– Не тем концом, – сказал Князев. Он был не в белом халате, а в джинсах и тонком свитере, но почему-то в марлевой повязке, – сигарету не тем концом…

– Это я от ужаса. Марлевая повязка всегда действует на меня гипнотически, – смущенно хихикнула Соня. – Врач – это такая героическая профессия. Помните, врачи прививали себе разные страшные болезни, туберкулез и другие?.. А пластический хирург может в интересах науки привить себе цел-люлит. Ой!..

Ариша резко наступила Соне под столом на ногу и посмотрела значительно – Соня, конечно, находится здесь в качестве дуры, но все же не ТАКОЙ дуры.

– Повязка, потому что Алеша простужен, – любовно пояснила Барби и смахнула с плеча Князева только ей видимую пылинку.

Золотое облачко волос, шелковые ноги, радостное возбуждение, нежность – все для него… И не такой уж она ребенок, у нее желание прямо из глаз рвется!..

…Наверное, потом они поедут к нему, и Барби будет поить его чаем с малиной и колдрексом, и поправит ему подушку, и погладит его по влажному плечу, а потом они будут любить друг друга, а Соня в это время будет в поезде Москва– Санкт-Петербург.

В кабинет заглянул человек, толстенький, лысенький, сверкнув золотыми зубами, начальственным тоном поинтересовался – это у вас тут что, это у вас тут надолго? Барби испуганно вскочила, и даже Соня с Аришей машинально подобрались, как дети при виде учителя.

Доктор Князев невозмутимо пожал плечами, пробурчал – как пойдет.

…Сама хочу поить его чаем с малиной. Все хоть немного да меняются в зависимости от того, с кем разговаривают, для мамы один тон, для посторонних другой, для начальства третий. А Алексей Князев нет, не меняется. Фигура, равная сама себе, вот он кто.

– Ну вот, Соня хотела проконсультироваться, э-э… что вообще можно сделать… – бодро заблеяла Ариша и окликнула Князева, смотревшего на Соню: – Алексей?..

– Да. Существуют два типа старения. В первом случае ослабевают мышцы лица, а во втором…

– Можно я? – привстала Барби.

Золотое облачко волос, шелковые ноги, радостное возбуждение, нежность – какая гадость! Она так восторженно обожала своего лучшего в мире Князева, так гордилась своей лучшей в мире любовью, что в Соне внезапно проснулось злобнень-кое желание – ущипнуть бы ее. Сильно ущипнуть, так, чтобы эта влюбленная девочка прямо сейчас узнала, что на свете бывает боль… Или можно не щипать, но тогда немедленно самой оказаться Барби, такой юной, такой «все впереди». Самой, замирая от нежности, сдувать с его плеча невидимую пылинку.

– При старении по второму типу лицо покрывается морщинами. Такие лица долго остаются молодыми, пока в один прекрасный день не сморщиваются, как печеное яблочко. А у Сони первый тип старения, правильно? – с видом учительского любимчика спросила Барби.

—Да… у меня первый, – с конфетой во рту невнятно подтвердила Соня, – а может быть, сразу оба… Думаю, я старею сразу по всем типам – видите, прямо на глазах… Можно мне еще конфету?

Князев кивнул – конечно, конечно! Может быть, еще коробку принести? Или сразу две?

Со стороны все они выглядели чрезвычайно странно – как актеры, уверенные, что играют в ансамбле, тогда как на самом деле каждый играет не только сам по себе, но и свою собственную пьесу. Ариша консультировалась изо всех сил – водила пальцем перед Сониным лицом, пытаясь использовать ее как демонстрационный материал, и быстро-быстро задавала вопросы. Соня услужливо играла дуру, подставляла лицо и в качестве дуры съела уже полкоробки конфет, идиотически улыбаясь каждый раз, когда тянулась за конфетой. Барби переводила взгляд с Князева на гостей, словно следила за летающим взад-вперед теннисным мячиком, подскакивала на месте, желая ответить на все вопросы, а хирург Князев невозмутимо смотрел на Соню, откликаясь легкой усмешкой на вдохновенное поедание конфет в его кабинете.

– А что, если улучшить Соне верхние веки, – у нее по утрам припухают глаза… А нижние? Или лучше все сразу? И сколько времени после операции Соне придется ходить в темных очках? И можно ли поправить Соне овал лица с помощью липосакции, или же непременно нужна операция?

– Я не вполне понимаю… у вас пока только небольшие возрастные изменения, – наконец сказал Князев и провел пальцем по Сониному лицу, от подбородка к уху.

– Как это небольшие изменения?! Вот же, посмотрите! – быстро потыкав по своему лицу пальцем, ужаснулась Соня. – Вот здесь морщинка и здесь! А тут складочка! Как мне жить с такой складочкой?!

– Можно ли приподнять Соне уголки губ? – не унималась Ариша.

Ариша была неглупа и в меру наблюдательна, но когда ей было что-то ОЧЕНЬ НУЖНО ДЛЯ СЕБЯ, напрочь переставала видеть все, кроме того, что было ОЧЕНЬ НУЖНО ДЛЯ

СЕБЯ.

– Да-а… второй подбородок, – печально вздохнула Соня, опустив голову и безвольно отвесив челюсть, – ужас что делается… мышцы совсем ослабли, еле голову держу…

– Я вижу… – Князев приподнял в ладонях ее лицо и решительно произнес: – Вот что я вам скажу. Положение критическое.

– Да-да, – с готовностью подтвердила Соня, – критическое…

– Вам поможет только операция. Немедленно. Круговая подтяжка лица. Сейчас я вам выпишу направления на анализы.

