К весне две тысячи третьего года Талли смертельно устала от своих командировок в горячие точки, в мир жестокости и насилия. Но оказалось, что и дома ничуть не легче. Куда бы она ни отправлялась, ее сопровождала толпа, а Талли нигде не чувствовала себя такой одинокой, как среди осаждавших ее людей, которым все время от нее что-то нужно, но которые не знают и не хотят узнать ее по-настоящему.

И хотя никто из ее зрителей и почитателей ничего не замечал, Талли тихо сходила с ума. Грант не звонил ей четыре месяца, да и в последний раз, прежде чем расстаться, они нехорошо поговорили.

«Я просто не хочу того, чего хочешь ты, любимая», — сказал он, даже не пытаясь изобразить сожаление. «Что же это?» — спросила в ответ Талли, с удивлением чувствуя, как глаза жгут готовые пролиться слезы. «То же, что и всегда. Ты всегда хотела большего».

Такой ответ не должен был ее удивить. Видит бог, она слышала то же самое от разных людей на протяжении всей своей жизни. Талли даже готова была признать, что это правда. Она хотела теперь куда большего, хотела настоящей жизни, а не жизни в том идеальном коконе, который создала для себя сама.

Но она понятия не имела, как можно в ее возрасте начать все сначала. Она любила свою работу и не была готова отказаться от нее. К тому же она так давно была богата и знаменита, что просто не могла представить себя в роли обычной женщины.

И вот она спешила по улицам Манхэттена погожим солнечным днем, безошибочно угадывая вечно торопящихся местных жителей среди толп туристов. Сегодня был первый погожий день после долгой снежной зимы, а ничто так не меняет настроения Нью-Йорка и его обитателей, как солнце.

Люди поспешили надеть удобную обувь для прогулок и выйти из душных квартир. Справа был зеленый оазис Центрального парка. В какой-то момент, глядя на гуляющих, Талли словно увидела свое прошлое: площадь Квад в кампусе университета Вашингтона, зеленые лужайки, захваченные студентами. Прошло двадцать лет с тех пор, как она последний раз была в кампусе. В жизни столько всего случилось за эти годы, но сейчас Талли чувствовала себя так, словно прошлое так же близко, как ее собственная тень.

Улыбнувшись, она энергично тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Надо будет позвонить сегодня Кейти и поделиться с ней воспоминаниями.

Талли как раз собралась ускорить шаг, когда увидела его.

Он стоял на заасфальтированной дорожке у подножия зеленого холма и наблюдал, как катаются на роликах две девочки-подростка.

— Чад!

Она произнесла его имя вслух впервые за многие годы. И оно было таким же сладким на вкус, как миндальный ликер. Один взгляд на этого мужчину словно стер все прошедшие годы, и Талли снова почувствовала себя молодой.

Талли свернула к дорожке и попала в тень раскидистого дерева, которое, как зонтик, скрыло от Талли солнце. Ей вдруг стало холодно.

Что она скажет ему после всех этих лет? А что Чад скажет ей? Последний раз, когда они были вместе, он сделал ей предложение. Больше они не виделись. Чад хорошо знал ее, так хорошо, что не стал ждать ответа. Он знал, что услышит «нет». Но они любили друг друга. По прошествии стольких лет Талли стала мудрее, и теперь она точно это знала. И еще она знала, что над любовью не властно время. Она может поблекнуть, иссушиться временем, но не исчезает бесследно.

Талли вдруг открылось, что она хочет любить кого-нибудь и быть любимой в ответ. Как Джонни и Кейт. Она больше не хочет быть одинокой в этом мире.

Преодолев сомнения, Талли смело направилась к Чаду. Из тени — на свет.

И вот он стоит перед ней — мужчина, которого она так и не смогла изгнать из своих снов. Она произнесла его имя. Слишком тихо, чтобы он мог услышать. Но Чад повернул голову.

И улыбка тут же исчезла с его лица.

— Талли?

Она видела, как шевелятся его губы, и понимала, что он произносит ее имя, но не могла его расслышать — мимо нее с криками промчались двое скейтбордистов.

А Чад уже шел к ней. Это было как в фильмах, как в самых смелых ее снах. Он заключил Талли в объятия.

Но вдруг разжал их и сделал шаг назад.

— Я знал, что мы встретимся.

— У тебя всегда было больше веры, чем у меня.

— Ну, так можно сказать почти про каждого, — улыбнулся Чад. — Как ты?

— Я работаю на Си-би-эс. Я…

— О твоей карьере я все знаю, — тихо сказал Чад. — И горжусь тобой. Я всегда знал, что ты доберешься до вершины. — Несколько секунд он внимательно смотрел на Талли, потом спросил: — Как Кейти?

— Она вышла замуж за Джонни. Мы редко видимся последнее время.

— Да, — сказал он с таким видом, словно услышал ожидаемый ответ на свой вопрос.

И Талли почувствовала, что он по-прежнему видит ее насквозь.

— Что — да?

— Ты одинока. Всего мира, в конце концов, оказалось недостаточно.

