Елена Колина - Умница, красавица

Вот такие у Сони были нелирические соображения – на один план Нины Андреевны у нее было целых три своих хитрых плана.

• НЕ будет больше обечаек и кривошипов, НЕ будет критериев Шервуда, Нуссельта и Эклера. С мужем она справится легче, чем с матерью, и… м-м… она мечтательно жмурилась… Опера, балет, живопись, стихосложение – все это для нее, она сама выберет, чем заниматься.

• В квартирке у Таврического сада НЕ будет Нины Андреевны, и можно будет любить и жалеть ее на расстоянии. Зачем жить рядом с теми, кто выполняет по тебе долг?

• Быть хорошей женой… интересно, что в точности это означает – быть хорошей женой? Нет, ну самое важное, конечно, секс. А что еще? Еще обед. Еще ребенка родить когда-нибудь нескоро.

Такое вот здравое решение с холодным сердцем и холодным носом. Но Соня же не знала, что, сбежав от Нины Андреевны со своими планами под мышкой, попадет в другой план.

– Пойдем в Эрмитаж, – предложила Соня в первое общее воскресенье.

– Зачем? Я там уже был, – сказал Головин, – мумию видел. За время, которое прошло с нашей встречи, мумия нисколько не изменилась.

И они поехали кататься на лыжах. Начальные условия были заданы Головиным верно, Соня была нежная и послушная – хорошая девочка.

На три Сониных плана у Алексея Юрьевича оказался свой собственный план: конечно же он не мог оставить Соню неучем и все-таки доучил ее в Политехе – сдал за нее сто экзаменов, защитил сто рефератов и прикрутил на лабораторных работах сто проводочков. И через положенное время Алексей Юрьевич получил диплом инженера-механика на имя Головиной Софьи. И, согласно плану, на следующий же день после получения диплома Соня дисциплинированно родила Антошу.

Соня еще некоторое время относилась к мужу как к старшему, – если человек когда-то владел твоей зачеткой, то это накладывает на отношения определенный отпечаток, и получалось, что Головин так и продолжает ставить ей отметки то за одно, то за другое.

Ну, а потом это прошло, – если человек спит с тобой каждую ночь в одной постели, ты скоро забываешь, что он ставил тебе отметки, и сама начинаешь ставить ему отметки то за одно, то за другое. Вскоре Соня с Алексеем Юрьевичем уже жили не как преподаватель и студентка, а как два совершенно равноправных взрослых человека. Отношения их были хорошие, но без любовной игры, – как у товарищей по походу, старшего и младшего, где каждый имеет свои обязанности, а вечером они встречаются у костра, и старший дружески беседует с младшим в стиле «старик, ты уже давала грудь Антоше?».

На самом деле Соне чрезвычайно повезло, что Нина Андреевна привела ее в Политех. Соня, выросшая с таким тяжелым приданым, с неуверенностью брошенной девочки – вдруг разлюбят, оставят? – легко могла бы попасть в любую нехорошую историю. А вот Головин никогда бы не попал ни в какую историю, не женился бы на истеричке, на хищнице, на глупышке… Кто еще бывает такой, неприятный?.. На женщине, которая бы ему изменяла, тоже не женился бы. Он мог сделать только правильный выбор, потому что всегда заранее формулировал задачу и верно задавал начальные условия.

– Ты не опоздаешь? – спросила Соня.

– Опоздаю, – жестко ответил Князев, – и что?

– Ничего, – мягко сказала Соня, – поехали на вокзал. «Красная стрела» отправляется в 23.59. Ровно в 24.00 Золушка-Князев, оторвав себя от Сони, влетел в вагон.

«Еще минута, и поезд превратился бы в тыкву», – подумала вслед поезду Соня и медленно пошла по перрону, чувствуя, что сейчас прольются слезы, море слез, океан. Неужели уже все, все, все?!

…А лето в городе такое короткое, маленькое такое!..

Сентябрь – это еще почти что лето.

Первое сентября ознаменовалось грандиозным скандалом – пришла расплата за жуков. Последствия этого скандала на первый взгляд казались незначительными, но это только на первый взгляд.

В конце августа, в то самое время, когда Соня с Князевым любили друг друга в ста метрах от трассы, не вполне укрытые от посторонних глаз молодыми березками, Головин с Антошей ползли по реке Воронежке.

Этим летом, впервые за долгие годы, семейство Головиных не отдыхало за границей. Причиной этого был Проект. С Проектом все шло по плану, к концу лета Головину удалось выгодно купить и правильно оформить территорию под строительство сочинского филиала, и в последние августовские дни Алексей Юрьевич внезапно решил, что должен расслабиться, снять галстук и выделить несколько дней на экстрим. И будет логично совместить эти несколько дней с воспитанием сына – должен же он когда-нибудь сделать человека из этого мальчика-девочки.

Антоша был нежный, ласковый, уютный. В нем не было ничего от Головина и все было от Сони – мягкое личико, плавающий русалочий взгляд. Но все, что в Соне было приемлемо и вполне приятно, невыносимо раздражало Головина в сыне. Разве может мальчишка так нерешительно улыбаться, так уплывать взглядом?!.

Ему хотелось, чтобы его сын выглядел по-другому. Казалось бы, Соня одевала Антошу в самое модное, дорогое. Но почему у него всегда брюки мешком, рубашка торчком, словно ему под рубашку для тепла поддели теплую кофточку?

