Елена Колина - Умница, красавица

—Cbe carino, – девчонка-мамаша подмигивала Соне, намекая на редкие достоинства прекрасного, почти выставочного мужского экземпляра, доставшегося Соне.

– А у меня ребенок от него будет, – шепнула Соня, – я беременна, понимаешь?

—Bambino, – догадалась девчонка, – che betto!

Они болтали, пили соки, принесенные Князевым из соседней палатки, за здоровье всех бамбино, и задружились так, что не смогли распрощаться, и, когда за девчонкой приехал муж, парочка потащила их в гости. Девчонкин муж говорил: «Харашо русо, Джованни русо харашо!..», и Соня с Князевым захотели поговорить по-русски с итальянцем Джованни.

Дома у парочки было все в точности как в итальянском неореализме, – огромная семья, непонятно, кто кому кто, простыни на веревках, паста, вино…

Все долго перекрикивались, ходили к соседям, шныряли туда-сюда под развешенным бельем – искали Джованни, который умеет говорить по-русски. Наконец привели застенчивого светловолосого парня, поставили перед Соней и Князевым.

– Вы говорите по-русски? Или… Do you speak English?—спросил Князев. – Соня, я со школы не говорил по-английски…

– Он тоже, – давясь смехом, сказала Соня. – Может, он финн?

– Русо, Джованни русо, – с гордостью показал девчон-кин муж на светлые волосы парня. – Русо, харашо!

Из Рима они не поехали в Пизу, потому что это было бы уже СЛИШКОМ хорошо, а поехали в Венецию.

Полностью реконструированный небольшой отель расположен недалеко от Пьяцца Сан-Марко, в здании дворца XVIII века, и является единственным в своем роде отелем города – на внутреннем канале, с видом на Мост Вздохов и Дворец Дожей. Из номеров верхних этажей открывается вид на все колокольни Венеции. В гостинице – миниатюрный уютный холл, бар, косметический салон, телевизионный зал, зал для завтраков и зал для деловых встреч. Просторные элегантные номера в венецианском стиле имеют все необходимые удобства. Для молодоженов есть номера с крохотной террасой и исключительным по красоте видом на город.

Сервис – конференц-зал, ресторан, частная пристань.

Венеция с Князевым отличалась от Венеции с Головиным тем, что Соня все время давала обещания.

– Я ТАК хочу тирамису, двойную порцию…

– Я ТАК объелась… – стонала она, выходя из кафе, – честное слово, я больше никогда не буду есть двойную порцию тирамису… Нет, не так. Я больше никогда не буду есть тирамису. Нет, не так. Я вообще больше никогда не буду есть. И еще я больше не буду выдавливать зубную пасту с начала тюбика.

В Венеции Князев с Соней очень сильно любили друг друга. Они никогда еще не были так захвачены страстью и никогда еще не были такими отдельными друг от друга, настолько друг другу НЕ принадлежали, как будто они были масками, Пьеро и Коломбиной на фоне прекрасных декораций. А если Коломбину и мучили горькие мысли, и неотступное беспокойство, и страхи, если в самые острые мгновения счастья боль была тут как тут, колола иголочкой, если она и воображала несчастье ДРУГОГО человека, так к чему Коломбине делиться своей болью с Пьеро – боль можно оставить себе. В общем, в Венеции их немыслимое счастье чуть-чуть окрасилось печалью, не то потому, что Венеция сама печальна, не то потому, что такая сильная страсть естественным образом таила в себе некоторую толику печали. Их путешествие в Италию, неделя от туристического агентства «Атлас», подходила к концу. Из Венеции они улетали в Москву.

Ну, а что же, собственно говоря, произошло, как все устроилось?

Наверное, Соня просто переполнилась горестями, как кувшин водой, и горести вылились через край. Наверное, это уже не была страсть, а была обреченность – никуда ей от него не деться. Наверное, поэтому все получилось совсем просто.

Просто она пошла-пошла и оказалась в Пулково, и села в самолет, и уже из самолета позвонила Князеву и сказала пароль: «Пиза». Позвонила мужу и сказала два всем известных слова: «Ухожу, прости». Можно же расстаться как люди, как цивилизованные люди?.. Головин бросил трубку. Что, неужели нельзя?..

Позвонила завотделом русской культуры и соврала то, что все врут, когда очень нужно. И самое главное, самое трудное – позвонила Валентине Даниловне, с ней единственной она РАЗГОВАРИВАЛА. Спросила:

– Вы же не хотите, чтобы я умерла?

– Нет, не хочу, – осторожно ответила та и забормотала: – Сонечка, девочка, ты хорошо подумала, ведь все… у всех… мало ли что бывает, но Алик, ты знаешь, он же никогда не простит… Антоша… как же я посмотрю ребенку в глаза, Сонечка, девочка…

– Поживите пока с Антошей, спасибо, – сказала Соня и добавила: – Только маме не говорите… Я не хочу, чтобы она вас мучила, я сама ей скажу.

В самолете между Князевым и Соней возникла какая-то едва уловимая неловкость – после счастья Венеции и Рима от них словно все еще ожидалась приподнятость романа, влюбленности, и это сделало Князева чуть более нежным, а Соню чуть более оживленной, чем требовалось для решения предстоящих им мелких практических дел.

– Ушла?.. Неужели ушла? Правда, ушла?..

Они прилетели в Москву ранним утром, из аэропорта поехали на Чистые пруды, Князев в клинику – понедельник, рабочий день, а Соня к Арише.

