Асины родители, Мариночка и Владик, вот кто. Воспользовались ситуацией так изящно и ловко, словно сами ее придумали. Игорь им в долг дает. В долг – ха-ха-ха!.. Мариночка, не трудно догадаться, стишками не заработает, а Владик… он иногда снимается в комедийных передачках, передачки то запускаются, то закрываются, вот и все его доходы. А, ну еще иногда ведет частные юбилеи богатых, потом три дня отходит… Так что долги они не отдают и снова одалживают. А поездки даже для вида не в долг, а так, будто не замечают, Игорь оплатил – и все…

Все это Ариша рассказала Соне. Рассказала легко, со смешком, вроде как посмеивалась на тему «седина в бороду, бес в ребро».

Умная Ариша права – в плохом браке люди обычно пристальней вглядываются. А в хорошем вообще ничего не знают. Ариша, к примеру, думает – что у Игоря в душе? Возрастной кризис, нелепая дурацкая влюбленность? Или его нужно доктору показать, чтобы доктор сказал, что у него с головой непорядок, и выписал лекарство? А когда все было хорошо, Ариша нисколько не интересовалась состоянием его души и головы, а просто с удовольствием встречалась с ним на своих собственных вечеринках…

—Ариша! Но почему ты все это терпишь? На своей кухне? Каждый вечер? Ты что, с ума сошла, Ариша?!. – От возмущения Соня закричала, как в детстве.

Ариша дернула плечом, передразнила:

– А ты что, с ума сошла, Соня? К жизни нужно относиться легко. Пусть лучше будет все как было. Все привыкли, что Игорь всегда дома. Пусть они лучше будут наши друзья… Если не раскачивать лодку, все как бы хорошо. Не можешь ничего изменить – расслабься и получай удовольствие.

Ариша НИКОГДА НИКОМУ НИЧЕГО не рассказывала. НИ-ЧЕ-ГО. Умерла бы, но не показала, что у нее что-то нехорошо, или не так, как принято, или не так, как Ариша считает нужным, чтобы думали об ее жизни. Отчасти это было следствием хорошего воспитания – такое нежелание вываливать на окружающих свое грязное белье, а отчасти Ариши-на личная идея. Как будто вся Москва возьмет Аришин след, погонится, УЗНАЕТ и… что? Позору не оберешься, вот что. Лучше умереть, чем узнают. Вот так, со смешком, как бы невзначай поболтать с Соней – это для нее было высшее доверие и высшая откровенность.

Соня молчала. А что тут скажешь? Интересно, обсуждала ли демоническая парочка тушканчиков эту ситуацию в духе

Мопассана? Договаривались ли они СЛОВАМИ, что будут подманивать Игоря на девочку, Аришу на Мариночку и одалживать деньги?.. Нет, наверное. Просто творчески подошли к ситуации. Ну, тушканчики!..

– Послушай, а как же Мариночка? – ужаснулась Соня. – Она мать все-таки…

– Мариночка привыкла к нестандартным отношениям. Владик у нее… понимаешь? К тому же она умная, она же знает, что Игорь не совратитель малолетних, а просто старый влюбленный идиот… что ему по-любому нужно Асю около себя удержать, хоть через Сережку, хоть через них. И она ко мне хорошо относится, любит меня…

Соня немедленно сделала вид, что никакой сцены с начинающей лесбиянкой Аришей и тушканчиком не было и в помине, – она тоже понимает, что жить нужно легко и, главное, соблюдать приличия.

…Ох! Вот так, папа с сыном вдвоем любят Асю, а Аришу никто не любит… Ариша не рассказала, как ей больно. А может, ей не больно?

Бедная Ариша, простодушная, как мышка-норушка. Пустила кого ни попадя в свой теремок, теперь они там делают что хотят, а Ариша знай себе звенит колокольчиками.

Наверное, Ариша права – к жизни нужно относиться легко, тогда не будет больно. И не забывать соблюдать приличия. Поэтому Соня прямо сейчас, из этой постели, позвонит Головину.

Ариша рассказала про Барби, не зло, без обиды. Барби тоже считала, что главное – соблюдать приличия и не рассказывать про себя плохое, так что никакой трагедии не было. Барби встречается с кем-то, этот кто-то будет для нее хорошей партией, не хуже, чем хирург Князев. Хотя Арише Князев нравится больше – красота и сексуальность все же имеют большое значение, а этот кто-то хоть и порядочен, и умен, и обеспечен, но некрасив…

– Жаль, что у вас роман получился до их свадьбы, а не после… – захохотала Ариша. Соня поднялась:

– Спасибо за приют, Ариша.

– Всегда пожалуйста. Пользуйся пока, а то твой Князев еще женится на Барби, тогда уж будет неприлично…

Первая Сонина мысль была гадкая и мстительная: весной, в поезде, Алла Ивановна с восторгом говорила, что ее Алексей женится на девушке из очень хорошей семьи… Интересно, что бы сказала Мышь, если бы узнала, что в этой «очень хорошей семье» завелась парочка гомосексуальных тушканчиков?..

Вторая: Ариша действительно относится к жизни легко.

* * *

Князев сидел напротив будущей пациентки.

– У вас есть идеи по поводу вашего лица? Есть идеал красоты, ну актриса какая-нибудь?..

– Хочу губы и нос, как у Шерон Стоун.

– Красота – это одновременно стандарт и индивидуальность… – устало отозвался он, непрофессионально ненавидя глупую толстую дуру. Из-за толстой дуры он опаздывал к Соне.

