— Ох, моё дорогое дитя. Подумать только, что могло бы произойти.

Она прижала мою голову к своей груди и начала гладить мои волосы, и тут во мне что-то дрогнуло, и я разрыдалась. Пока я рыдала, Мами держала меня и успокаивала.

— Я плачу, потому что я просто слабая, — возразила я сквозь слёзы, хотя на самом деле — потому что она обращается со мной как мама.

Когда Джорджия вернулась домой, я слышала, как Мами сказала ей про мою «неудавшуюся смерть». Через минуту моя дверь распахнулась, и вбежала сестра, бледная, как привидение. Она тихонько присела на краешек моей кровати, смотря на меня широко открытыми глазами.

— Всё хорошо, Джорджия. Я просто немного поцарапалась.

— О, Кэйти-Вин, не дай Бог, с тобой еще что-нибудь случится… Ты всё, что у меня осталось. Помни это.

— Я в порядке. И ничего со мной не случится. Теперь я буду держаться подальше от разрушающихся зданий. Обещаю.

Она выдавила улыбку и протянула свою руку к моей, но взгляд оставался обеспокоенным.

На следующий день Мами запретила мне выходить из дому, настаивая на том, что бы я отдохнула и оправилась от травм. Я послушалась, чтобы поднять ей настроение и полвечера провела, читая, в ванной. Я сидела, дрожа как лист, и была там до тех пор, пока не позволила себе раствориться в теплой воде, а книге успокоить мои нервы.

Я не понимала, как куску, отвалившемуся от здания, не хватило совсем чуть-чуть, чтобы меня уже не стало, пока не приняла ванну с обжигающе горячей водой несколько раз, чтобы успокоить нервы. В конце концов, я заснула в небольших клубах пара, поднявшихся над водой вокруг меня.

Когда я пошла в кафе на следующее утро, оно было закрыто и тротуар возле здания, был огорожен желтой пластиковой полицейской лентой. Рабочие в ярко-синих комбинезонах возвели леса, для строителей, которые укрепят фасад. Мне придется найти другой место для моих чтений на свежем воздухе. Я почувствовала укол разочарования, потому что это единственно место, где у меня был шанс увидеть объект моей недавней одержимости. Кто знает, сколько времени пройдет прежде, чем я снова столкнусь с Винсентом? Моя мама начала водить меня по музеям, когда я была еще маленьким ребенком. Когда мы приезжали в Париж, она, Мами и я отправлялись каждое утро, как говаривала моя мама, вкусить немного красоты. Джорджия, которой было уже скучно, как только мы подходили к первой картине, как правило, предпочитала оставаться с отцом и дедом, которые сидели в кафе и болтали с друзьями, деловыми партнерами или со случайными прохожими. А я вместе с Мами, мамой прочесывали музеи и галереи Парижа. Так что для меня не было большим сюрпризом, когда Джорджия выдала мне расплывчатое объяснение, что у неё уже есть планы, когда я попросила её пробежаться по музеям несколько дней спустя.

— Джорджия, ты всё время жалуешься, что я некогда не провожу с тобой время.

Так вот я тебя приглашаю!

— Ага, это примерно тоже самое, как, если бы я позвала тебя на ралли монстров-грузовиков. Спроси меня еще раз, если планируешь сделать что-нибудь действительно интересное.

Чтобы показать свою доброжелательность, она дружески пожала мою руку прежде, чем закрыть дверь своей спальни перед моим лицом. Туше.

Я в одиночестве отправилась на другой конец города, подальше от дома, в окрестности Ле Марэ. Петляя сквозь крошечные средневековые улицы, я, наконец, пришла к месту моего назначения: дворец, который был построен как музей Пикассо.

Помимо вселенной, которую мне предлагали книги, тихое пространство музея было моим любим местом, куда можно было пойти. Моя мама говорила, что в глубине души я эскапист… что я предпочитаю воображаемые миры реальным. Это правда, я всегда была способна выдернуть себя из этого мира и погрузить в другой. Я почувствовала, что готова для успокаивающего сеанса арт-гипноза.

Пока я шла сквозь гигантские, стерильно белые, двери музея Пикассо, я чувствовала, как мой пульс замедляется. Я позволила теплу и покою этого места укрыть меня, как мягкому одеялу. И, как вошло у меня в привычку, я шла до тех пор, пока не увидела первую картину, которая привлекла моё внимание. Я села напротив неё.

Позволила цветам пропитать кожу. Замысловатая композиция витой формы напомнили мне то, что творилось у меня внутри и моё дыхание замедлилось, когда я начала осматриваться. Другие картины в комнате, охранник, стоявший у двери, запах свежей краски в воздухе, вокруг меня, даже прохожие туристы растворились в сером фоне, который окружал этот квадрат цвета и света.

Не знаю, как долго я сидела прежде, чем вышла из транса и услышала низкие голоса позади себя.

— Иди сюда. Только взгляни на цвета.

Долгая пауза.

— Какие цвета?

