Она наклонилась к старику открепить клипсу, держащую микрофон, и сердечно обняла его.

— Боюсь, я немного увлекся.

— Вы были бесподобны.

— Что думаешь, Лес? — возбужденно спросил Джеф.

— Нормально.

— Мне кажется, нам даже реверсивные вопросы не понадобятся.

— Решай сам, — ответил Лес.

— Папа, ты в порядке? — Лайон замаячил у Энди за спиной.

— Я уж много лет так не веселился. Даже не знал, что помню это все, пока не начал рассказывать. Представь себе, сколько времени минуло с тех пор. — Он снова тихонько засмеялся, погруженный в собственные мысли. Потом его глаза затуманились, он сжал руки сына. Глядя на Лайона, он тихо произнес: — Все это было не так плохо, Лайон. Теперь, когда я думаю об этом, то понимаю, что не было.

— Давай-ка мы лучше отвезем тебя домой, — сказал Лайон и включил мотор на кресле. Он пошел сбоку от отца, покровительственно положив руку на его худое хрупкое плечо.

— Как думаешь, что он имел в виду? — спросил Лес Энди, когда они последовали за остальными.

— О чем ты?

— Энди, прекрати изображать из себя слабоумную, бога ради. Что он имел в виду, когда сказал «все это было не так плохо»?

— То, что он рассказывал в интервью. Он хотел сказать, что не все воспоминания о войне были страшными.

— Ты знаешь, что там есть что-то еще, — зло прошипел Лес.

— Я знаю, что ты не можешь успокоиться, пока ты напьешься чьей-нибудь крови. А вот я всем довольна. Я думаю, интервью прошли отлично. Если ты ищешь глубоко запрятанных грязных секретов, которые опорочат его репутацию, то извини — на сей раз придется обойтись без них.

Она обогнала его и добралась до патио одновременно с генералом. Лайон придерживал для него дверь, но отец остановил его:

— Минутку, Лайон. Мне хотелось бы поговорить с Энди. У меня не будет возможности увидеться с ней до отъезда.

Она вопросительно посмотрела на Лайона, спрашивая разрешения, и он неохотно отошел в сторону. Жестокие линии вокруг его рта опустошали ее. Она уедет, так и не получив прощения за то, что он принял за двуличие.

Она опустилась на колени рядом с Майклом Рэтлифом. Он взял ее руку в свою и крепко сжал:

— Я знаю, ты подумаешь, что это старческий бред, но еще до того, как я услышал, что ты крадешься мимо оранжереи в тот день, у меня было предчувствие. Ты обрела для меня плоть и кровь в тот самый вечер, когда Лайон рвал и метал, рассказывая о твоем нахальстве, твоей настойчивости. И несмотря на его нелестные отзывы, я думаю, ты произвела на него неизгладимое впечатление. Энди, я думаю, тебе было суждено войти в нашу жизнь. Я спрошу тебя прямо — у стариков нет времени расшаркиваться, — ты любишь моего сына?

Она положила голову на его худые колени, а потом подняла ее, чтобы посмотреть на него.

— Да, люблю.

Генерал дрожащей рукой погладил ее по голове.

— Я надеялся, что так случится. Я молился, чтобы это произошло. Ты ему подходишь. Не переживай о настоящем, думай о будущем. Если ты действительно его любишь, все получится. Я обещаю.

Энди знала, что это не так, но ей не хотелось его обескураживать. Она поднялась, чтобы мягко и нежно запечатлеть поцелуй у него на щеке. Они не стали прощаться, а просто задумчиво смотрели друг на друга, пока Лайон не подошел и не увез отца в дом.

Было уговорено, что съемочная группа на минивэне подъедет к домику для рабочих, упакует все оборудование, и потом они вместе с Лесом на его арендованной машине доедут до мотеля «Рай на холмах». Энди на своей машине, тоже арендованной, приедет к ним туда, когда закончит сборы.

Она бегло оглядела комнату, проверяя, не забыла ли чего. Девушка старалась не думать о том, что значит этот отъезд. Если она начнет думать, то может умереть. Поэтому лучше немного подождать, пока она не сможет позволить себе роскошь погрузиться в свою печаль в безопасном месте, в одиночестве. Зная, что уже затянула сборы дольше положенного, она открыла дверь спальни и вышла. Рядом с порогом стоял Лайон. Его лицо ничего не выражало. Ни злости, ни удовлетворения, ни любви. Оно было таким же пустым и ничего не значащим, как все ее существо.

— Мой багаж уже готов. Я как раз спускаюсь вниз, — поспешно проговорила она, думая, что он пришел, чтобы выставить ее наружу.

Он молча заставил ее вернуться в комнату и захлопнул за собой дверь. Она отступила еще на пару шагов назад.

— Как твой отец?

— Ужасно устал. Я позвал доктора, чтобы взглянул на него. Он сейчас с папой.

— Я надеялась, сегодняшний день не потребует от него таких усилий, но… — она осеклась. Почему она не могла придумать, что сказать? Ей точно не хотелось распалять гнев Лайона, напоминая ему о том, что именно он настоял на второй съемке после обеда.

Он сделал еще несколько шагов в ее сторону, пока между ними не осталось всего несколько сантиметров. Схватив Энди за запястья, он развернул ее и прижал спиной к двери. Мужчина пригвоздил ее руки к деревянной панели по обе стороны от ее лица на уровне плеч.

