- Паш, если Тимур начнёт там чего-нибудь вякать, я тебя прошу, ты уж будь другом…

- Да ладно, пап, ясен перец. И вообще я тебе скажу, - слишком много воли ты ему дал!

- Я дал! А ты ни причём, да? Оба хороши…

- Ну, в общем-то… Хотя…

- Чего, - хотя?

- Того… После того, как мама… Ну… Короче, я Пульке нашему всё готов позволить. Да ведь он и не портится от этого, - ну, что мы с ним так, - его, по-моему, вообще нельзя испортить. Да, пап?

Я кошусь на Пашку. Да, это мой старший сын, это мой лучший друг…

- Его-то, может быть, и не испортишь, а вот он меня может сегодня испортить запросто, у меня, Паша, сегодня выживаемость нулевая.

- Очухаешься, - беспечно отзывается Пашка. - Развеешься щас, то да сё, с дядей Серёжей в Абзакове по рюмахе тяпнете, туда, сюда…

- Пятое, десятое! - огрызаюсь я. - Обязательно надо про рюмаху вспоминать, да? О-о-о…

Пашка поворачивается ко мне всем корпусом, с улыбкой смотрит на меня, дует мне в лицо, - гадость, что тут ещё скажешь…

* * *

Павел мне не родной сын.

Блядь, чего это я несу?! Конечно же, родной! Куда уж роднее… Он мне не кровный сын, - вот так точнее. Я ему не биологический отец…

Когда мы с Таней встретились, когда мы с Таней поженились, Пашке было три года, вскоре родился Тимка, - это была уже моя работа, - и я усыновил Пашку. А как же иначе? Иначе никак…

А два года назад Тани не стало…

И сейчас мы втроём…

Вчетвером…

Бабушка ещё…

* * *

- А вообще, знаешь, это даже по приколу вчера было. Ха! Я тебе говорю: - ты чего так нажрался-то, деятель? Ты: - э-эм, мэ-э, мну-у, во-от. И рога мне суёшь, прикинь! Я: - а ну, спать вали! Ну, ты в кабинете и рубанулся.

- Да? Странно… А чего это я на кушетке в бильярдной проснулся?

- Ты чего полегче меня спроси! В бильярдной, говоришь? Ну-у, не знаю… Может, ты в снукер покатать решил, Рони О’Салливан.

- М-да… Я уж и не помню, когда я в последний раз так… Лет семь, наверно…

- Папа! Смотри! Роллс-Ройс…

- И хрен бы с ним…Блин, монумент какой-то, на колёсах…

- Точно. Но по любому, - круто. Хотя, ты считаешь, что твой Триумф круче.

- Это кому как… Паш, позвони бабе Томе, скажи, что мы подъезжаем. А я щас вот тут вот приторможу маленько…

- Чо, так хреново? Эх… Я с тобой ещё вечером поговорю, эксклюзивно… Алло? Виктор Максимыч, здрасьте… А баба где?.. В магазин? А Пулька?.. Да мы в город щас приедем, хотели его забрать с собой, хорош ему вам нервы трепать… Ну… Ладно, минут через пятнадцать… Ага, ладно, - Пашка смотрит на меня, улыбается и говорит: - Пулька с Бобиком гуляет, баба в магазине. Пап, я чего предлагаю, - если Пулька выступать начнёт, я сзади зайду, и по башке ему ка-ак! А ты тогда тело хватай, в багажник, по газам и ходу!

Боги, все Боги, только бы Пулемёт не начал всё по новой, - думаю я, - да обойдётся, он у нас отходчивый…

- Тебе бы всё хихоньки да хаханьки…

Пашка довольно лыбится, да только не очень мне вериться этим вот его улыбочкам: - как доходит до дела, он почти всегда оказывается на стороне Тимура, - и я этому рад, хотя и не перестаю поражаться. Впрочем, и в самом деле, - грех жаловаться, Тимка ведь по большей части горой стоит за меня, и все выволочки, которые так обожает устраивать мне Пашка, чаще всего гаснут в зародыше. Чаще всего.

