– Соня. Пока я жива и работаю, у тебя все будет как положено. Останешься в аспирантуре, защитишься, будешь преподавать, станешь доцентом. Твоя жизнь уже практически устроена, – радовалась Нина Андреевна.

«Лучше сдохнуть», – подумала Соня.

– Со-ня! – прикрикнула Нина Андреевна, словно будя ее. – О чем ты думаешь? Мечтаешь о небесных кренделях?

– Ни о чем не думаю, ни о чем не мечтаю, – отчиталась Соня с таким видом, словно стремилась умечтать от нее подальше.

Через год Соня попыталась из Политеха сбежать, – как ребенок сомнительного поведения. Побрела-побрела с задумчивым лицом, когда воспитатели отвернулись, и прибрела в университет, на кафедру истории искусств. Но университет – дело тонкое, там у нее спросили, не впрямую, конечно, – ты чья, девочка? Соня была ничья и не поступила.

Прибрела обратно в Политех и опять начала изучать что-то очень страшное, абсорбенты и абсорбтивы, критерии Шервуда, Нуссельта, Эклера, отстойный экстрактор, центральный насос, поршневой, роторный и насосы других типов. Насосы других типов уже окончательно ее доконали.

Предмет с ласковым названием «Процессы и аппараты» вел Алексей Юрьевич Головин, человек из другой галактики, взрослый, некрасивый, с высоким лбом с ранними залысинами – представитель мира отстойных экстракторов. Она и имени его не знала – может быть, его звали Шервуд, или Нус-сельт, или Эклер…

На экзамене Соня кое-что списала с чужого конспекта, кое-что срисовала из учебника и, скрестив пальцы, пошла отвечать.

– Билет, – усевшись перед преподавателем, обессилен-но сказала она.

– Вижу, – охотно откликнулся Шервуд-Нуссельт-Эклер.

– Билет номер пять, – пояснила Соня. Шервуд-Нуссельт-Эклер кивнул.

– Билет номер пять, – еще раз пояснила Соня и на мгновение, незаметно для всех изобразила дебила – уставилась в одну точку, приоткрыла рот.

Алексей Юрьевич не улыбнулся, только губы дрогнули.

– Отлично, – сказал Головин, придвинув к себе билет, и Соня радостно встрепенулась, на секунду подумав, что отлично – это ее оценка за экзамен. Оказалось, не оценка…

– Ну вот, тут все написано, – она показала свой исписанный листочек, – и нарисовано…

– Красиво, – оценил ее рисунок преподаватель, – а что это?

– Это? – Соня украдкой скосила глаза на лежащий рядом билет и прочитала: «Первый вопрос. Кожухотрубчатый реактор с плавающей головкой». – А это вот как раз кожухо-трубчатый реактор с плавающей головкой…

– Ну рассказывайте.

Соня прочитала со своего листочка:

– Барабанная сушилка с циклопом, сифоном и успокоительной перегородкой.

– С циклопом? Или с циклоном?

– Да, – неопределенно ответила Соня, по мере сил изображая работу мысли, и дальше зачитала по бумажке: «Ведущая шестерня, кривошип, патрубок».

Алексей Юрьевич кивнул:

– Ну что же, неплохо. Но… дело в том, что вы случайно посмотрели в другой билет и прочитали первый вопрос из него. Понимаете, о чем я? Из другого, про реактор. Не из своего, про сушилку. А рассказываете первый вопрос из своего билета. Так что же это у вас – сушилка или реактор?..

Соня взглянула на него взглядом затравленного зайца, затравленного, но гордого, и уплыла глазами.

– Ладно, я понял. Давайте второй вопрос. Или нет, не нужно. Вот вам дополнительный вопрос – сколько будет десять в квадрате? Это в школе проходили, в младших классах. Не торопитесь. Подумайте.

– Я не знаю… поставьте мне двойку… – пролепетала Соня, мечтая превратиться в кожухотрубчатого зверька с плавающей головкой и уплыть из аудитории с зачеткой, а в зачетке чтобы была тройка… и покачать на прощание плавающей головкой, и больше никогда не увидеть этого изверга, этого Шервуда-Нуссельта-Эклера…

– Подождите конца экзамена за дверью, – велел Алексей Юрьевич Головин бесцветным голосом, – а ваша зачетка пока останется у меня.

Соня вышла из аудитории и со вкусом показала двери язык:

– Бе-е-е.

После экзамена преподаватель вынес ей зачетку с тройкой и строго сказал, что сейчас они поедут в центр. Соня не понимала, зачем ей куда-то ехать с преподавателем, раз тройка уже была у нее в кармане и ничто больше их не связывает – ни шестерня, ни кривошип, ни патрубок, но возразить не посмела. И они, в полном молчании, долго ехали на метро до станции «Чернышевская», а потом так же молча ходили по дорожкам в Таврическом саду. Соня была еще по-детски пухлой и вся в облаке коротких черных кудряшек, Алексей Юрьевич Головин был худым, поджарым и гладким, так что на дорожках Таврического сада они смотрелись как чинно гуляющие без хозяев дог и пудель.

