Анна Дубчак - Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.

– Не случайно. Ты хочешь поехать по тому адресу, где раньше жил Сергей Васильевич? Можешь лежать себе спокойно: этого дома давно нет. Жуков-старший перед самой смертью получил квартиру на Радищева.

– Радищева пять, квартира четыре?

– Да.

– А ты не был с ним знаком?

– Нет. Но мне Валентин рассказывал про него. Он был офицером, прошел всю войну… Ты куда?

– Мне надо срочно позвонить. – Она обмоталась простыней, села на кровати и поставила себе на колени телефон. Набрала номер Логинова. – Игорь, это ты? Какие новости?

– Ты была у Фокина? Что там?

– Что-то я не поняла, кто кому задает вопросы. Была, конечно. Его нет. И секретарша ничего не знает. Его нет уже несколько дней. Сапрыкин следит за домом?

– Следит, но что толку-то?

– Понимаешь, если с ним что-нибудь случилось, то и меня могут в любую минуту убить. Я это чувствую… Чем ближе я к разгадке, тем больше риск.

– Ты только за этим мне и позвонила?

– Я хотела узнать, не нашли ли вы Фокина. Я перезвоню. – И она поспешно положила трубку. В это время со столика слетела фотография, та самая, из квартиры Жуковых, которая еще недавно висела на стене под стеклом в рамке… Теперь этот тройной портрет лежал на полу в осколках стекла. – Это ты уронил? – Она бросилась поднимать стекло. – Как же так получилось? – Она подняла голову и взглянула на Сергея. Он лежал на спине, подложив руки под голову и смотрел в потолок. Наталия пожала плечами и хотела было уже поднять сам снимок, как из щели между фотокарточкой и картонкой, которая крепилась к рамке, выпал белый листок. Это был тетрадный лист, сложенный вчетверо. Она развернула его и прочитала: «Оля! Мы выехали. Я постараюсь приехать как можно скорее. Думаю, что они уже никогда не вернутся. А вечером мы узнаем об этом вместе со всеми, со всем городом. Скоро все будет кончено. Пианино один человек должен отвезти на дачу. Поэтому если ты меня не застанешь, то поезжай к себе в Елочки и разыщи некоего Борисова, он покажет тебе пустую дачу, на которой никто не живет. Жди меня там. Целую, Андрей. 12 июня 1981 г.».

Наталия протянула записку Сергею:

– Взгляни… Что это значит?

Через полчаса они уже мчались на поиски Борисова.

– Только бы успеть. – Наталия с ужасом вспоминала строчки, касающиеся того, что «они уже никогда не вернутся». Они? Ведь это же Лена с девочкой. Неужели этот страшный человек по имени Андрей подложил в самолет бомбу? И что это за Оля, которой он так доверял, что даже оставил эту компрометирующую его записку? Любовница? Жена? Кто? – Послушай, – она резко затормозила, чувствуя, что для такой мокрой дороги развила слишком уж бешеную скорость, – а ведь в Елочках-то живет Оленина… И ее тоже зовут Ольга. И Борисов там же. Неужели это она!

– Ты думаешь, что они сообщники? И что она знала о том, что Андрей собирается взорвать самолет вместе с Леной и ребенком, не считая всех остальных пассажиров? Но зачем ему было это делать?

– Зачем? А ты не понимаешь? Да потому что Лена ему мешала. Подожди, мне снова надо позвонить Логинову. – Она остановила машину, вышла из нее и направилась к таксофону. – Игорь? Это снова я. У меня важные новости. Мы едем в Елочки. Если сможешь, подстрахуй. И еще, дай задание своим узнать, кто и когда принимал роды у Жуковой. И сколько детей она родила.

– Мы только что выяснили, что Жуковой не было ни в мае, ни в апреле ни в одном из родильных домов. А это значит…

– …что она родила дома? Но тогда кто же принимал у нее роды? Ведь тот, кто принимал, наверняка скрыл от Жуковой, что она родила двойню. Потому что если она об этом знала, то никогда бы не оставила в холодильнике своего ребенка.

– Ты хочешь сказать, что ее таким вот образом собирались подставить?

– Возможно. Я тут нашла записку. Словом, приезжай в Елочки, это в сорока километрах.

– Это ты мне объясняешь?! Но где ты и с кем?

– Потом, все потом. – Она вернулась в машину. – Жукова рожала дома.

– Ну да, а разве я тебе не сказал?

– Ты и об этом знал?

– Знал. И вообще, Наташа, мне надо с тобой поговорить…

После того что она услышала, машину вести было невозможно.

– Садись за руль… Я не могу. – В ее глазах стояли слезы. – Это же просто чудо какое-то, что ты обратился к Саре… Только непонятно, почему она сама не пришла ко мне и ничего не объяснила?

– Ты хочешь сказать, что она должна была официально представить меня тебе как клиента?

– Да. Мы с ней так и работали.

– Может, ты жалеешь, что все произошло более естественным образом?

– Я не люблю, когда меня используют. Мне было бы куда приятнее осознавать, что ты встретил меня в ресторане случайно. Ведь это так понятно…

– Я не хожу по ресторанам. И теперь ты знаешь, что я там делал. Сара рассказывала мне о тебе, «собиралась дать твой телефон, и мы бы встретились где-нибудь в другом месте. Но ты пришла в ресторан, и я узнал тебя, только значительно позже, а вначале обратил внимание просто как на женщину. Прошу тебя, не усложняй. И… не исчезай. – Он положил свою ладонь ей на руку и сжал ее.

