Самид Агаев - Улица Иисуса

– Я думаю, что ему нет никакого дела до меня.

– Это не так, – возразил пророк.

– Ну, а если это не так, то он меня понимает и прощает. Как родитель прощает своего неразумного отпрыска. Когда дитя заявляет родителю, что он в него не верит, что на самом деле его принес аист. Это же не меняет положения вещей. Это лишь вызывает улыбку у родителя.

– Хорошо у тебя язык подвешен, – заметил пророк, – не зря ты судейских убеждаешь.

– Ну почему же, нынешний судья не плох.

– Да, мне он тоже нравится, – согласился Мухаммед, и вдруг, спохватившись, воскликнул, – а от своих жен я сколько натерпелся!

– Вот поэтому я больше и не женюсь.

– Здесь я тебя тоже понимаю, – с сочувствием сказал пророк и добавил строго, – и все-таки ты кончай куролесить.

– Но вы же заступитесь за меня, если что?

– Может быть. Но неизвестно, что ты еще натворишь? Так что, я бы на твоем месте на мое заступничество не очень-то рассчитывал.

– Все равно спасибо, – поблагодарил Али, и спросил: – Зачем же вы женились так много раз?

– Как зачем, из политических соображений. Ты что думаешь, мне это жизнь облегчало. Надо было союзы с племенами укреплять. На ком-то из жалости, на ком-то по расчету. Я только двух женщин любил по-настоящему – Хадиджу и Айшу. У последней на руках я даже умер. А первая на моих руках умерла. Вот так. Ладно, некогда мне тут с тобой препираться, лясы точить. Пойду я. А ты смотри у меня, и, кстати, печка дымит – не угорел бы.

Открыв глаза, Али увидел, что сторожка в самом деле, полна дыма. Изменивший направление ветер задул дым обратно в горизонтально выведенную трубу и погасил слабое пламя в печи. Али открыл дверь, проветрил помещение. Разворошил поленья в топке, дождался хорошей тяги, лег, удивляясь своему сну, и вновь заснул.

* * *

Выйдя из сторожки, Егор спустился на кабанью тропу и постоял там, прислушиваясь к звукам. Гора была изрядно лесиста. Здесь можно было встретить не только кабана, и заяц мог пробежать, и лиса. Из рыжей вышел бы хороший воротник. Такой воротник был на монгольском юзбаши, который встретился ему на базаре. Знай он сколько Егор уложил монголов в степях во время службы в хорезмийском войске, он не был бы так доброжелателен. Егор, чуть натянув тетиву, снарядил стрелу, положив ее на прицел, и так, держа лук в правой руке, неторопливо пошел по тропе в сторону, откуда пришло кабанье семейство. Ему послышалось, будто крякнула утка. Затем, совершенно точно отозвалась другая. И Егор уверенно пошел на звук. Где-то рядом должен был быть водоем. Ибо утка, птица водоплавающая. Утки были ближе, чем река, которую они пересекали. Егор шел, обходя гору, поглядывая по сторонам, пока внизу не блеснула вода. Балансируя руками, чтобы сохранить равновесие, он спускался все ниже и ниже, стараясь не поскользнуться на мерзлой, местами обледеневшей земле. Идти вниз оказалось гораздо труднее, нежели подниматься на гору. По пути он попал в чащу горных узловатых деревьев с раскидистой кроной. А, когда выбрался из нее, увидел пресловутый водоем. Это оказалась речная протока, рукав, возможно искусственно отведенный от основного русла. Здесь вода была спокойней. Егор пригнулся и стал красться, ибо главное в утиной охоте было появиться у реки неожиданно. Утки были здесь, он знал это чутьем охотника. В следующий миг он услышал еще раз, как крякнула утка, Егор замер, взяв лук наизготовку, слегка натянув тетиву, ибо это был сигнал тревоги. Возможно, утки его услышали. В следующий миг он услышал – фрр-рр-рр, и стая диких уток поднялась в воздух. Егор вскинул лук и выстрелил, упреждая полет селезня. И проводил стрелу взглядом, не особо надеясь на удачу. Однако стрела догнала селезня, и он камнем рухнул вниз. Егор возликовал и, держа перед глазами место падения, стал сбегать вниз к подножию горы.

На берегу реки среди небольших валунов стоял крестьянин, держа в руках птицу, из которой торчало оперенье Егоркиной стрелы, и с удивлением поглядывал в небо. Увидев подбежавшего охотника, он с испугом воззрился на него.

– Аман, аман, – крикнул он, протягивая селезня, – возьми, только меня не трогай.

– Спасибо, – сказал Егор, беря птицу, – это я подстрелил, видишь, моя стрела. Вот в колчане такие же.

– Вижу, ага, вижу. Конечно, твоя, а чья же. Не с неба же она свалилась.

Егор засмеялся. Крестьянин, сообразив, тоже.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Егор.

– Рыбу ловлю, я живу здесь, там мой дом. Я уж было обрадовался. Ну, думаю, Аллах послал немного дичи моим детишкам. Давно мяса не ели. От рыбы скоро сами чешуей зарастем.

Егор посмотрел на лукавое выражение лица рыбака, на его посиневшие от холодной воды руки и протянул ему птицу.

– Возьми, – сказал он, – только стрелу отдай.

– Ну что ты, ага. Не надо, – стал слабо отказываться рыбак.

– Возьми, обычай такой охотничий. Дичь принадлежит не тому, кто подстрелил, а тому, кто нашел.

