Джилл Барнет - Унесенные страстью

– Ты права, Джорджи. Куда уж мне до вас, Бэйардов!

Джорджина опять засмеялась.

– Я удвою тебе жалованье. Пятьдесят долларов в месяц, и ты можешь быть свободна по воскресеньям.

Смех ее оборвался так резко, точно поезд, сошедший с рельсов. Неужто он и вправду так глуп? Девушка всмотрелась в его лицо и долго не отводила глаз, пытаясь понять, не насмехается ли Эйкен над ней. Он обычно так делал всегда.

– Само собой, ты потребуешь, чтобы я вычел тот залог, что заплатил за твое вызволение, из жалованья за первый месяц. Я ведь знаю, какие вы, Бэйарды, гордые, Джорджи. Ты не захочешь оставаться передо мной в долгу.

Эйкен посмотрел на нее так, словно только что сделал ей лучший в мире подарок. Он протянул руку. Девушка посмотрела на нее так, точно перед ней была дохлая рыба.

– Ну же, Джорджи. Не надо лукавить. Я больше не смогу повышать твое жалованье, так что не думай, что тебе удастся из меня еще что-нибудь выудить. В конце концов, я и так уже достаточно расщедрился.

Выудить? Джорджина тупо смотрела на его протянутую руку; она только жалела, что у нее нет топора. Ей понадобилось немало времени, чтобы вновь обрести спокойствие и чтобы ее голос звучал как обычно.

– Так, значит, вы собираетесь платить мне пятьдесят долларов в месяц за то, что я буду гувернанткой у ваших детей?

– Ну да. – Эйкен подошел и похлопал ее по спине. – Это будет отличное деловое содружество.

«И я буду служанкой, рабой».

– Ну а теперь поднимайся – пора отправляться спать. – Эйкен помолчал, потом добавил нарочито поспешно: – В отдельных комнатах, разумеется. Мне вовсе не хочется, чтобы ты обманулась так же, как Эми. Тебе нечего беспокоиться о твоей добродетели теперь, когда между нами установились отношения хозяина и служанки. Сама понимаешь – ничего, кроме дела.

Служанка? Он чуть ли не стянул ее с кресла и потащил вверх по лестнице. Остановившись перед дверью одной из комнат, Эйкен открыл ее. Джорджина заглянула.

Комната была не больше, чем ее стенной шкаф. Два чемодана Джорджины стояли на полу, занимая большую ее часть. Пол, насколько ей было видно с порога, ничем не застлан; комната казалась какой-то затхлой, в ней пахло плесенью, чем-то нежилым.

– Мне нужно будет встать пораньше и поехать на другой конец острова. Скажу Фергюсу, чтобы утром он первым делом привез Кирсти и Грэма домой. Чем раньше, тем лучше.

Джорджина подняла голову. В эту минуту все, что она могла делать, – это дышать да еще смотреть на него. Ноги ее были словно свинцовые, руки как будто бы отнялись, а губы замкнулись намертво.

– Тебе придется держать ухо востро с этими маленькими дьяволятами. И нужно обратить особое внимание на их образование. Я уверен, что вы, Бэйарды, имеете все те знания, какие только можно купить на такие деньги. Это, кстати, весьма удачно, поскольку я не смогу нанять им учителя еще по крайней мере до весны.

Эйкен повернулся и, насвистывая, не спеша удалился.

Эми выглянула из открытого бака для макрели и увидела сердитое лицо Калема Мак-Лаклена.

– Господи, что ты тут делаешь?

– Что я здесь делаю? Мне кажется, я снова страдаю от качки. – Девушка приложила ладонь к влажному холодному лбу и слегка покачнулась.

Калем чертыхнулся.

Эми вскинула глаза и поморщилась:

– Ты бы не мог перестать раскачиваться взад и вперед? Мне от этого дурно, а у меня уже и так голова кружится.

– Я вовсе не качаюсь. Я стою совершенно спокойно, малышка.

Калем нагнулся и вытащил Эми из бака так быстро, что внутри у нее все перевернулось.

– О Господи! Не двигайся! – Эми стала жадно вдыхать прохладный соленый воздух.

Он, должно быть, оглох, потому что не обратил на ее слова никакого внимания и понес ее к борту баркаса. Там он поставил ее на палубу и прислонил к поручням, с обеих сторон положив на них свои крепкие руки и не давая ей шелохнуться.

– Дыши поглубже, малышка. Может, тебя вытошнит, не стесняйся.

Вытошнить ее не могло, поскольку желудок был пуст.

– Я ничего не ела, – простонала она.

Калем что-то сердито проворчал себе под нос – Эми разобрала только слово «тупица» – и снова подхватил ее на руки.

– Знаешь, Калем, мне, по-моему, гораздо хуже оттого, что ты подбрасываешь меня на руках, чем от морской качки.

– Тебе еще повезло, что я не выбросил тебя за борт.

– Ты не сделал бы этого.

– Не искушай меня!

Он отнес ее в небольшую каюту на носу баркаса и усадил на край койки, прикрепленной к стене. Калем открыл шкафчик, вытащил оттуда кое-что и, очевидно, обнаружив то, что искал, вернулся к Эми. Он опустился перед ней на колени, держа в руке банку печенья.

– Вот, малышка. Попробуй немножко поесть.

