– Нам необходимо поговорить! – Она указала мне рукой на плетеное кресло рядом с собой.

Я села. На столике перед нами стояли запотевшие высокие бокалы, наполненные джином с тоником. Один из них взяла я, второй Мэгс. Мы молча выпили.

Тишина.

– Ну? – произнесла я спустя минуту. – Ты все же намерена объяснить мне, что происходит?

Мэгс вздохнула и, не удостоив меня ответом, задумчиво уставилась на пустынную улицу.

– Ты начинаешь меня пугать, – сказала я. – Меня всерьез тревожит твое поведение. Вера отвечает на мои вопросы уклончиво, Бев и вовсе предпочитает их игнорировать. Мне нужно хотя бы знать, здорова ли ты!

Улыбнувшись, Мэгс снисходительно похлопала меня по плечу.

– Схожу налью себе еще немного джина, – сказала она, украдкой бросив завистливый взгляд на мой почти полный бокал. Как истинная южанка, получающая удовольствие от потчевания гостей, я сделала глоток и протянула бокал ей.

– Спасибо, деточка!

Мэгс залпом допила мой джин, встала и, взяв пустые бокалы, пошла на кухню.

Я рассеянно оглядела улицу и почему-то вспомнила, как в шестилетнем возрасте гоняла по ней на своем первом велосипеде, подбадриваемая восторженными возгласами «барышень», наблюдавших за мной с террасы. Однажды это кончилось бедой: я оглянулась, чтобы помахать им рукой, и на полном ходу врезалась в пожарный гидрант. На мои вопли и стоны прибежали все «барышни», и я продолжала изображать умирающую, пока они не внесли меня на руках в дом. Только на террасе я начала ехидно хихикать.

Мэгс наконец вернулась, протянула мне мой наполненный до краев бокал и уселась в шезлонг.

На террасе вновь воцарилось молчание.

Где-то в соседнем квартале утробно заурчал автомобиль.

В доме напротив истошно закричал грудной ребенок.

– Я не знаю, с чего начать, – вздохнув, объявила Мэгс.

– Может быть, прямо с Джека? – прокашлявшись, подсказала ей я. – Тебе давно пора рассказать мне, что ты затеваешь.

Мэгс уставилась на свои длинные пурпурные ногти.

– Нет, об этом я не желаю говорить!

– Чудесно! – с тяжелым вздохом кивнула я. – Тогда начни с коров. Какого дьявола ты вломилась в коровник Карла Рейми и выпустила оттуда этих бедных животных?

Мэгс поставила бокал на столик и встала.

– Я не могу беседовать на повышенных тонах! Умерь свой пыл, деточка!

– Значит, беседы у нас не получится, – подытожила я. – Как можно разговаривать с тобой спокойно, если ты не желаешь ничего объяснять?

Бросив на меня испытующий взгляд, Мэгс подошла к перилам террасы, сложила руки на груди и устремила взор на пожарный гидрант, в который я врезалась много лет назад, к счастью, отделавшись только ссадиной на ноге и шишкой на лбу. Мэгс покусала губы, покачала головой и проговорила:

– Вот такие-то, значит, дела!

– Дела? – переспросила я. – Какие именно дела? Продолжая стоять ко мне спиной, Мэгс взмахнула рукой и сказала:

– Весьма непростые, деточка! В последнее время я много думаю. О разных вещах. И от этого мне становится грустно.

У меня округлились глаза. О какой грусти говорит эта женщина? Лично я ни разу не видела ее чем-то опечаленной.

– Отказываюсь в это верить! – воскликнула я. – Такое просто невозможно!

Два бокала джина с тоником развязали мне язык. Я сделала еще один большой глоток, решив излить все наболевшее, раз уж осмелилась усомниться в честности Мэгс.

– Но это правда, деточка! – сказала она. – Меня действительно обуревает тоска.

– Так вот, оказывается, в чем все дело! Тебе захотелось развеять тоску! – язвительно произнесла я, лихорадочно припоминая, сколько времени и сил у меня ушло на подобные разговоры. Но пытаться понять Мэгс было бессмысленной затеей. – Выходит, и английского писателя, и чужих коров ты втянула в этот безобразный фарс исключительно потому, что тебе захотелось повеселиться? Ты опозорила на весь город всю нашу семью, обуреваемая хандрой и грустью? Любопытно было бы узнать, куда ты стала исчезать по утрам в последнее время. Тоже пыталась взбодриться каким-нибудь оригинальным способом? Верно говорит Йен, что наша семейка – настоящий бедлам, так они, англичане, называют психиатрическую больницу, к твоему сведению. По-моему, там тебе самое место.

Мэгс не сводила взгляда с гидранта.

– В жизни каждой женщины наступает время, когда ей требуется приглядеться повнимательнее к себе и привести в порядок свои дела, – бесцветным голосом произнесла она.

– К чему ты клонишь? – спросила я. – Перестань говорить загадками! Выражайся просто и понятно!

– Тебе всегда было трудно меня понять, – вздохнула Мэгс и, обернувшись, спросила: – Скажи, деточка, какая кошка пробежала между тобой и Питером?

От неожиданности я растерялась.

– Значит, о тебе мы уже не разговариваем, а обсуждаем мои проблемы? А как же твоя вселенская тоска?

– Будем считать эту тему исчерпанной! – Мэгс подошла к шезлонгу, села и, подавшись вперед, заговорщицки произнесла: – Насколько мне известно, вы с Питером довольно долго жили вместе.

