Кейт вытерла глаза и, нагнувшись, поцеловала Джонни в распухшую щеку.

— Мама и папа шлют тебе свои молитвы. Мара сейчас у них. А Талли летит сюда, чтобы в трудную минуту быть с нами. И ты, я думаю, понимаешь, как она рассердится, если не уделить ей должного внимания. Лучше тебе очнуться сейчас, пока она не затормошит тебя до смерти.

Кейт запнулась на последнем слове, поморщилась и усилием воли заставила себя не расплакаться вновь.

— Ох, я совсем не то имела в виду, — прошептала она, хватаясь за спинку кровати. — Ты слышишь меня, Джон Райан? Дай мне знать, что ты здесь, со мной. — Она взяла его за руку. — Сожми мою руку, милый. Я знаю, что ты можешь. Да скажи же хоть что-нибудь! Я совсем не сержусь на тебя за то, что ты напугал меня до безумия. По крайней мере, сейчас не сержусь.

— Миссис Райан?

Кейт даже не слышала, как открылась дверь. Оглянувшись, она увидела мужчину, стоявшего в дверях.

— Я — доктор Карл Шмидт, лечащий врач вашего мужа.

Кейт понимала, что вежливость требует отпустить руку Джонни, подойти к доктору и поздороваться. Она всю жизнь поступала правильно, была безупречно вежливой, но сейчас не могла даже пошевелиться, не находила в себе сил сделать вид, что с ней все в порядке.

— Да? — Все, что она смогла из себя выдавить.

— Как вы, несомненно, уже знаете, он получил тяжелую травму головы. Сейчас ваш муж находится под действием сильных седативных препаратов, и мы не можем провести комплексное исследование функции его мозга. В Багдаде ему была оказана высококвалифицированная медицинская помощь. Наши коллеги удалили часть черепа…

— Что они сделали?

— Удалили часть черепа, чтобы дать место мозгу, который увеличился в размерах из-за отека. Не волнуйтесь. Это рутинная операция при такого рода травмах.

Кейт хотелось сказать, что рутинная операция — это когда удаляют аппендицит. Но она не осмелилась.

— Почему у него на глазах повязка?

— Мы пока не знаем, сможет ли…

Дверь за спиной доктора распахнулась, громко стукнув о стену. Талли ворвалась в комнату — это нельзя было назвать по-другому — и, взглянув на кровать, застыла неподвижно. Она тяжело дышала, но лицо ее было оживленным.

— Извини, что я так долго, Кейти. Никто в этом чертовом госпитале не мог сказать мне, где тебя искать.

— Сожалею, — сухо сказал доктор, — но здесь разрешено находиться только членам семьи больного.

— Она и есть член семьи, — сказала Кейт, протягивая Талли руку.

Талли отмахнулась от протянутой руки и заключила подругу в объятия. Так они плакали вместе несколько минут, пока Кейт наконец не отстранилась, вытирая глаза.

— Мы пока не знаем, грозит ли вашему мужу слепота, — сказал доктор. — Есть вещи, которые станут ясны, только если он очнется.

— Когда он очнется, — поправила врача Талли, но голос ее звучал неуверенно.

— Следующие сорок восемь часов будут решающими, — продолжал доктор Шмидт, словно не заметив реплики Талли.

Сорок восемь часов. Это было равносильно вечности.

— Продолжайте разговаривать с ним. Это не повредит ни в каком случае.

Кейт кивнула и отступила на шаг в сторону, давая доктору возможность подойти и осмотреть Джонни. Он сделал какие-то пометки в его медицинской карте, затем покинул палату.

Как только он ушел, Талли взяла Кейт за плечи и легонько встряхнула.

— Мы не будем думать ни о чем плохом, — заявила она. — Герр доктор просто не знает Джонни Райана. А мы знаем! Он обещал вернуться домой к тебе и к Маре, а он — мужчина, который держит слово.

Само присутствие Талли помогало Кейти держаться. Силы, так быстро оставившие ее, теперь вернулись.

— Лучше тебе послушать ее, Джонни. Ты ведь знаешь, какой она становится, когда что-нибудь делают не по ее.

Следующие шесть часов они провели у постели Джонни. Кейт говорила с мужем, а когда она уставала или начинала плакать, ее сменяла Талли и продолжала разговаривать с Джонни.

Где-то в середине ночи — Кейт уже потеряла счет времени — они спустились в пустой буфет, купили еды в автоматах и уселись за столик у окна.

— Что будешь делать с прессой? — поинтересовалась у подруги Талли.

Кейт подняла глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Талли пожала плечами и отпила из пластикового стаканчика кофе.

— Ты ведь видела репортеров у входа. Здоровье Джонни сегодня сенсация, Кейти.

— Медсестра сказала, что они пытались фотографировать Джонни, когда его везли на каталке. Один репортер даже пытался подкупить дежурного по этажу, чтобы тот сфотографировал Джонни в бинтах. Эти журналисты настоящие чудовища! Не обижайся, к тебе это не относится.

— Я и не обижаюсь. Мы ведь не все такие, Кейти.

— Джонни не хотел бы, чтобы они знали.