Девушка застонала, откинувшись к стенке каюты, и прижала ладонь ко лбу:

– Мой желудок уже где-то у самого горла, а ты хочешь, чтобы я что-то ела!

– Ты почувствуешь себя лучше, если съешь немного печенья. Ну-ка, давай! Ты только попробуй одно!

Девушка приподняла голову и увидела белые крекеры на его протянутой ладони. Она взяла один крекер и повертела его, разглядывая.

– Ты будешь его есть или хочешь увековечить его образ в своей памяти?

– Я еще не решила.

– Откусывай понемножку и как следует прожевывай. Соленое поможет твоему желудку.

Эми послушалась. Проглотив первый кусочек, девушка испугалась, что он тут же выйдет обратно. Но этого не произошло. Тогда она откусила еще немножко, потом еще. Вскоре ей стало гораздо легче.

– А теперь мне хотелось бы услышать, как ты оказалась на борту.

– Мне не хотелось уезжать.

– Но Эйкен и не стал бы увозить тебя, малышка. Я думал, тебе нужно поехать домой, к близким тебе людям.

– У меня нет близких людей. – Эми подняла глаза на Калема. – Кроме тебя.

– Глупости, малышка!

– Ну и пусть!

– Ты только подумай хорошенько...

– А вот Джорджина говорит, что ум – это вовсе не то, что может привлечь ко мне мужчину. Она утверждает, что красота куда важнее, потому что зрение у мужчин развито гораздо лучше, чем мыслительные способности.

Калем хмыкнул, потом, не выдержав, рассмеялся:

– К Эйкену это определение, может быть, и подходит. – Он все еще смеялся. – Я не могу сейчас остаться с тобой, Эми, малышка. Меня ждет работа. Мне некогда ухаживать за тобой.

– Я сама могу о себе позаботиться.

Он не поверил:

– Так, как тогда, в пещере, да и сейчас, когда тебя укачало?

– Я буду помогать.

– Ты будешь помогать, – повторил за ней Калем без всякого выражения.

– Я могу помогать тебе. Ты только скажи, что мне делать.

– Я не могу, малышка. Не теперь. Мне нужно подняться на палубу. Уилл не сможет в одиночку провести этот корабль вдоль побережья; мы уже подплываем. Скоро мы будем в Бате. Я должен удостовериться, что люди на судне накормлены и одеты и что они добрались благополучно.

– А мне разве нельзя пойти с тобой? Мне хотелось бы знать, как это все начиналось, чем именно ты занимаешься. Я хочу посмотреть. Хочу помогать. Я чувствую себя такой... такой никчемной! Если бы я могла кому-нибудь помочь, тогда я, может быть... ну, я точно не знаю, как это выразить, Калем, я только знаю, что мне необходимо что-нибудь делать.

Калем долго стоял так, словно ему нужно было прийти к какому-то решению, потом прошел через каюту и повернув на стене маленькую задвижку, откинул секретер; за ним был шкафчик. Порывшись в нем, Калем достал какую-то книгу в кожаном переплете, похожую на журнал. Он протянул ее Эми:

– Вот. Когда ты почувствуешь себя лучше, можешь прочитать это. Журнал поведает тебе больше о том, что я делаю, чем смогу рассказать я сам.

Эми взяла журнал и посмотрела вслед Калему, который направился к трапу. Тот остановился и оглянулся на девушку.

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше. Ты был прав насчет крекеров. Спасибо.

Калем кивнул на небольшой металлический бак у стены напротив:

– Здесь есть вода, если захочешь.

– По правде говоря, мне хотелось бы не пить сейчас воду, а, напротив, избавиться от лишней.

Калем рассмеялся, указав на другую дверь:

– Там ты найдешь все удобства.

Эми вспыхнула, потом пробормотала:

– Спасибо.

Он повернулся и открыл уже было дверь, собираясь выйти, но снова обернулся:

– Почему ты у меня просто не спросила, нельзя ли тебе поехать со мной?

– А ты бы взял меня?

– Нет.

– Вот именно потому.

Калем только покачал головой и вышел из каюты. Эми открыла журнал и для начала пробежала его глазами. На первых страницах были приклеены вырезки из газетных статей и передовиц. Девушка стала читать первую, которая попалась ей на глаза.

«Хотелось бы отметить весьма прискорбный факт. Некоторое время назад на наших улицах появились толпы несчастных шотландских эмигрантов, по всей видимости, сильно нуждающихся. Их последние шиллинги ушли на то, чтобы добраться до этой страны, где им ничего больше не остается, как только просить милостыню. Их положение усугубляется еще и тем, что они не говорят по-английски. Среди сотен шотландских горцев, которые находятся сейчас в городе или его окрестностях, не наберется, пожалуй, и полдюжины говорящих на каком-либо другом языке, кроме гэльского. Мы можем оказать этим несчастным временную помощь, но благотворительных средств не хватит, чтобы прокормить их всех в течение долгого времени. Приближается зима, и что же тогда? Неужели их участь – погибнуть на улицах от голода и холода?»

Эми стало дурно. Но это же просто ужасно! Она продолжала читать, и каждая следующая статья была еще страшнее, чем предыдущая. Потом пошли страницы журнала, исписанные от руки. Заметки, написанные собственной рукой Калема, о том, что он видел. Что чувствовал. Что пережил.