– Два года, – вздохнув, сказала я.

– И что же произошло?

– Послушай, почему ты расспрашиваешь меня о моих отношениях с Питером?

– Потому что мне так хочется!

– Но почему?

– Хочется, и все.

Я пожала плечами, поняв, что внятных ответов от нее мне все равно не дождаться, и сказала правду:

– У нас все шло прекрасно, пока однажды, придя Домой, я не обнаружила, что он исчез, прихватив с собой все свои пожитки. – Горечь воспоминаний я смягчила глотком джина.

Мэгс последовала моему примеру, облизнулась и спросила:

– Вы с ним были счастливы? По-настоящему счастливы? Я это к тому, что счастливые люди, по-моему, просто так не расстаются.

– Наверное, – пожала я плечами. Углубляться в размышления о случившемся со мной и Питером мне не хотелось, а просто признать этот факт и больше к нему не возвращаться.

– Мне кажется, что действительно любящие друг друга люди могут спокойно выяснить свои отношения и обо всем договориться. – В голосе Мэгс звучало столько скрытого чувства, что у меня возникло подозрение, что она имеет в виду вовсе не меня. Мэгс вздохнула и спросила: – Ты любила Питера?

– Не уверена, – сказала я, откинувшись на спинку стула. – Возможно, любила. Пожалуй, да. Во всяком случае, мне стало горько, когда он исчез.

Мэгс кивнула. Я снова отпила из бокала. Впервые в жизни Мэгс выказала неподдельный интерес к моим личным делам, и я с жадностью впитывала это редкое проявление внимания к себе, как сухая губка впитывает влагу.

– Честно говоря, – сказала я, не в силах более ничего утаивать, – порой мне хотелось, чтобы Питер ушел от меня. Но когда он это сделал, мне даже захотелось, чтобы он вернулся. Я не могу этого объяснить! Наверное, это любовь. А может быть, я внушила себе, что он – мой последний шанс.

– Твой последний шанс? Что ты имеешь в виду?

– Замужество. Детей. И мужа, который бы нас не бросил.

Мэгс вновь посмотрела на пожарный гидрант и отпила из бокала.

– Ты думаешь, это сделало бы тебя счастливой? Муж, который бы тебя не бросил?

– Какое это имеет значение? Ведь мужчины не остаются с «барышнями» Фаллон! Разве не так?

Мы уставились друг на друга. И я почувствовала, что речь действительно идет вовсе не обо мне. Но не успела я напрячь свои затуманенные джином мозги и разобраться, о чем же мы все-таки говорим, как Мэгс ловко сменила тему.

– Деточка, я хочу попросить у тебя прощения за то, что сосватала тебе этого англичанина, – с надрывом произнесла она, дотронувшись носовым платочком до уголков глаз. – Теперь мне кажется, что знакомство с ним не пошло тебе на пользу. Только пойми меня правильно! Он интересный мужчина, не спорю! Но, по-моему, будет гораздо лучше, если ты...

– Прекрати! Ни слова больше! – остановила я ее. – Мне тридцать лет! Тебе давно следовало перестать учить меня жить и навязывать мне свою точку зрения.

Мэгс уставилась в свой бокал. Наблюдая смену чувств на ее лице, я уже не в первый раз отметила, что она остается для меня загадкой. Мне было легче завязать доверительный разговор со случайными попутчиками в поезде либо самолете, чем поговорить по душам с родной матерью.

Тем не менее я ее любила. Да, я любила Мэгс, и мне не хотелось видеть ее расстроенной. Поэтому я готова была молча согласиться со всем, что она собиралась предпринять, чтобы развеять свою тоску.

Я протянула руку и положила ладонь на ее плечо. Мэгс удивленно захлопала ресницами и с недоумением взглянула на меня.

– Тебе плохо? – спросила я.

– Нет, это сейчас пройдет, – улыбнулась она. – Не принимай все так близко к сердцу, деточка. Все это суета.

– Прекрати, мама! – воскликнула я. – Скажи мне честно, что с тобой? Куда ты ходишь тайком по утрам? На медицинские процедуры? Надеюсь, в твои планы не входит умереть в ближайшее время?

– Типун тебе на язык, Порция! Я здорова, как дойная корова! – Мэгс звонко рассмеялась.

– Обещай, что не натворишь больше ничего такого, за что тебя опять упрячут в кутузку!

– Обещать не могу, деточка, но постараюсь туда не попадать.

– Значит, ты пропадаешь, улаживая какие-то неотложные дела?

– Именно так, деточка!

– Тогда предлагаю заключить договор! Ты не будешь совать свой нос в мои проблемы, а я не стану выпытывать у тебя, какими такими делами занята сейчас ты. По рукам?

– По рукам! – воскликнула Мэгс. – И это стоит обмыть!

Мы чокнулись бокалами и допили джин. И хотя мы обе и слукавили, этот маленький взаимный обман матери и дочери все равно был для нас очень трогательным моментом.

Я вышла из душевой кабинки в квартире над книжным магазином и с удовольствием ступила на желто-розовый пружинистый коврик, купленный по настоянию Бьюджи. Всякий раз, когда я на него смотрела, у меня улучшалось настроение.

Открыв дверь ванной, я услышала настойчивый громкий стук во входную дверь и, обмотав полотенцем влажные волосы, надела свой старый фланелевый халатик.