Особенно раздражало, что с Антошей он ничего не мог планировать, – Антоша вылезал из любого плана. Ленивый – раз, расслабленный – два, нецелеустремленный – три. Антоша не держал под подушкой задачник Перельмана, в пять лет не встал на горные лыжи, и в шесть не встал, и в десять. Говорил: «Боюсь высоты». КАК может мальчишка так беззастенчиво признаваться в трусости, это же уму непостижимо?!

Головин никогда не задавался вопросом, почему он не любит сына так, как, он видел, любят своих детей другие, – безоценочно, безоглядно, только за то, что это их дети. С его точки зрения, это было нелогично, он считал, что любить нужно за что-то, и он честно присматривался к Антоше, стараясь разглядеть это что-то, прежде чем разочароваться окончательно, на что-то надеялся… по всему получалось, что любить было не за что, так что пока Алексей Юрьевич оставил вопрос открытым.

Да, собака Мурзик переехала с дачи в город, но не на Таврическую, а к Валентине Даниловне, как выразился Головин, «по месту прописки». И как ни просил Антоша, как ни смотрел полными слез глазами, ответом ему было: «Ты НЕ ЗАСЛУЖИЛ».

Антоша боялся сказать отцу, что не хочет предложенного ему экстрима на речке Воронежке, Соня боялась сказать мужу, что Антоша не хочет, вот так они вдвоем и боялись. Антоша пытался заболеть, Соня пыталась жульническими способами намерить своему малышу хотя бы субфебрильную температуру. В последний раз она сунула ему градусник уже перед самым отъездом, но Головин молча вытащил градусник, молча подтолкнул Антошу к двери, и спустя несколько часов они уже подъезжали к Волховскому району.

На речку Воронежку, вместе с лодками, плотами и снаряжением, Головина с двумя приятелями и Антошей привез нанятый в деревне трактор «Кировец» – десять километров по лесному бездорожью. Никаким иным транспортом добраться туда было невозможно, разве что танком или бронетранспортером. Сначала Головин хотел нанять вертолет, но он любил кататься на разных машинках, и на «Кировце» ему показалось интереснее.

Антошу тошнило. Трактор останавливался. Головин раздражался. Антоша боялся чащи, волков, ухабов – ВСЕГО. Смотрел на отца как агнец, которого везут на заклание в тракторе.

Трактор довез их до речки и уехал.

Трактор уехал, а Антоша остался…

Через полчаса от начала сплавления лодки и плоты встали. Такого экстрима не ожидал даже Головин, не говоря уж об Антоше. Дальше сплавляться было не по чему – оказалось, что полноводная речка Воронежка высохла, вся, полностью, до дна. Такое жаркое было лето, да и сейчас, в конце августа, стояла несусветная жара, за тридцать.

Обливаясь потом, они три дня волокли лодки и плоты по высохшей реке Воронежке. Снаряжение несли на себе. Так, бурлаками, и тянулись тридцать с лишним километров – где пешком, где ползком, осторожно обводя лодки и плоты вокруг огромных обнажившихся валунов.

Ползли, тянули, тащили, волокли, обливаясь потом, а вокруг них тучами кружились мошки, комары, оводы, слепни, – насекомые были всегда, одни засыпали, другие просыпались. Насекомых было столько, что Антоше позавидовал бы сам Фабр, – он мог бы написать про них еще два или даже три толстых тома.

Дошли. Все дошли, даже Антоша. Трактор ждал их точно в назначенное время в оговоренном месте. У всех случаются проколы, только не у Головина, у него даже тракторист не запил и не оказался случайно совсем в другом лесу у другой речки.

И что же Антоша – все-таки он был полненький, нетренированный и очень-очень мамин… Так вот – ему НЕ ПО-

НРАВИЛОСЬ. Он шел, конечно, – не оставаться же ему жить в лесах Волховского района, но в общем повел себя НЕ ТАК.

Приятели Головина Антошу жалели и даже как-то старались мальчика приласкать. И удивлялись Головину – Алексей Юрьевич как будто стоял за углом и наблюдал, ЧТО Антоша сейчас сделает неправильно.

Ну, а Антоша делал неправильно все. НЕ обрадовался высохшей реке, НЕ наслаждался неожиданным дополнительным экстримом, а напротив – жалобно пыхтел, громко вздыхал, горестно расчесывал укусы, и все это ДЕМОНСТРАТИВНО, всем своим видом показывая – все это приключение, которого никто не ожидал, ему НЕ интересно, и он только и мечтает вернуться к мамочке… Алексею Юрьевичу было за него СТЫДНО, а каково такому человеку, как Головин, стыдиться своего сына?..

– Твой сын был похож на трусливую овцу, – с порога объявил Головин Соне.

– А по-моему, он похож на смелую овцу, – рассеянно возразила Соня и бросилась к Антоше – ужасаться, жалеть, шептаться, зализывать раны.

– Знаешь что? Я видел водяную лягушку, веслоногую лягушку, жабу обыкновенную. А у жука-плавунца очень интересные привычки, хотя кое в чем он меня немного разочаровал, – доверительно сообщил ей Антоша. Ему все-таки удалось улучить минутку, отцепиться от лодки и хотя бы за кем-то понаблюдать.