— Смеешься? Он же сам журналист. И он, разумеется, был бы за то, чтобы его коллегам — или хотя бы одной из них — дали сделать о нем репортаж.

— Ты думаешь, Джонни хотел бы, чтобы весь мир узнал, что он может остаться слепым и с поврежденным мозгом? Как он сможет работать снова? Никак. Эта история не увидит свет, пока я не узнаю подробностей о его состоянии.

— Врачи говорят, что у него, возможно, поврежден мозг.

— Они удалили ему часть черепа. Как тебе это? — Кейти нервно поежилась. — И совсем ни к чему, чтобы за моим измученным мужем наблюдал весь мир.

— Это новости, Кейти, — сказала Талли. — Если ты дашь мне эксклюзивное интервью, я смогу тебя защитить.

— Если бы не эти чертовы новости, Джонни не лежал бы сейчас неподвижно на больничной койке.

— Я не единственная, кто верит, что наша работа важна.

Это было прямым напоминанием о том, что у Джонни и Талли было много общего, о том, из чего всегда была исключена Кейт. Ей хотелось ответить Талли какой-нибудь остроумной колкостью или шуткой, но сил у нее не было даже на это. Она не спала как следует уже несколько недель, и нервы ее были напряжены до предела.

Талли накрыла ладонью руку Кейт.

— Позволь мне общаться вместо тебя со средствами массовой информации. Только мне, а тебе вообще не надо об этом думать.

Кейт улыбнулась, пожалуй, впервые за последние двадцать четыре часа.

— Что бы я делала без тебя, Талли?


— Ты шутишь? Я три дня жду твоего звонка. И когда ты удосужилась наконец позвонить, ты говоришь, что тебе требуется еще время?

Талли крепко прижималась к таксофону, стараясь хоть как-то сузить свое личное пространство в этом переполненном народом месте.

— Семья пока не готова опубликовать информацию, Маури. И врачи уважают их желание. Думаю, ты понимаешь, о чем речь.

— Понимаю? Да кого, к чертовой матери, волнует, что я там понимаю? Это мир теленовостей, Талли, а не клуб сплетниц из студенческого общежития. По Си-эн-эн передали, что у него травма головы…

— Это не подтверждено официально.

— Черт побери, Талли, ты ставишь меня в жуткое положение. Начальство в бешенстве. Сегодня утром обсуждалось, не снять ли тебя вообще с этого задания. Дик хочет послать…

— Я добуду что-нибудь.

— Добудь мне эту историю сегодня, Талли. И на следующей неделе я включу тебя в штат группы теленовостей.

Талли на секунду показалось, что ей послышалось.

— Ты это серьезно?

— У тебя двадцать четыре часа, Талли. К концу суток ты станешь всем или никем. Зависит от тебя.

И Маури швырнул трубку на рычаг. Через стеклянное окно пустого вестибюля она видела столпившихся вдоль тротуара репортеров. Вот уже три дня они ожидали официального сообщения о состоянии Джонни. А пока что передавали в эфир известные им факты о событиях, которые привели к бомбардировке, сообщения с места взрыва о полученных Джонни Райаном ранах и его работе в Центральной Америке. Они использовали все это как подводки к другим историям, имеющим косвенное отношение к Джонни — о том, какие опасности подстерегают журналистов, ведущих репортажи из горячих точек, о конкретных проблемах операции «Буря в пустыне» и о ранениях, которые получают вследствие бомбардировок.

Талли стояла посреди вестибюля, пытаясь сообразить, как же ей добиться своего, сделать так, чтобы и Маури, и Кейт получили то, что им надо.

Все сейчас зависело от Талли, и если она поведет себя правильно, то ее будущее круто изменится. Она скорее умрет, чем подведет Эдну, а Эдна сказала, что она может сделать свою работу и одновременно защитить Кейт. Она должна сделать этот репортаж. Но главное: как она его сделает.

Аккуратно, тактично. Никаких упоминаний о черепно-мозговой травме и возможной слепоте. Тогда каждый получит то, что ему нужно.

Она — место в штате службы новостей.

Талли мечтала об этой работе всю свою жизнь, представляла ее как начало всего самого прекрасного. Она просто не могла отказаться от возможности ее получить. И Кейт наверняка поймет, как это для нее важно.

Обязательно поймет.

Улыбнувшись, Талли отправилась искать своего оператора. Они начнут с нескольких установочных кадров — фоновые снимки, больница снаружи и внутри и всякое такое. Они будут прятать камеру до последнего. К счастью, все знали, что Кейт предоставила Талли полный доступ в палату Джонни.

Талли подошла к двери и вышла под холодное серое небо. Ее оператор стоял сбоку, отдельно от остальных репортеров. По сигналу Талли парень спрятал камеру под стеганый пуховик и направился к ней.


Кейт сидела в кабинете доктора Шмидта и слушала врача.

— Итак, отек пока не спадает, — сказала она, еле сдерживаясь, чтобы не сцепить вспотевшие пальцы рук. Она так устала, что даже просто держать глаза открытыми стоило ей большого труда.

— Не так быстро, как нам бы хотелось. Если в ближайшие часы не наступит улучшение, думаю, понадобится еще одна операция.