Они въехали в лес.

– Подожди. Думаю, что не стоит рисоваться с моей, похожей на пирожное, машиной. Оставим ее в лесу. И еще, давай подумаем, при чем здесь пианино? Что они все помешались на этих старинных и совершенно бесполезных ящиках? Ведь и в квартире Жуковых, где жил этот Андрей, стояло пианино. Так, может, речь идет о нем? Они ждали, когда хозяева исчезнут с лица земли, чтобы вывезти пианино. Сейчас мы все узнаем у Борисова.

Калитка была распахнута. Входная дверь – тоже. Бывшего хозяина этой дачи они нашли в совершенно непотребном виде, лежащим поперек кровати, в одежде и грязных сапогах. Его еле удалось привести в чувство.

– Борисов! Слушай меня внимательно… Куда ты отвез пианино из квартиры Жуковых? Шестнадцать лет назад? – Борисов замотал головой. Он обхватил лицо руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Потом замычал. – Говори, это очень важно!

– Я ничего не знал… Ничего… Отвез на дачу Куликова, он как раз сидел в тюрьме… Мы с ребятами погрузили на машину и привезли к нему на дачу… Но мне были нужны деньги, и я сказал: давайте лучше ко мне. А дачу Куликова мы подпалили… Вон, можете посмотреть, там до сих пор никто ничего не построил.

– А зачем Андрею нужно было это пианино? Скажи.

– Не знаю. Я ничего не знаю. У меня внутри все горит! Мне плохо.

– Смотри, он пил какую-то гадость. Понюхай только… – Сергей протянул Наталии пустую бутылку, от которой пахло чесноком и чем-то едким. – Может, его отравили?

– А где теперь этот инструмент?

– Я продал его дуре. – Борисов поджал к животу колени, и его лицо исказилось судорогой. Он жестоко страдал.

– А ты не знаешь фамилию Андрея?

– Сволочь ты, Наташка, мне же больно, а ты пытаешь… Андрей Константинович Оленин, собственной персоной. Два сапога пара… А ведь это она меня отравила, принесла утром эту бутылку… Горит, горит внутри… Отвезите меня в город…

Раздался оглушительный взрыв. Они бросились к окну и увидели взметнувшееся над верхушками сосен и елей пламя, затем повалил дым.

– Да это же моя машина! Оленина взорвала… Она сумасшедшая, я это начала подозревать еще вчера. И у нее в саду стоят покрытые плесенью пианино… Зачем? – Когда она посмотрела на Борисова, тот был уже мертв. Послышался какой-то сухой треск, и очень скоро запахло паленым. – Что-то горит…

– Она, наверное, подожгла дом! Машина-то взорвалась не сама. Надо вытащить его отсюда… – Сергей подхватил под мышки Борисова и потащил во двор. Со стороны летней кухни валил густой дым.

– Какая же я идиотка! Как же я не поняла сразу, что это Оленина убила Филимонову… Чтобы обеспечить себе алиби и зная или чувствуя, что к ней в любую минуту может кто-нибудь зайти (а может, она и ждала кого-нибудь из соседок, например), она сунула уже готовый пирог с изюмом в духовку. Вот почему противень оставался чистым и к нему ничего не прилипло. Ведь такой же пирог был и у Филимонова. Зачем его было разогревать? И как же она, должно быть, обрадовалась, когда я к ней зашла!

Они оставили тело Борисова в кустах и побежали к даче Олениной. Хотели войти в дом, но она сама появилась на крыльце:

– Вы все равно не возьмете меня живой. – Оленина достала из кармана черных брюк маленький пистолет и демонстративно зарядила его.

– Ольга Константиновна, отдайте мне пистолет… Это может очень плохо кончиться.

– Я думала, что тебя уже едят черви, детка, – Оленина хмыкнула, изобразив на лице досаду, – но ты всучила корзину с едой какому-то идиоту-дальнобойщику.

– Откуда вам это известно?

– Радио надо слушать… Это ты убила шофера, дала ему термос с кофе, а кофе-то был отравленный… Что же тебе твой прокурор ничего не рассказал, где он был всю ночь? Он бы тебе в красках поведал про беднягу-дальнобойщика.

– А за что вы собирались меня убить? – До Наталии только сейчас дошло, что пистолет, который держала в руках эта ненормальная, может выстрелить и в нее…

– За то, что слишком глубоко стала копать и встала на моем пути. А я поклялась Андрюше, что буду помогать ему до конца. И сдержу свое слово. Он – мой брат, и был единственным близким мне человеком. Но он был одержим и искал это проклятое пианино. И меня втянул в свою игру.

– Вы имеете в виду пианино, которое стояло в квартире Жуковых? Оно имело отношение к Сергею Васильевичу Жукову? Это был трофей, который он привез из Германии, ведь так?

– Так. Но он ничего не знал. О том, что в нем, знал лишь сын одного краснодеревщика в Берлине, который работал всю жизнь на Штраубе и который рассказал обо всем Андрею, за деньги, разумеется, за что и поплатился жизнью.

– Он убил Густава? – Наталия вспомнила, что Андрей именно так обращался к своему собеседнику в пивной. Значит, этот Густав и был сыном краснодеревщика, который поплатился за свою раскрытую тайну жизнью. – А кто такой Штраубе?