— Вот именно. Как я тебе и говорил. Он переходит от яркой, дерзкой палитры, как в Авиньонских девицах, например, к серо-коричневой монотонной картинке-загадке всего за четыре года! Вот выпендрёжник! Пабло всегда должен быть лучшем во всём к чему приложил руку и как я сказал однажды Гаспару, это меня раздражает…

Я повернулась, любопытно посмотреть на происхождение этого фонтана знаний и замерла. Всего в пятнадцати футах от меня стоял кудрявый друг Винсента.

Теперь, увидев его прямо перед собой, я поняла, насколько привлекательным он был. В нём было что-то суровое — непричесанные, неряшливые волосы, щетина и большие грубые руки, которыми он жестикулировал, говоря о живописи. По состоянию его одежды, которая была перепачкана краской, я предположила, что он художник.

Об этом я думала всего секунду. Потому что после, всё, что я могла видеть, так это человека, стоящего рядом с ним. Парень с волосами цвета вороньего крыла. Парень, который поселился в тёмных уголках моего разума, сразу же, как только я его увидела. Винсент.

Почему надо было западать на самого невероятного, недоступного парня в Париже? Он был слишком красив и слишком надменным, чтобы когда-нибудь обратить на меня внимания. Я оторвала взгляд, наклонилась вперед и оперлась лбом на руки. Что не принесло ничего хорошего. Образ Винсента навсегда врезался в мой разум.

Я поняла, чтобы ни было с ним, он казаться еще холоднее, почти опасным, всё это только подогрело во мне интерес, а не отпугивало. Что со мной не так? Я никогда не западала на плохих парней — это специализация Джорджии! Мой желудок запротестовал, как только я подумала, набраться смелости, подняться и поговорить с ним.

Но у меня не было возможности проверить себя. Когда я подняла голову, их уже не было. Я быстро подошла ко входу в следующую комнату и заглянула туда. Там было пусто.

И тогда я чуть не выпрыгнула вон из кожи, когда услышала позади себя низкий голос:

— Привет, Кейт.

Винсент склонился надо мной и его лицо оказалось на добрых шесть дюймов над моим. Я от волнения прижала руку к груди.

— Спасибо за сердечный приступ, — ахнула я.

— Так это у тебя в привычках, оставлять свою сумку для того, чтобы завязать разговор? Он усмехнулся и кивнул в сторону скамейки, на которой я сидела. Под ней лежала моя сумка с книгой.

— Не проще было бы просто подойти к парню и сказать привет?

Благодаря лёгкой насмешке в его голосе, вся моя нервозность улетучилась. Она сменилась вспышкой гнева, которая удивила нас обоих.

— Отлично! Привет, — прорычала я, и моё горло сжалось от ярости.

Пройдя к скамейки, я взяла свою сумку и вышла из комнаты.

— Подожди! — крикнул он, подбегая ко мне и подстраиваясь под мой темп.

— Я не так себе это представлял. Я имел в виду…

Я остановилась и посмотрела на него в ожидании.

— Извини, — сказал он и сделал глубокий выдох, — Я никогда не славился умением вести блестящие беседы.

— Так почему не поусердствовать? — бросила я ответ.

— Потому что. Ты — ну я не знаю — забавная.

— Забавная? — я произнесла это медленно, по слогам и уставилась на него с видом: ты точно больной.

Мои руки автоматически легли на бедра.

— Итак, Винсент, ты хотел только оскорбить меня или что-нибудь еще в этом духе?

Винсент приложил руку ко лбу.

— Слушай, извини. Я — идиот. Мы можем… Мы можем всё начать с начала?

— Начать сначала? — с сомнением спросила я.

Он секунду колебался, а потом протянул руку.

— Привет. Я — Винсент.

Я прищурилась, оценивая его искренность.

Я схватила его за руку и пожала немного грубее, чем хотела.

— Я — Кейт.

— Очень приятно, Кейт, — сказал Винсент, явно смущённый.

Наступило непродолжительное молчание, в течение, которого я продолжала пристально смотреть на него.

— Итак… Ты сюда часто приходишь? — неуверенно пробормотал он.

Я не смогла сдержаться от смеха. Он улыбнулся, явно с облегчением.

— Гм, да вообще-то. У меня что-то типа пунктик на музеях, не только по Пикассо.

— Пунктик?

Английский Винсента был настолько хорош, что можно было легко забыть, что это не его родной язык.

— Это значит, что я люблю музеи. Очень, — растолковала я.

— Понятно. Ты любишь музеи, не только Пикассо в частности. Поэтому… ты просто приходишь сюда, когда хочешь побыть одна?

Я улыбнулась ему, мысленно добавляя очки за старания.

— Куда пошел твой друг? — спросила я.

— Он ушёл. Жюль не очень любит знакомиться с новыми людьми.

— Очаровательно.

— Значит, ты британка? Американка? — сказал он, меняя тему разговора.

— Американка, — ответила я.

— А девушка, которую я видел рядом с тобой?

— Сестра, — сказала я медленно, — Ты следил за мной?

— Две симпатичные девушки переехали в мой район — что же мне оставалось делать?

От его слов меня накрыло волной восторга. Значит, он считал, что я симпатичная. Но Джорджию он тоже считает симпатичной, напомнила я себе. Волна исчезла.