- Город…

Павел демонстративно отстёгивает ремень, - у нас в Магнитке, по странной прихоти городского начальства, можно ездить непристёгнутыми. А я наоборот подбираюсь, я очень дисциплинированный водитель… вообще-то… ну, правда, когда я сажусь на свой Триумф… Ну, тут уж я удержаться не могу! А кто сможет, спрашиваю я? Ведь и впрямь, - «Rocket»! И не зря они там у себя, в Хинкли, так его назвали… И ни шиша это не круизер, хуй там, - какой же это круизер, если я на своём Триумфе, на этом так называемом «круизере», на прошлой неделе какого-то кекса на «Дрозде» сделал?..

- Пап, ты куда? Чего ты на Советскую свернул?

- Сначала домой заедем, взять мне кое-что надо. Вот. А потом к бабе.

- Так я ж Виктору Максимычу сказал, что мы уже подъезжаем… Ну, ладно, а бельё когда заберём?

- Блядь! Ой, прости, Паш, вырвалось… Забыл я про бельё это гадское. Сделаем так, - заедем домой, потом к бабе, даём Тимке полчаса на размышления, сами по-быстрому в прачечную… Не годится, Сергей ведь ещё. Набери-ка его номер…

* * *

Пока я там и тогда обговариваю всё с Сержем, чего и как, - здесь и сейчас я расскажу вкратце, как мы живём с Пашкой и Пулемётом… Хм, - вкратце! Если уж совсем вкратце, разве что?

Живём мы хорошо, если отвлечься от некоторых частностей. Ну, а куда без этих самых частностей?.. Вот и я говорю, - никуда. Но поскольку это всего лишь частности, то и распространяться я о них сейчас не намерен, - вкратце ведь…

Два года тому назад умерла моя Таня. Наша мама. Погибла… Но и об этом я не хочу сейчас…

И ко мне тогда пришла Тоска. Пришла? Да нет, она не приходила, - она навалилась, - как бабкина перина, - и вроде бы жив… и не вздохнуть… Ладно.

Сыновья. Это они меня вытащили, каждый по-своему, и оба вместе.

Сначала Тимур, - он уже тогда был Пулемёт. После смерти, - бля, гибели, - Тани, Тимка впал в какой-то ступор, тяжкий такой ступор… Как вспомню похороны… Нет, не хочу вспоминать. И ни слезинки, ничего такого, - и это не было у Пульки непониманием произошедшего с нами, нет. Всё он понял, сразу, до конца, навсегда, и так было ещё хуже и страшнее. И в заботах о Тимке проклятая тоска начала понемногу… Нет, не исчезать, нет… Я помаленьку стал учиться жить с ней, не обращая на неё внимания.

И Павел. Тогда-то он и стал мне главной опорой, тогда-то он и стал мне другом.

Может ли тридцатилетний мужик сдружиться с двенадцатилетним пацаном? Даже если этот пацан его сын, и, особенно, если этот пацан его сын? Извольте, мы с Пашкой стали друзьями. Лучшими, настоящими, и это не слова, не обычные слова, которые говорятся в подобных случаях: - мол, я друг своему сыну. Нет, это не слова, - Пашка мой лучший друг. Как это в реале? Ну… Толком и не расскажешь. Друзья, и всё. Со всеми атрибутами дружбы, - со всеми, значит со всеми, - и с дикими скандалами, в том числе, но это так… так и должно быть, так и есть. Всякое там «полное доверие», «никаких секретов», - пустое это всё, вот это уж точно слова! Есть и секреты, а как же иначе, ему сколько лет-то? А мне? Ну, и вот. И ведь секретов больше у меня, чем у него, - хотя, правду сказать, какие там секреты! Так, секретики. Пустяшные, ведь знаю же я и про Свету его, и про то, что у Пашки с Олегом происходит, когда Олег у нас ночует… А уж мои секреты! Ха, вот весной как-то, я с немцами один гешефт с холоднокатаным листом замутил… Впрочем, это тоже не в тему.