— Похоже, вы на пути к работе своей мечты на центральном телевидении, мисс Малоун.

Какая жалость, что вам не удалось достать сенсацию, на которую вы так рассчитывали. Меня ужасно расстраивает, что вам пришлось взвалить на себя столько всего, а теперь вы уходите с пустыми руками. Пожалуй, у меня есть для вас кое-что.

Она ожидала, что его ласки будут жесткими, оскорбительными, но поцелуй был мягким и настойчивым. Он использовал самую древнюю тактику: обезоружь врага, подари ему ложную уверенность в победе, обращайся с ним по-доброму, а потом убей. Несмотря на то, что Энди сразу это поняла, она была не в состоянии защищаться. Ее губы раскрылись ему навстречу подобно цветку, и он не потратил ни одного лишнего движения, чтобы испить ее нектар. Он медленно опустошал ее. Хватка на запястьях ослабла, его раскрытые ладони соединились с ее, пальцы переплелись.

Его язык скользнул между податливыми, нежными лепестками, он прижал Энди к двери плотнее, и теперь их бедра соприкасались. Найдя удобную позицию и не отрываясь от ее губ, он начал делать ритмические движения телом. Он хотел оскорбить, унизить ее. Но в какой-то момент смысл этих движений переменился. Они потеряли свою похабную брутальность, стали чувственными, исполненными желания. Это было уже не насилие, это была необходимость, страсть. Он хрипло прошептал ее имя так, будто слово вырвалось у него против воли.

Энди закружилась в водовороте сладостных ощущений, проклиная его за то, что одно его прикосновение лишает ее воли, разума. Но ей хотелось чувствовать его тело. Она желала, она любила его. Он поглотил все ее существо. Она могла думать только о нем. Лайон. Лайон. Лайон.

Лайон отпустил ее так же внезапно, как до этого обнял, отбросил, как если бы в руках у него вдруг оказалось нечто омерзительное. Он дышал как человек, только что пробежавший кросс.

— А теперь иди к Лесу и поделись с ним подробностями нашей последней встречи. Я уверен, он с нетерпением ждет от тебя подробного отчета.

Мучительная боль вскипела в ней, прорвавшись на поверхность в виде ужасной ярости.

— Ты… — она задохнулась от гнева. — Ты лицемерный упертый идиот. Ты думаешь..

— Лайон! Лайон!

Они услышали панику в голосе Трэйси и выскочили на площадку. Экономка, запыхавшись, уже поднялась по лестнице.

— Лайон, доктор Бэйкер попросил тебя прийти к отцу, быстро. Он…

Глава 9

Ветер развевал ее волосы и мгновенно осушал ручьем катящиеся из глаз слезы. Она ехала по шоссе, опустив ветровое стекло. Сердце у Энди разрывалось от боли. Беспорядочными вспышками возвращались назад события последнего часа — растерянность, отчаяние. Картинка медленно проявлялась.

Они с Лайоном сбежали вниз по лестнице. Он зашел в отцовскую спальню, а Энди осталась с рыдающей Грэйси. Из комнаты вышел врач и на их немой вопрос только грустно покачал головой. Спустя примерно полчаса, оттуда же появился Лайон, он не плакал, но выглядел осунувшимся. На нее он не посмотрел. Он вообще, казалось, ничего не видит. К нему подошел доктор, они тихо о чем-то посовещались. Потом приехала «Скорая», и Энди с ужасом наблюдала, как безжизненное тело Майкла Рэтлифа укладывают на носилки. Лайон сел в свой «Эльдорадо» и отправился следом.

Она уехала, когда Грэйси немного пришла в себя и приступила к скорбным, но необходимым приготовлениям. Лайон не останется один, у него будет ее поддержка и утешение. Это хорошо, Энди приехала в мотель, когда небо уже подернулось фиолетовой дымкой заката. Съемочная группа, судя по всему, ушла в город ужинать. Она заселилась в снятый для нее номер, комната до боли напоминала ту, в которой она жила еще несколько дней назад. Энди закрыла дверь на ключ, сняла телефонную трубку и свернулась в калачик на кровати. Следующие восемь часов она провела в беспокойной дреме, то и дело просыпаясь.

«Генерал Рэтлиф, последний оставшийся в живых генерал Второй мировой войны, обладатель многочисленных наград за отвагу, жил в уединении на своем ранчо возле Кервила, штат Техас, со времен своей ранней отставки. Майкл Рэтлиф тихо умер у себя дома после продолжительной болезни. Закрытая церемония погребения состоится на ранчо завтра».

Энди смотрела на ведущего утренних новостей, бесстрастно зачитывающего текст. Она задавалась вопросом, когда Лайон официально объявил о смерти своего отца.

«Президент выразил свои соболезнования по поводу его кончины…»

Энди послушала, как президент США говорит о заслугах и медалях отставного генерала. Человек, о котором он рассказывал, был скорее схемой, картинкой из учебника, он ничем не походил на старого джентльмена, которого она знала. Только вчера она говорила с ним о его сыне, о том, как она любит его. Он взял ее руку и крепко сжал между своими хрупкими сухими ладонями, как бы благословив это чувство, их союз с Лайоном.