Доцент Головин был убежден, что лучший экспромт – это хорошо разработанный план. В соответствии с планом после прогулки Алексей Юрьевич пригласил Соню домой и там, в кладовке шведского посла, последовательно совершил несколько действий:

• сделал ей предложение;

• в суховато-спортивной манере вступил с ней в близкие отношения;

• чуть поморщился, когда понял, что девушка Соня Николаева не девушка, – но он же не знал, что она лишилась девственности не по распущенности, а из принципа, да и то не своего, а учительницы Аллы Ивановны по прозвищу Мышь;

• еще раз поморщился, когда понял, что Соня с ее припухшими губами выглядит гораздо более темпераментной, чем она есть на самом деле, как бы не вполне соответствует своим губам;

• повторил и логично обосновал свое предложение.

• и наконец проверил, как она усвоила новый материал.

– Ты поняла, что тебе нечего в Политехе делать?

– А что же мне делать?

– Никогда не отвечай вопросом на вопрос. Я уже сказал – выходить за меня замуж.

– И вы будете мне курсовые делать и экзамены за меня сдавать? – пошутила Соня, но Алексей Юрьевич посмотрел на нее удивленно, без улыбки.

Соня вовсе не была безвольным забитым существом, и распущенной не была, несмотря на то что так незамысловато, без слез и требований немедленно жениться, отдалась доценту Головину при первом же визите и больше того – при первом же намекающем движении с его стороны. Но все это произошло так быстро, что она просто не успела увидеть в Алексее Юрьевиче мужчину, а оказать сопротивление преподавателю, всерьез или из кокетства, не решилась, как не решилась бы отказаться отвечать на экзамене.

Наверное, некоторым действительно противопоказаны барабанные сушилки и кожухотрубчатые реакторы, иначе на них нападает робость и в других сферах жизни. Соня обычно чувствовала себя сильной, ловкой, невыразимо обаятельной, и все у нее получалось, но в дни экзаменов она совершенно теряла себя. И сегодня у нее был именно такой день – полный ступор имени барабанной сушилки.

Алексей Юрьевич не был так уж уверен в себе, как может показаться. Просто у него бывали дни, когда он ощущал в себе некую силу и все вокруг него подчинялось этой силе, и сегодня был именно такой день. Вот так все и совпало в кладовке шведского посла, на узкой коечке, которая в институтском прошлом так часто сдавалась в аренду друзьям, что, казалось, еще дымилась от неловких мальчишеских страстей.

Несмотря на то что Алексей Юрьевич казался Соне глубоко пожилым, на улицах его называли «молодой человек», да он и был совсем еще молодым человеком. Головин был совсем несветский молодой человек: кофе в «Европе» не пил, в «Сайгоне», «Риме» и других модных местах не бывал, гуманитарной стороной жизни вроде театров и филармонии не интересовался. У него был листок бумаги, на котором нарисована схема: Политехнический институт, аспирантура, защита, ассистент в Политехе, затем доцент и так далее, вплоть до получения Нобелевской премии. И все пока что шло по плану, такому же незыблемому, как лыжи зимой и байдарки летом.

Алексей Юрьевич занимался в институте не «Процессами и аппаратами», а совсем другим – математическим моделированием, и на занятии в Сониной группе оказался случайно, по просьбе заболевшего преподавателя. И остался вести неинтересный ему курс, потому что хотел присмотреться к Соне и математически смоделировать будущее, если она его устроит. И вот какие были у него резоны в пользу Сони к концу семестра по десятибалльной системе.

• Внешность – 7 баллов. Девочка очень славная, но и не красавица, не принцесса – это дополнительный плюс.

• Возраст – 10 баллов. Маленькая, ее можно правильно воспитать.

• Характер – 7 баллов. Послушная, нежная, старательная – это было видно на занятиях. В определении характера возможна погрешность, но при долгих ухаживаниях погрешность только возрастает. Следовательно, в долгих ухаживаниях нет смысла, а потери времени значительные.

• Чувства – 6-7 баллов. Возможно, 8. В общем, имеются в наличии достаточные для брака чувства.

Нина Андреевна от этого плана пришла в немного неприличный восторг и все убеждала и убеждала Соню, что и положение, и положительность, и деньги очень украшают мужчину. (А у доцента, кандидата наук конечно же были по тем временам и положение, и деньги, и даже старенькие «Жигули».) А если Соня беспокоится насчет любви, то она может посмотреть, к чему привела любовь в браке самой Нины Андреевны.

– К безотцовщине, вот к чему! А у нас была любовь…

Соня у нее далеко не красавица, а самая обычная, а у обычных – что делать – самая обычная судьба. И Головин поможет ей доучиться, а затем и с диссертацией поможет… И зря Соня думает, что на жизненном пути ее поджидает толпа кандидатов наук, любителей ее редкостной неспособности учиться… владельцев отдельной квартиры в центре и «Жигулей».

– Мой долг заставить тебя выйти за него замуж, – сказала Нина Андреевна железным голосом и вдруг сникла: – Я… ты… пожалей меня, Соня, тупица моя дорогая, будь хорошей девочкой и выходи замуж.

Нельзя сказать, что Соня вышла замуж, чтобы порадовать Нину Андреевну, хотя та впервые заговорила с дочерью внятным голосом любви, – все же так далеко ее дочерняя любовь не заходила. Она вышла замуж от страха.

Только очень наивные люди считают, что они сами все решают и сами всем двигают, а Соня так не считала. И очень боялась стать исполнителем плана Нины Андреевны пристроить ее в Политех навсегда, до самой смерти, в должности доцента. Лучше, как известно, сдохнуть. Так что же выберет разумный человек – сдохнуть или выйти замуж?..