Елена Колина - Умница, красавица

Потом у нее были разные Барби, и даже редкие модели – русская Барби в кокошнике, расшитом золотыми цветами, Барби-медсестра, Барби в инвалидном кресле. Барби в инвалидном кресле она выбросила. А одной Барби она тайком прорезала царапину между ног гвоздем – она же должна заниматься сексом.

К восемнадцати годам у девушки Барби было двадцать восемь кукол Барби. Она не захотела расставаться со своими куклами, когда вроде бы играть в куклы неловко, и стала называть это своей коллекцией.

Барби (девушка, не кукла) была не какая-нибудь нищая девчонка с окраины, которая, широко раскрыв глаза и рот, стремится к красоте и деньгам. В ее семье были знаменитые юристы, и она понимала, что живая Барби с такими длинными ногами, как у куклы, не могла бы стоять прямо, а ходила бы на четвереньках. Поэтому она и не пошла искать счастья в список «Форбса», чтобы пристроить среди миллионеров свою лучезарность, а отправилась в клинику на Чистых. Девушка Барби все правильно понимала про жизненные ценности, ценности располагались в ее голове по порядку, как трусики на полке, – любовь и семья занимали на полке третье место, после образования и карьеры.

Барби твердо знала, чего хочет, – хирурга Князева, и была по-честному в Князева влюблена. Кроме этого, она соблюдала главное правило девушки – непременно нужно иметь на примете кого-нибудь еще, другого Кена, другого принца. И у Барби всегда был на примете КТО-НИБУДЬ ЕЩЕ.

Когда Барби увидела хирурга Князева, подъезжающего к клинике на машине Jaguar New XJ 3,5 Executive, она улыбнулась ему лучезарной улыбкой и сказала:

– Какой ты красивый в этой машине…

Вечером, дома, она методично перебила своих кукол – всех. Выдернула пятьдесят шесть кукольных ножек. Одна Барби была Барби-Секретный-шкафчик, в груди у нее было отверстие, закрывающееся дверцей в форме сердца. Дверцу можно было открывать и прятать туда какой-нибудь девичий секреток. Ее она тоже растерзала.

Но Барби и дальше будет той же Барби, нежной, светящейся. Для КОГО-НИБУДЬ ЕЩЕ, а возможно, и для хирурга Князева. Кто знает, как сложится…

Соня нервничала, металась по квартире, ей все казалось, будто она забыла самое важное, самое Антоше нужное. Каждый раз она собиралась на дачу к Антоше так тщательно, будто он жил не в Комарове – небольшой деревянный дом на пятнадцати сотках, рядом станция, магазин, залив, – а зимовал на отколовшейся льдине, и она была его единственной связью с Большой Землей. Без разбора накупала книжек, игр, дисков, на даче под приветственный лай Мурзика сваливала все это в кучу на веранде и, закрыв глаза, прижималась к Антоше, утыкалась губами в ямочку на шее, так, словно хотела напиться. На этот раз она привезла Антоше два огромных тома «Жизни насекомых» Фабра, сачок, прозрачные кюветы для жуков – не живых, ни в коем случае не живых.

…Книжки и игры на веранде выросли в большую Кучу. Алексей Юрьевич, изредка наезжая на дачу, подкладывал в Кучу еще кое-что – задачники. Алгебра, геометрия, физика. Алексей Юрьевич был конечно же не дурак, чтобы просто складывать в Кучу задачники и не потребовать отчета, – к концу лета Антоша должен был сдать отцу километры решенных задач.

Антоше Куча была безынтересна, особенной его нелюбовью пользовались задачники по алгебре, геометрии, физике. Но расплата была где-то очень далеко, а сейчас у Антоши в Комарово были совсем другие дела – жуки, стрекозы, бабочки, божьи коровки. Особенно жуки. Что-то он с ними все время делал: подкармливал, строил для них домики, рыл водоемы и прокладывал дороги – в общем, наблюдал. Что будет, когда вместо тетрадей с задачами он предъявит отцу тетрадь, расчерченную на графы «жук-плавунец», «жук-пожарник» и так далее?.. А, собственно, зачем думать, что БУДЕТ, если сейчас все замечательно?..

– Я люблю тебя, Сонечка, я тебя люблю… – это телефон, мобильный. То есть это Князев позвонил Соне на дачу.

…КАК люди жили без телефонов? Без мобильных. Если у кого-то возникала срочная необходимость сказать «люблю», что же он – выходил во двор, продирался сквозь развешенное на веревке белье, поднимал глаза к небу и кричал, выбрасывал во вселенную свое «люблю-у!»?..

– Ты моя хорошая, ты моя единственная, я так соскучился, – горячо шептал в телефон хирург Князев.

Теперь, научившись говорить «люблю», он все повторял и повторял, как голодный, – «люблю тебя, люблю»… И каждое новое ласковое слово Князев сначала осторожно пробовал на вкус – «маленькая моя, любимая», а потом уже уверенно говорил – «маленькая моя, любимая». И неизвестно, у кого больнее замирало сердце, у Сони, неласковой, нещедрой на слова, или у Князева, который шептал нежности горячечными губами и удивлялся – неужели это он, Алексей Князев?..

Особенно почему-то их обоих, и Соню, и Князева, трогали не любовные, а самые простые ласковые слова, с какими обычно обращаются к детям, – солнышко, зайка, – какое-то в этих домашних словах было доверие.

– Спокойной ночи, любимая… – Алексей хотел было отключиться, но спохватился и выкрикнул: – Соня!.. Солнышко…

Сонины мысли этим летом в точности повторяли Анто-шины – зачем думать, что БУДЕТ, если сейчас все замечательно?..