– Ну, если так, то благодарствуй, а ты возьми рыбы у меня, – обрадовался рыбак, – как говорится, баш на баш.

– Не стоит, – отказался Егор.

– Возьми, обидишь отказом.

– Ладно, – сдался Егор. – Послушай, а монголы здесь есть?

– Какие монголы? Нет никаких монголов.

– Как какие, те самые, что завоевали вашу страну. Ты, что же, не знаешь?

– Понятия не имел.

– И власть сейчас принадлежит им, а не хану.

Рыбак пожал плечами.

– Да, мне все равно, кому власть принадлежит. У меня своих забот хватает.

– Счастливый ты человек.

– Здесь я с тобой не соглашусь.

– А чем ты рыбу ловишь?

Рыбак взял бурый комок, лежащий у него под ногами и, размахнувшись, бросил его в реку. Комок раскрылся и превратился в сеть, которая упала прямо на стремнину. Немного подождал, затем стал вытягивать. В вытянутой сети оказалась пара рыбин. Рыбак бросил их в каменную заводь, где уже копошилось два три десятка рыбешек разной величины. Крестьянин поднял с земли тонкую гибкую ветку, заломил с одной стороны, завязал, а на другой конец быстро нанизал десяток рыбин, пропуская ветку через жабры. И подал Егорке.

– Спасибо, – сказал охотник.

Чтобы разбудить Али, ему пришлось колотить в дверь ногой.

– Ну, я тебе скажу, друг, охотиться в Азербайджане просто невозможно, – заявил он заспанному товарищу. – Кто бы ни подстрелил птицу, обязательно кто-то другой ее поднимет, но зато я рыбы наловил.

Он продемонстрировал кукан, полный рыбы.

– Или позарится. Ты помнишь, как свита султана налетела в Нахичевани на мою утку? Или это был гусь?

– Гусь, – спросонок ответил Али, – я его султану вернул и получил взамен в икта Байлакан.

– Ты что-то путаешь. Мы гуся отстояли в тот раз.

– Да. А что же я вернул ему? Я же хорошо помню, что пошел возвращать спорный трофей.

– Ладно, – махнул рукой Егор, – дело прошлое. А все же жаль, что он не удержался, и власть поменялась. Сейчас был бы ты правителем города, а я бы выбрал себе должность по душе. Например, амир-шикар, глава охоты.

– Зачем тебе должность? Разве без нее нельзя дичь добывать. Вот тебе горы, а вот тебе лес. Иди, стреляй, сколько душе угодно.

– Тоже верно. Однако, мы тут загостились, – сказал Егор, – нам в баню пора.

Предбанник ленкоранского хамама был устроен в виде античного амфитеатра. У входа сидел банщик, выдававший изар – ткань красного цвета, которую мусульмане обертывали вокруг бедер и большие куски белого полотна. Обернувшись в них на манер римских сенаторов, наши герои после первого визита в парную возлежали на ступенях этого амфитеатра с раскрасневшимися лицами, и пили чай.

– Хорошо, – сказал Али.

– Хорошо, – согласился Егор, – только пар жидковат. Не прогревает.

– А ты возьми количеством, – посоветовал Али, – пойди, полежи там подольше.

– Вот у нас на Руси парилка, – продолжал Егор, – выходишь из нее, аж на тебе вода закипает, открываешь дверь и сигаешь в сугроб голышом, потом обратно.

– Как раз перед баней сугроб снега имеется, – вспомнил Али, – еще не растаял. Можешь попробовать, хотя я бы не советовал. Не поймут, особенно женщины. Здесь тебе не Русь.

– Да у нас женщины сами в сугроб прыгают. А, если баня у реки, то и в прорубь могут.

– И кто же осмеливается брать в жены таких отчаянных женщин? – поинтересовался Али.

– Как кто? Русские мужики. Ладно, пойду, полежу там, – заключил Егор.

Он сбросил белую ткань и прошел через арочный вход в парную.

– Не желаете еще чаю? – спросил банщик.

– Спасибо, с удовольствием, – согласился Али.

– Странный говор у вашего друга, – сказал банщик, – кто он, откуда? Вчера с монголами разговаривал, я видел.

– Красивый хамам у вас, – ответил Али, – просто удивительно. Даже в Баку я таких бань не видел.

Банщик понял, что клиент отвечать не желает, и настаивать не стал.

– Да, – с гордостью сказал он, – этот хамам строил тот же зодчий, который возводил ханский дворец. То есть он сначала хамам построил, а хан увидел и пригласил его построить дворец. В этом городе два красивых здания – дворец хана и этот хамам. Между прочим, сам правитель города здесь моется.

– Что ты говоришь. Значит, я могу его встретить?

– Нет, – засмеялся банщик, – когда он собирается в баню, здесь перекрывают все ходы и выходы. Дорогу перекрывают. Кроме правителя и его свиты, сюда никто не может войти.

– Правителям других городов повезло меньше, – сказал Али, – Байлакан, Нахичевань, Марага, Гянджа и другие – лежат в руинах. А его значит, оставили на ханстве.

– Можно сказать, что повезло больше, – согласился банщик. – Но нельзя сказать, что сидит хорошо. Положение его шатко, кто знает, что дальше будет? Боится, надо думать.

– Правильно делает, что боится, – заметил Али. – Монголы его все равно не оставят. Не жалуют они особ ханской крови. Рано или поздно, но не оставят. В первое время не трогают, но как только необходимость отпадает – убирают, причем с корнем. Всю мужскую династию.