И ещё Пашка у нас главный. Босс. И в основных делах и заботах, и в мелочах, - вплоть до составления обеденного меню, - блядь, да уж, вот это-то совсем никуда, ни в какие ворота это, - ведь такое мне жрать приходиться… Но тут уж никак иначе, - тут уж либо так, либо всё совсем по-другому. Это же ясно, не так ли? Ясно, разумеется, это ясно даже Бобику нашему, всем ясно, ну и вот, - терплю.

Самое удивительное, что и Вовка тоже всё понял, сразу и навсегда. И принял. А может, и ничего тут удивительного вовсе и нет…

* * *

- Вот так вот! Ни шиша себе… Ладно… Нет, Серж, я всё равно не понимаю!.. Ну, тебе виднее, ясное дело… Да? Слушай, а может, мне подъехать?.. Ну, не знаю, поговорю с ней… Ты думаешь?.. Ой, не знаю… Ладно… Ладно, понял. Серж, ты звони, это обязательно, но всё-таки, как-нибудь уж постарайся с Маринкой полегче, как-то так… Хорошо, отбой. Давай… Да, Паш, дела!

- Да что там стряслось-то у них?

- Ну… В общем-то, ты же сам всё слышал. Как тебе, понимаешь… Да нет, я Маринку понимаю, - не девочка уже, понимаю. Вот и хочется ей какой-то определённости… да, в общем-то, не первый же раз у них с Сергеем разговор о свадьбе заходит, да вот сегодня что-то уж совсем не по-детски там чего-то получилось…  Так что, они к нам сегодня не приедут. Мда.

- Что мда-то? Мда… Я те знаешь, чо скажу? Я те скажу, - ребёнка им надо, вот что я те скажу! Особенно дяде Серёже.

- Мне ты скажешь! Ему вот и сказал бы.

- Ему! Я ж маленький, вы ж думаете, - раз четырнадцать лет, то маленький ещё!

- Я не думаю…

- Ты, - нет… Ха, этого ещё не хватало! Я б тогда тебе бы…

- О-о-о… Мм-м-м…

- А ну! Стонет он! Вчера бы лучше…

- Приехали. Смотри-ка, у подъезда машин, - не приткнёшься…

- Паркуйся на площадке.

- Вот ещё и поэтому, Паш, мотоцикл мне больше нравится…

- Вот ещё и это, папа, я уже миллион раз слышал… Во, Валерка чо-то во дворе трётся. Так, пап, ты давай, бери там чего тебе нужно, а я к Лерычу, - чо-то странно, он же в деревне должен быть щас…

- Мм-м-м…

- Помычи, помычи, - полегчает…

Вот так вот. Это у Пашки называется - «сострадание»…

Я захожу в подъезд, - пост охраны, - привет, здрасьте, Илья Григорьевич, - лифт, - седьмой этаж, - дзынь-дринь двери лифта, - наша квартира… Чего это я так заговорил? Не знаю. Я, вообще, не знаю, не уверен, - дзынь-дринь это вот самое, - что это? - лифт наш музыкальный, или в моей бедной голове это самое дзынь-дринь… Чтобы я ещё раз! Скажем решительное НЕТ смешиванию спиртосодержащих жидкостей… И ведь в жизни я виски это поганое терпеть не мог! Чего бы это я вчера?.. Мм-м-м…

И тут меня прорывает! Да как ещё прорывает. Ладно, хоть в квартиру заскочил, до туалета уже еле успел. Блядь, надо же! Я уж и забыл, что так вот может выворачивать, - вот и вспомнил…

Эх, хорошо, что Пашка сейчас со мной не пошёл, было бы тут мне по полной программе. Да не это главное, - совсем не хочу я, чтобы меня сейчас кто-нибудь видел, а особенно Павел.