Измена мужу, незаконная любовь в чужой захламленной комнате – все это, у порядочной, конечно, девушки, вроде бы должно сопровождаться чувством вины. Это чувство вины в литературе называется «стыд обратного пути» – имеется в виду, что порядочная девушка со счастливым нетерпением мчится «туда», в комнату с продавленным диваном, и еле волочит ноги от стыда на пути «обратно», на Таврическую, 38 А.

Любовь была, это да, а вот никакого чувства вины у Сони не было и в помине. Главное – это как общие понятия, например понятие «измена», расположить в своей голове. А в своей личной голове Соня расположила все так.

Физическая измена вообще не имеет никакого значения – вот так-то!.. В доисторические времена, когда по земле еще бегали мамонты и писались романы типа «Анны Карениной», было важно не принести в семью чужое семя, ублюдков, бастардов и прочее. Короче, чтобы богатые случайно не передали свои титулы детишкам обаятельных конюхов, а бедные чтобы не кормили генетически чужие рты. Ну как? Соне ее мысли нравились.

Дальше. По-настоящему важна не физическая измена, а ИЗМЕНА Если ты обещал что-то человеку – хороший брак, например, а потом раз – и забрал. Развелся. Тогда измена. Порядочный человек всегда соблюдает свои обязательства.

А Соня не собирается нарушать своих обязательств по браку, так что вот.

Разделял ли Алексей Юрьевич ее теорию измены, – в этом направлении Соня предпочитала не думать, потому что было совершенно ясно: сколько бы она ни предъявляла ему эти свои соображения, он не стал бы различать измену и ИЗМЕНУ, а просто немедленно с ней развелся. Что-то говорило Соне, что ДЛЯ НЕГО измена имела значение. И что она больше не была порядочная женщина, а была какая угодно – счастливая, влюбленная, но НЕ порядочная.

Тут другое важно – почему Соня вдруг осталась без присмотра и так распоясалась, что иногда даже дома не ночевала? И почему Алексей Юрьевич до сих пор ничего не понял? Шерлок Холмс на его месте непременно обнаружил бы множество улик, указывающих на измену, а Алексей Юрьевич на своем месте ничего не обнаружил, а продолжал доверять Соне, как прежде.

А потому, что все благоприятствовало Сониной любви, абсолютно все, и лето, и нечаянный мягкосердечный Диккенс, и, главное, то, как этим летом шли дела Алексея Юрьевича.

Если у Сони этим летом была ЛЮБОВЬ, то у Алексея Юрьевича был ПРОЕКТ, тот самый проект филиала Академии в Сочи.

С проектом создания филиала в Сочи все происходило, как ожидалось. Происходило, но не само собой. Происходило, но не вполне согласно его планам, – в его планы вмешивалось слишком много привходящего, от него не зависящего. Проблема была правильно выбрать землю, выгодно купить землю, получить юридические права на строительство в курортной зоне, и еще было бесконечное множество проблем, и все они требовали встреч, обсуждений и его физического присутствия в Сочи, ура-ура!

Поэтому это лето не было их обычным размеренным летом, когда они то вместе, то попеременно бывали в городе и на даче, и каждый знал про другого, где, когда, во сколько… Этим летом Алексей Юрьевич так часто и внезапно исчезал, что везде, и на даче, и на Таврической, вроде бы не жил, а бывал наездами, и сейчас, против своего обыкновения, не занимал главное место в Сониной жизни, а как-то незаметно стерся. А наезжая, надзирал за Соней с Антошей рассеянно, не в полную силу, считая, что в его семье все в порядке с задачами и женой, не догадываясь, что вместо задач у него были ЖУКИ – плавунцы, пожарники, древесные, майские, а вместо жены – чужая любимая, чужое солнышко.

Князев уже полчаса ждал Соню в Эрмитаже. Вошел с набережной Невы через Малый подъезд, сел на черный кожаный диван у стойки охранника. Сидел, изучал стенд с афишей Эрмитажного театра. Выучил весь репертуар фестиваля «Моцарт XXI» и понял, что не может больше ждать. Улыбнулся охраннику – «я тут, я не нарушитель, не взломщик», поднялся наверх и на следующей площадке сел на зеленый кожаный диван, вскочил, взбежал еще на один пролет и оказался перед главным охранником – вот черт, уже не пройти!

Алексей злился внизу, у входа в Эрмитажный театр, а Соня рыдала наверху, в отделе русской культуры.

– Соня, – строго сказал Князев в телефон, – совесть у тебя есть? Хотя бы маленькая, по твоему небольшому размеру?

На нее смотрели косо – никто не пользуется мобильными в Эрмитаже, почему она себе позволяет?! Соня не замечала – уж если человек пустился во все тяжкие, невыключен-ный мобильный для этого человека сущая ерунда.

– М-м-не-могу, – пробормотала Соня.

– Как это не можешь?! – возмущенно закричал Князев, и охранник неодобрительно прижал палец к губам – тихо!

Соня горестно смотрела на себя в зеркало. Час назад она пила апельсиновый сок в буфете, и оса тоже пила сок, из одного с ней стакана. Хорошо быть осой – можно просто кусать всех, кто тебе не нравится, подумала Соня, еще не ощутив боли. Боль прошла, а вывернутая губа, распухшая щека и оттопыренное ухо остались, и теперь Соня не была похожа ни на красавицу, ни на человека вообще, – ее лицо даже не помещалось в маленькое зеркало в пудренице.