Талли нахмурилась. Они стояли так близко друг к другу, что любое движение могло закончиться поцелуем. Но Талли не представляла, как преодолеть разделявшее их такое короткое расстояние. Чад выглядел моложе, чем она представляла, вспоминая его. И гораздо красивее.

— Как тебе это удается? — спросила Талли.

— Что именно?

— Папа, смотри!

Голос раздался откуда-то издалека. Талли медленно повернулась и увидела подъезжавших к ним двух женщин на роликах. Она ошиблась при первом взгляде. Это не были подростки. И одна из них была очень похожа на Чада — те же резкие черты, темные волосы и глаза, в которых загорались искорки, когда девушка смеялась.

Но внимание Талли привлекла вторая женщина. Лет тридцати — тридцати пяти, с открытой улыбкой, она словно была готова в любой момент рассмеяться. Она была одета ярко — джинсы, розовый свитер крупной вязки, ярко-синюю шапочку и перчатки.

— Моя дочь. Она учится в аспирантуре Нью-Йоркского университета, — представил девушку Чад. — А это Кларисса — женщина, с которой я живу.

Талли кивнула, безуспешно пытаясь изобразить радость, и, взяв Чада под руку, отступила в сторону.

— Ты по-прежнему живешь в Нэшвилле? — Талли выталкивала из себя слова, словно катила в гору тяжелое бревно. Последнее, чего ей хотелось, это вести с этим человеком светские беседы. — По-прежнему посвящаешь в мир новостей молоденьких девочек с горящими глазами?

Обе женщины, не желая мешать разговору, поспешили оставить их наедине.

Чад взял Талли за плечи и развернул к себе.

— Ты ведь сама не захотела быть со мной, Талли. — В голосе Чада угадывались еле сдерживаемые эмоции. — Я готов был любить тебя вечно, но ты…

— Не надо. Пожалуйста!

Он коснулся ее щеки легким жестом, полным скрытого отчаяния.

— Мне надо было тогда поехать с тобой в Теннесси, — сказала Талли.

Чад покачал головой.

— У тебя были мечты. Именно это я любил в тебе больше всего.

— Любил, — повторила она, злясь на себя за ту боль, которую испытывала сейчас.

— Некоторым вещам просто не суждено случиться.

Талли кивнула.

— Особенно когда боишься позволить им случиться.

Чад снова заключил ее в объятия и прижал к себе с куда большей страстью, чем прижимал ее Грант. Она ждала поцелуя, который так и не последовал. Вместо этого Чад отпустил ее, затем взял за руку и повел обратно к дорожке.

Талли помедлила, не спеша последовать за ним.

— Скажи мне что-нибудь, Уили. Я, кажется, безнадежно проиграла свою жизнь.

На залитой солнцем дорожке Чад посмотрел ей в глаза.

— Ты ведь добилась такого успеха, о котором не могла даже мечтать, разве тебе этого недостаточно?

Талли поморщилась:

— Думаю, мне следовало остановиться, чтобы понюхать эти цветы. Черт побери, ведь я даже не замечала их раньше!

— Ты не одна, Талли. Каждого из нас окружают в этой жизни люди. Семья.

— Ты, наверное, забыл, что представляет собой моя мать.

— А может, это ты забыла.

— Что ты имеешь в виду?

Чад оглянулся и посмотрел на парк, где катались на роликах, взявшись за руки, его дочь и его женщина. Одна учила другую ехать задом.

— Я потерял столько лет, не общаясь со своей дочерью. В один прекрасный день я просто решил, что дальше так продолжаться не может, и нашел ее.

— Ты всегда был оптимистом.

— И ты тоже. — наклонившись, Чад поцеловал Талли в щеку и тут же отстранился. — Продолжай устраивать переполох в этом мире, Талли Харт.

С этими словами Чад повернулся и пошел прочь.

Забавно было услышать от него те же слова, которые он написал столько лет назад в прощальном письме. Когда они были написаны на бумаге, Талли не сумела расслышать за ними эту самую нотку безнадежности, которая выступила теперь на первый план.

Зато теперь ей открылась истина: этими словами Чад много лет назад хотел не только приободрить, но и предостеречь ее: что толку поджигать весь этот мир, если потом придется в одиночестве смотреть, как он горит.


Если на свете и было что-то, что Талли умела делать безукоризненно, так это игнорировать неприятные вещи. Большую часть жизни ей удавалось запечатывать и хранить все свои обиды и разочарования в дальнем уголке подсознания, там, где никто их не видит. Конечно, иногда ей снились кошмары, и она просыпалась в холодном поту, а воспоминания плавали где-то на поверхности, но когда наступало утро, она снова заталкивала дурные мысли подальше и забывала о них.

Но сегодня она в первый раз столкнулась с чем-то таким, что не могла ни забыть, ни запрятать подальше.

Чад. Увидеть его вот так, в городе, ставшем для нее родным, — это потрясло ее до глубины души. И она не могла избавиться от нахлынувших воспоминаний. Она слишком много не успела ему сказать, о многом не расспросила.