годилось для того, чтобы подбодрить ее, скорее, все произошло наоборот. Ее настроение сменилось печалью, когда она узнала об этом еще больше: его спина тоже была покрыта шрамами, причиной которых были наказания плетью, когда он был еще корабельным юнгой. Ниже уха красовался уродливый красноватый шрам, потому что пират-буканьер когда-то в морском бою попытался перерезать Дункану глотку.

На правой щеке виднелась зубчатая дырочка размером с шиллинг от того, что пьяный бунтовщик вогнал туда корабельный гвоздь, который, собственно, должен был попасть ему в позвоночник. Все это напоминало о том, как часто ему приходится ускользать от смерти.

Дункан заметил, что у нее испортилось настроение.

– Давай-ка для разнообразия поговорим о твоих шрамах. Откуда у тебя, например, этот? – Он показал на белую полоску на ее правой щиколотке.

– Упала с лошади, – сказала она.

– А этот, на лодыжке?

– Упала с лошади.

– А вот этот, на локте?

– Упала с лошади.

Он склонился над Элизабет и внимательно посмотрел ей в глаза.

– А других шрамов у тебя нет, правда?

– Отнюдь, но их причиной является другое, значительно более тяжелое падение. – Она указала на тонкие полоски перламутрового цвета ниже ее пупка. – Их ты, наверное, не заметил?

– Откуда они, я уже знаю. Ты вынашивала моего сына.

– А ты не считаешь их уродливыми?

Он рассмеялся.

– Что за глупый вопрос. Я их люблю. И я надеюсь, что вскоре их будет больше.

– Действительно?

– Aye. А как насчет тебя? Ты что, больше не хочешь детей?

– Мне кажется, что это решение ты принял уже за меня, – сухо сказала она. – Я снова беременна.

Дункан окаменел.

– Это точно?

Когда она кивнула, он чуть не задушил ее своими восторженными поцелуями, но затем остановился и с озабоченным видом заявил:

– Ты больше не будешь скакать галопом. – Его тон был категорическим. – И как только мы найдем где-нибудь более-менее трезвого викария, то немедленно обвенчаемся.

Он скрепил свое обещание еще одним поцелуем.

– А что, собственно, ты хотел здесь высмотреть с моей помощью? – напомнила ему Элизабет.

– Ах, это. – Дункан пожал плечами. – Мне хотелось бы узнать побольше о морском дне в этом месте. В первую очередь – пройдет ли корабль в эту часть бухты. Но об этом можешь забыть. Нырять ты больше не будешь.

Она выжидающе посмотрела на него.

– Речь идет о таких вещах, как глубина и количество кораллов? Для этого мне даже не надо нырять, я и так могу тебе сказать, потому что достаточно часто приезжала сюда поплавать.

Пока они одевались, Элизабет рассказала ему, в каких местах бухты находятся коралловые рифы, где скалистый грунт, а где дно моря было песчаным и очень глубоким. Дункан внимательно выслушал ее, но, когда она спросила его, зачем ему это знать, он с большой неохотой ответил:

– Мне, наверное, придется купить у адмирала Айскью разрешение на выход из бухты. А это я могу сделать только с помощью такой информации.

– Ты хочешь сказать адмиралу, где его корабли могут достаточно близко подойти к берегу и встать на якорь, чтобы высадить войска и не попасть под артиллерийский обстрел? – Ее голос был холодным, а тон – презрительным. – Ты хочешь таким образом предать благородное дело, лишь бы спасти твой проклятый корабль?