— Это — тот урок, который и я старалась преподать Маре, — сказала Кейт.

Миссис Муларки взяла еще одно садовое кресло и поставила его рядом с дочерью. Какое-то время они так и сидели, глядя друг на друга и на плывущий в воздухе дымок.

— Ну же? — сказала наконец Марджи. — Я ведь учила тебя делиться. Вы, девочки семидесятых, считаете себя такими крутыми. Пришло время кое-что рассказать вам. Я-то росла в шестидесятые, так что у вас ничего на меня нет.

Она взяла сигарету, как следует затянулась, задержала воздух и выдохнула.

— Черт побери, Кейт, как, по-твоему, я пережила твои подростковые годы, когда каждую ночь две мои любимые девочки убегали из дома и катались ночью на великах?

— Так вы знали? — изумленно воскликнула Талли.

Кейт рассмеялась.

— Она говорит, что это дурь помогла ей пережить это.

— Ну да, — серьезно сказала Марджи. — И дурь тоже.

В час ночи они были на кухне — совершали набег на холодильник. Вошедший Джонни увидел на кухонном столе несколько коробок с готовой едой.

— Кто-то курил анашу, — заметил он.

— Только не говори моей маме, — пошутила Кейт.

А ее мама и Талли при этих словах согнулись пополам от смеха.

Кейт, откинувшись на спинку инвалидного кресла, улыбнулась, глядя снизу вверх на мужа. При неярком свете светильника в своих бифокальных очках и старой футболке с «Роллиг Стоунз» он выглядел как профессор-хиппи.

— Надеюсь, ты присоединишься к вечеринке?

Джонни подошел поближе, склонился над женой и прошептал:

— А как насчет вечеринки в интимной обстановке?

Кейти обвила руками его шею.

— Ты читаешь мои мысли.

Он подхватил ее на руки, пожелал всем «спокойной ночи» и отнес Кейти в их новую комнату. Кейт крепко прижималась к нему, уткнувшись носом в ложбинку на шее и чувствуя запах его лосьона после бритья, лосьона, который на каждое Рождество дарили ему дети.

В ванной Джонни помог ей и предложил себя в качестве костыля, пока она чистила зубы и умывалась. К тому моменту, когда Кейт переоделась и готовилась лечь в постель, она чудовищно устала. Она с трудом ковыляла через комнату, вцепившись в руку мужа. На полпути он опять подхватил ее на руки и отнес в кровать, где постарался устроить поудобнее.

— Даже не знаю, как это я буду спать без тебя под боком, — сказала Кейт.

— А я и есть под боком. Всего в нескольких метрах. Если вдруг понадоблюсь ночью — только позови.

Кейт нежно коснулась его лица.

— Ты ведь всегда мне нужен. И ты это знаешь.

Лицо Джонни вдруг как-то сморщилась, и Кейт поняла, насколько тяжелым грузом легла на мужа ее болезнь. Джонни сильно сдал и выглядел постаревшим.

— Ты тоже нужна мне, — наклонившись, он поцеловал жену в лоб.

Это испугало Кейт. Поцелуй в лоб годился, в ее понимании, для стариков и посторонних людей. Она схватила его руку и с отчаянием произнесла:

— Я не сломаюсь.

Медленно, не отрывая глаз от лица Кейт, Джонни поцеловал ее в губы, и на какой-то замечательный момент время и ужасное завтра перестали существовать для них. Здесь были только они двое. Когда Джонни отстранился от нее, Кейт вдруг почувствовала, как ей стало холодно.

Если бы только были на свете такие слова, которые можно было бы произнести, чтобы облегчить лежащий перед ними скорбный путь!

— Спокойной ночи, милая, — сказал Джонни и отвернулся.

— Спокойной ночи, — прошептала она, глядя, как он укладывается в свою, отдельную от ее, кровать.

35

Всю следующую неделю Кейт наслаждалась лучами летнего солнца. Дни она проводила, свернувшись калачиком в садовом кресле, на пляже, под пригодившимися в очередной раз вязаными платками Марджи. Она писала в своем альбоме, разговаривала с детьми, с Джонни, с Талли. А уж вечера были заняты разговорами всегда. Лукас и Уильям рассказывали ей длинные истории с продолжением — оба сына были изобретательными выдумщиками. К концу каждой истории обычно всех разбирал смех. Потом, уложив детей, взрослые оставались сидеть у камина. Разговоры их все чаще и чаще касались прошлого. Они вспоминали, как были молоды и наивны, как им тогда казалось, что весь мир открыт для них, как легко рождались тогда новые, такие смелые мечты, и мечтали они так же легко, как собирали цветы на лугу. Забавно было наблюдать, как Талли пытается взять на себя обязанности по дому. У нее вечно убегал суп, подгорало второе, она все время ворчала по поводу чертова острова, где не доставляют еду на дом, не справлялась со стиркой и требовала повторить инструкции по пользованию пылесосом. Кейт особенно нравилось, когда ее подруга бормотала себе под нос: «Как же, черт возьми, трудно быть домохозяйкой. И почему ты никогда не говорила мне об этом, Кейти? Неудивительно, что ты выглядела такой усталой последние пятнадцать лет».