– Хочу как у Шерон Стоун.

– Я понял, – Князев провел по ее лицу карандашиком, – эта зона и эта…

Когда Князев подбежал к дому, Соня стояла во дворе бывшего детского сада напротив Аришиного подъезда и, задрав голову, разглядывала Меншикову башню.

– Ты почему на звонки не отвечаешь? – строго сказал он и с ходу выпалил, не сдержавшись: – Я тебя люблю…

Они долго сидели на детской горке. Соня собиралась весело обсудить с Князевым тушканчиков, но не стала, да он и не выразил желания слушать. Почему-то после ночи, проведенной в Аришиной светелке, у обоих остался осадок чего-то гадкого, стыдного, унизительного для их любви, и почему-то это совместное унижение сблизило их.

Никогда прежде она не рассказывала Князеву ничего про себя тайного, интимного, ничего такого, что можно было бы назвать

«сцены из семейной жизни», а тут вдруг кое-что рассказала. Наверное, она все-таки думала об Антоше, о том, как он там один, о выброшенных на помойку двух томах Фабра.

Князев стоял, прислонившись к детской лестнице, смотрел на нее внимательно, а она смотрела не на него, а в сторону и говорила медленно, запинаясь и через слово замолкая. …Антоша родился… а Головин тогда занимался бизнесом и…

… В биографии Головина в справочнике «Кто есть кто в Санкт-Петербурге» был провал – начало 90-х. Такая обычная для тех лет недосказанность – занимался бизнесом. Каким? Ну, бизнесом. Если бы Соню спросили, чем занимался ее муж, она бы недоуменно пожала плечами. Она слышала разные слова, но не особенно вникала, у нее в те годы были свои собственные слова.

Антоша родился самым хорошеньким ребенком в роддоме и самым кротким – чистый ангел, говорили нянечки. Когда кроткого ангела Антошу принесли домой, Головин приступил к делу воспитания настоящего мужчины со всей серьезностью: объяснял младенцу, что мужики соску не сосут, что есть вне расписания – это распущенность, а с кишечным дискомфортом человек должен справляться самостоятельно. Но оказалось, что Антоша не совсем кроткий и не вполне ангел, а злокозненная фурия в чепчике – орет, плачет, хнычет, не ест, не спит, не подчиняется дисциплине и назло плохо прибавляет в весе.

Противостояние Антоши и его отца продолжалось в течение месяца, но Головин не собирался сдаваться. Мечтая о соске, ребенок плавал в ванне двумя разными стилями, обливался холодной водой и закалялся открытой форточкой на глазах у Сони, смотревшей на мужа, как радистка Кэт на своих мучителей.

В месяц Антошу, завязанного голубым бантом, гордо понесли на прием к врачам-специалистам, ожидая всяческих похвал и аплодисментов лучшему младенцу в мире или хотя бы лучшему в этой поликлинике.

– Мамочка, ах! У вас же ребенок голову не держит, – сказала врач-невропатолог, – у вас плохие рефлексы, плохой мышечный тонус…

– А что у нас хорошо? – мрачно спросил Головин, поддерживая Соню, которая от ужаса сама уже не держала голову.

– ВСЕ плохо.

ВСЕ плохо, ВСЕ неправильно. Неправильные рефлексы, неправильный тонус, неправильный ребенок.

– Спит он у вас плохо? – не то подтвердила, не то поинтересовалась врач.

– Хорошо спит, – вызывающе ответила Соня. На самом деле Антоша спал плохо, почти не спал, спал фрагментарно. Соня как-то подсчитала – за ночь вставала к нему шестнадцать раз. – Отлично спит, а что?

– Не видите, что ли, даун у вас. Он у вас вырастет и даже ложку в руке держать не сможет, – чуть брезгливо сказала врач. – Скажите там, пусть следующий заходит…

Соня поднялась, взяла со стола Антошину карточку, прицелилась и метнула карточку в голову врача.

– Дрянь, сволочь! – выплюнула Соня. Взяла со стола чью-то чужую карточку, замахнулась, прицелилась, но была поймана за руку Головиным.

Головин остался улаживать конфликт с главврачом, а Соня пошла с Антошей, неправильным ребенком, домой и стала умирать. Смотрела на Антошино личико и умирала, умоляла кого-то, сама не знала кого: пожалуйста, можно ей, Соне, вот с этой самой минуты, никогда не держать голову, не держать ложку… только чтобы Антоша… ну, пожалуйста…

Конфликт Алексей Юрьевич уладил. Главврач слезно попросил Головина не доводить дело до горздрава, суда, прессы и других инстанций.

..Другие дети будут бегать по пляжу, играть в волейбол и кататься на лыжах, а ЕГО сын не сможет держать ложку?! Алексей Юрьевич Головин мысленно содрогался от слова «даун», колебался между жалостью к младенцу, досадой и неловкостью за своего неправильного ребенка и недобрыми мыслями – почему, откуда?.. А главное, было стыдно, невыносимо стыдно представлять эту несчастную ложку, которая будет падать из руки ЕГО сына… тьфу, черт, невозможно даже представить, чтобы в его жизнь вошло ТАКОЕ!..

Бросились к врачам, оказалось, есть такое слово «энцефалопатия», страшное, с рогами и копытами.

– Дуру из поликлиники расстрелять и забыть, ребенка лечить, – сказал профессор, протягивая Соне ворох рецептов, – голову держать высоко и жизнерадостно.