У Ариши сегодня был ПОНЕДЕЛЬНИК. Дома в понедельник у Сони всегда случалась тоска, первая с утра мысль была – сегодня Эрмитаж закрыт. Не то чтобы Соня не могла найти себе места и горестно подвывала под барочными окнами Зимнего дворца, а просто не любила, когда Эрмитаж закрыт, и все тут. Пустой день. А для Ариши понедельник был главный день – ее ток-шоу выходило в эфир по понедельникам.

Ариша с всклокоченными волосами и отекшим со сна лицом варила кофе и, глядя на Соню с презрительной жалостью, как на умственно отсталую, в который раз переспрашивала ее – как умственно отсталую: «Ты что, правда ушла?.. »

– А почему ты едешь в Питер ночным поездом, ты же ночным не любишь? – усаживаясь и сладко закуривая, спросила Ариша.

– Чтобы он мог меня проводить после работы. Ночной – это ужасно, я в поезде вообще не сплю…

– Ничего, не поспишь. Тебе теперь ко многому придется привыкать… – Ариша выкладывала на тарелке фигуры из разных сыров и несладкого печенья и оценивающим взглядом смотрела на свою работу. – Ладно. Поговорим о конкретных атрибутах вашего неземного счастья. Пока что ты ушла к нему в Италию.

Соня пожала плечами. Князев снял квартиру – по соседству с Аришей, в Гусятниковом переулке… А в сумочке у нее лежали два билета в Москву на завтрашний вечер. Две ночи в поезде, сегодня и завтра, а следующую ночь они с Антошей, новые московские жители, будут ночевать уже дома, в Гусят-никовом переулке.

– В среду утром я приеду с Антошей.

Уволиться, забрать Антошу, взять какие-то вещи, на первое время… Самое сложное – решить, как она будет передавать фонд. Передать фонд непросто, тем более так внезапно, ей придется еще не раз съездить в Питер…

– Работа, ребенок, вещи, раздел имущества – все по полной программе, – подытожила Ариша. – Слушай меня. Ты должна сразу же, до развода, требовать половину. Академия, земля в Сочи, квартира, две дачи, счета в банке… что там у вас еще есть?.. И не упирай на мелочи! Мужики всегда притворяются зайчиками и предлагают отдать машину или дачу, а про бизнес молчат, как будто его и нет. Не будь дурой и не играй в благородство – что оттяпаешь при разводе, то у тебя и останется на всю жизнь.

Соня рассеянно кивала. Обращение с ней Ариши переменилось, неуловимо, не сказать, в чем именно, но переменилось. Ариша говорила с ней противным московским голосом – как будто ей каждая минута дорога, как будто она сейчас быстренько научит Соню жизни и побежит. Соня прежде не замечала в Ари-шином с ней обращении ничего постороннего, ничего, кроме теплой непринужденности, заметила только сейчас, когда прежний оттенок почтительного уважения исчез. Теперь Ариша говорила с ней чуть снисходительно, и в этой снисходительности явственно проскальзывало: да-да, дружеские связи не изменились, даже несмотря на то что Соня перестала быть важным гостем и стала НЕВАЖНЫМ, так себе гостем.

– Не кури в меня… – Соня поморщилась, отогнала рукой дым, – меня тошнит от дыма.

– Ой! Ты… – Ариша некрасиво округлила рот. – Не кури?.. Тошнит от дыма? Правда, что ли?.. Ты, ты… ты совсем обалдела, да? Неужели нельзя было подождать? Вы что, со своим Князевым предохраняться не умеете? Ну скажи мне, Анна Каренина хренова, как в двадцать первом веке можно было умудриться попасть в такую историю, КАК?..

Ариша встала, обошла вокруг стола, остановилась, нависая над Соней, неприязненно разглядывая сверху ее расстегнутую на джинсах пуговицу. Если внимательно, с пристрастием, вглядываться в расстегнутую пуговицу, можно было понять, что Соня уже не прежняя тоненькая Соня. Она сама этого не замечала, Князев заметил первым и, смеясь, утверждал, что их ребенок будет послушной девочкой-отличницей – беременность стала заметна за последнюю неделю, словно в Риме и Венеции Соня расслабилась и позволила их девочке расти.

– Ариша… Я его люблю. Звучит как в романе, но в двадцать первом веке это тоже случается, понимаешь?..

– Не-а, – протянула Ариша, – не понимаю… Я понимаю, когда все нормально… Еще понимаю, что любовь не повод для изменения обстоятельств. Твой Князев для Барби неплохой вариант – фактурный, и в профессии помог бы. А для тебя, дорогая Анна Каренина, он шаг в сторону и вниз. Ты хоть понимаешь, кто ты была и кто стала? С социальной точки зрения. А спать с ним ты быстро привыкнешь, еще и надоест.

– А что, по-твоему, повод? – с любопытством спросила Соня. Она не собиралась обсуждать с Аришей всякие глупости, а вот что та считает поводом для изменения обстоятельств, было интересно.

– Лучшее предложение.

У самой Ариши лучшего предложения не было. Месяц назад они все вместе – с Игорем, Сережкой, девочкой Асей и ее родителями, Мариночкой и Владиком, съездили во Флоренцию. И Мариночка наконец-то увидела башню Пальяцца и написала прелестный флорентийский цикл, и Мариночкин сборник уже вышел из печати, и Игорь даже организовал пару рецензий, и Владика недавно взяли на Аришин канал, и теперь он вел Аришино ток-шоу, и Игорь переспал там, во Флоренции, с девочкой Асей.