В другой ситуации это могли бы быть лучшие дни в жизни Кейт — наконец-то она стала центром внимания.

Но как бы сильно все вокруг ни старались вести себя как ни в чем не бывало, жизнь их сейчас была подобна грязному окну, которое невозможно отмыть дочиста. Все вокруг было окрашено в цвета ее болезни. И, как всегда, задавать тон выпало на долю Кейти, которой приходилось постоянно улыбаться и всячески демонстрировать оптимизм. Ведь с ее домашними все будет в порядке лишь до тех пор, пока она сама остается сильной. Тогда они смогут подолгу разговаривать, громко смеяться и будут производить впечатление дружной, счастливой семьи.

Это было очень утомительно — постоянно подбадривать других, — но что ей оставалось делать? Иногда, когда у нее уже не было сил изображать оптимизм, Кейт увеличивала дозу обезболивающего, сворачивалась калачиком рядом с Джонни и засыпала. А когда просыпалась, то была неизменно готова улыбаться снова.

Воскресное утро всегда требовало особых затрат нервной энергии. Сегодня все были здесь: мама, папа, Шон со своей девушкой, Талли, Джонни, Мара и близнецы. И все они по очереди, то перебивая друг друга, говорили, так что гул голосов не умолкал.

Кейт слушала, кивала, улыбалась, делала вид, что ест, хотя сегодня ее тошнило и мучили боли.

Талли первой заметила, что что-то не так. Передавая ей тарелку, она подняла глаза на Кейт и спросила:

— Тебе нехорошо?

Кейт попыталась ответить, но не смогла произнести ни слова.

Джонни поднял жену на руки и отнес в ее комнату. Он уложил ее в кровать и дал лекарство.

— Как она? — спросила Талли, зайдя в комнату.

Кейт смотрела, как стоят эти двое, плечом к плечу, и испытывала к обоим всепоглощающее чувство любви. Ей на минуту даже удалось забыть о боли. Но и сейчас она почувствовала укол ревности, впрочем, ставший уже таким привычным за эти годы, как удары собственного сердца.

— Я надеялась, что буду чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы поехать с вами в магазин, — виновато улыбнулась Кейт. — Хотела помочь Маре выбрать платье для выпускного. Теперь это придется сделать тебе, Талли. — Она, словно извиняясь за свою просьбу, улыбнулась. — Пожалуйста, ничего слишком открытого и вызывающего, хорошо? И будь внимательна при выборе туфель. Мара считает, что ей пора носить высокие каблуки, но я боюсь, что… — Кейт нахмурилась. — Да вы двое вообще слушаете меня?

Джонни посмотрел на Талли.

— Ты что-то сказала?

Талли с самым невинным видом приложила руку к груди, имитируя знаменитый протестующий жест Скарлет О’Хара.

— Я? Ты же знаешь, как редко я вообще говорю. Многие упрекают меня за излишнюю молчаливость.

Кейт нажала на рычаг, подняв изголовье кровати.

— Что за комедию вы тут ломаете, когда я пытаюсь сказать вам что-то важное?

Послышался звонок в дверь.

— Кто это может быть? — сказала Талли. — Пойду посмотрю.

В комнату просунулась голова Мары.

— Они уже здесь. Мама готова?

— Кто здесь? К чему я должна быть готова?

Не успели эти слова сорваться с губ Кейт, как в комнату вошел незнакомый мужчина в рабочей форме и вкатил огромную вешалку, на которой висели на вешалках платья длиной в пол. Затем на оставшееся небольшое пространство протиснулись Мара, Талли и миссис Муларки.

— Знаешь, папа, — сказала Мара. — Мальчикам придется выйти. Это шоу для девочек.

Джонни поцеловал жену в щеку и вышел за дверь.

— Ну, скажите мне, разве это не здорово — быть богатым и известным?! — воскликнула Талли. — Ну, ладно, скажем честно: богатство — штука хорошая. Ну, например, ты звонишь в «Нордстром» и просишь прислать тебе все, какие есть в наличии, платья для выпускного размером с четвертого по шестой — и они присылают.

Мара подошла к кровати Кейт и сказала:

— Ну как же я могу выбрать свое платье для выпускного без тебя, мамочка?

Кейт хотела ответить дочери, но вместо этого расплакалась.

— Не беспокойся, — заверила Талли подругу. — Я сказала продавщице, чтобы самые сексуальные платья оставили в магазине.

При этих словах все они рассмеялись.


Неделя шла за неделей. Кейт все больше слабела. Несмотря на все ее усилия и установку не поддаваться панике, собственное тело стало предавать Кейт множеством разных способов. То она не могла подобрать нужное слово, то никак не удавалось закончить фразу, то появлялась предательская дрожь в пальцах, то подступала тошнота, ставшая в последнее время ее постоянным спутником, то начинался страшный озноб. Кейт все время чувствовала себя промерзшей до костей.

И боли становились все сильнее. К концу июля, когда ночи стали длинными, а в воздухе разлился аромат персиков, она чуть ли не удвоила дозу морфина, но врач сказал, что возможная наркотическая зависимость — не самая главная ее проблема.