– Спасибо вам, доктор, – преданно сказала Соня. – И еще… мне неловко, но мы тут все свои… в общем, я бы хотела уменьшить грудь…

– То есть, наоборот, увеличить? – подсказала Барби, глядя на маленькую Сонину грудь.

– Нет, уменьшить, – упрямо ответила Соня и взяла последнюю в коробке конфету.

– Сделаем, – бодро ответил Князев, – новое тело и новое лицо под одним наркозом. Еще чего-нибудь желаете?

Только что переполнявшее Барби счастливое возбуждение растаяло, оставив вместо себя серую гадостную лужицу недоумения и обиды… Эти двое как будто танцевали свой танец, и такое между ними повисло сильное напряжение, что Барби поняла наконец – сегодня, сейчас, не ее праздник. Визит старшей сестры с важной питерской подругой, который должен был быть триумфом ее взрослости, демонстрацией качества избранника, превратился в чужую игру, из которой ее пренебрежительно выдавили, словно она провинилась в чем-то или не знала правил. За что?!. Казалось, она вот-вот безобразно, как невоспитанный ребенок, закричит «а-а-а!»…

И Ариша наконец осеклась, поняла, что происходит в кабинете хирурга Князева.

– Ты закончила консультацию? – насмешливо спросила она Соню. – Все?

– А что, конфет больше нет? Ну… тогда все. – И хирург Князев с Барби проводили своих гостей к выходу.

– Почему женщины не могут признать очевидного? – проворковала Соня, слегка споткнувшись и ударившись о чугунные перила, так что Князеву пришлось подхватить ее под руку. – Ведь пластическая хирургия не всесильна, вот например, – разве возможно из меня сделать такую юную прелестную девушку, как Барби?

– Возможно… то есть нет… то есть, конечно, такую невозможно… – пробормотал хирург Князев, совершенно запутавшись.

Ариша схватила Соню за руку, и она тоненьким голосом начала прощаться, вежливо благодаря хирурга Князева за врачебный такт, и конфеты, и понимание, особенно по части второго подбородка.

– Будете в Петербурге, приходите в Эрмитаж, я вам мумию покажу, – пообещала Соня, и Барби в ответ вдруг по-взрослому блеснула глазами – «сучка!».

Редко кто умеет необидно промолчать в ответ, не смутившись и не смутив, а вот Князев умел, и сейчас он, не отвечая, смотрел на Соню, несмущенно и необидно. Затем ласково улыбнулся Барби, и в его взгляде неожиданно мелькнула застенчивость. Это было так явно предназначено Соне, а не Бар-би, что Соне стало неловко, она как-то засуетилась, заулыбалась: «До свидания… »

– Что это? Что это вообще?.. – дрожа губами, растерянно бормотала Барби, тяжело привалившись спиной к входной двери, словно странные пациенты могли вернуться. – Что это вообще было?

– Ты что-то сказала, малышка? – переспросил Князев и взял ее за руку. Барби приободрилась, встряхнула золотисто-рыжими волосами. Как будто Дед Мороз вручил ее подарок другой девочке, но потом спохватился, и подарок все-таки достался ей. И потянула хирурга Князева наверх, возбужденная, как щенок, который уже считал, что хозяева покинули его навсегда, и внезапно – счастье!

– Ну? – грозно спросила Ариша, как только они оказались на улице.

Они с Соней встали под голыми весенними липами, зажмурились на солнце, закурили.

– Что «ну»?.. – Соня невинно потупилась и сказала виноватой скороговоркой: – Ты не находишь, что некоторые профессии по определению очень сексуальные, например военный летчик или… хирург… Я же не виновата, что хирурги – это моя слабость. Они такие мужественные… Представь себе, что этот Князев с утра просыпается, пьет чай, как все, а потом идет и кого-то режет… и так каждый день. Ужасно сексуально, правда?

– Ну? – еще более грозно повторила Ариша.

– Что «ну»? Вот в стоматологе нет ничего мужественного и сексуального. В отоларингологе тоже нет… и в окулисте…

– Соня! Ты сейчас на Левку похожа, он тоже глазами уплывает, когда его ругают…

– Ох, ну ладно, ну хорошо, мне стыдно. Скажешь доктору Князеву, что твоя подруга из Питера – дебил. В медицинском смысле. Дебил, падкий на хирургов, но, в сущности, безобидный. Да он как врач должен знать.

– Телефончик дать? – вдруг спросила Ариша голосом доброй сводницы. Не то чтобы она хотела сделать Барби гадость, конечно нет. Просто любила любовь.

– Нет.

Соне действительно было стыдно. Князев, конечно, понял, что она кривлялась изо всех сил, чтобы не быть как все эти дамочки. Такое извращенное кокетство, кокетство ва-банк, – ах, у меня морщинка, ах, у меня складочка. Кривлялась, хотела… понятно, чего хотела. Алексей Князев, положительный, как военврач из старого советского кино, подумает, что она хищница. Хищная зверюга.

…А, впрочем, какой смысл об этом думать? Он уже забыл ее. Высокий, усталый, такой закрытый, словно показывает только половину себя, потому что, кто увидит все, сойдет с ума от его неземной прекрасности. За-был!.. Сколько к нему разных дамочек ходит. Морщинки, веки. Овал лица, целлю-лит, форма груди. Тем более, у него есть Барби – без морщинок, без целлюлита. Без овала лица, без век, без формы груди… Барби называет его Алеша…