– Постой, постой, – сказал Егор, – как звали твоего мужа? Возможно, я был с ним в одной компании, – сказал Егор. – Как сейчас помню, слева Дисмас, а справа – Гестас. Или наоборот. Кто из них?

– Моего мужа звали Есуа, – печально молвила Мария, – на его кресте было написано – царь иудейский.

– Откуда ты? – спросил Али.

– Из Магдалы. Это в Галилее.

Али и Егор переглянулись.

– Ты была одна на казни? – спросил Егор. – А где же все остальные. Те, кто вкушал с ним вечерю, и не вступился за него. Все-таки двенадцать человек, это почти висак[38]Я с меньшим числом в бой ходил.

– Почему же, там была его мать, его тетка Мария Клеопова, мать Иакова меньшего и Иосии, Саломия, мать сыновей Зеведеевых. Этих двенадцати там я не видела, но там были другие его ученики.

– Почему же ты стояла одна, и ушла одна?

– Они не очень меня жалуют. Не могут простить мне, что Есуа сошелся со мной. Особенно Петр ревновал. Многие считали меня блудницей.

– Мы можем тебе чем-то помочь? – спросил Егор.

– Нет, спасибо вам за участие.

– Мы уходим, – объявил Егор, – а ты знай меру в своем горе. И помни, что когда-нибудь, мы все умрем.

Мария вошла в ворота. Они пошли дальше по улице, в конце которой их взяли в плотное кольцо несколько вооруженных людей. Прозвучали слова.

– Именем царя Ирода Великого, вы арестованы.

– Это вы кому, мне или ему? – уточнил Егор.

– Вы оба арестованы.

– Как и я тоже, – удивился Егор.

– И ты тоже, не пререкайся, следуйте за нами.

– Этого не может быть, – настаивал Егор. – Обычно арестовывают его, – сказал он, указывая на Али, – а я потом ломаю голову, как его вызволить.


Дальнейший разговор происходил в караульном помещении охраны Синедриона. Их допрашивал дежурный судья, которого специально привели.

– На каком основании нас арестовали, – спросил Али.

– Вы обвиняетесь в шпионаже и подрывной деятельности протии Израиля.

– Это какое-то недоразумение. Мы только сегодня прибыли в Иерусалим, даже при желании, мы бы не успели ничего нашпионить, а тем более подорвать.

– Лазутчики доложили, что вы сопровождали женщину легкого поведения.

– И что, это преступление?

– Само по себе нет. Но есть отягчающие обстоятельства. Эта женщина состояла в длительной связи с преступником, распятым сегодня на кресте.

– Говорил я тебе, не ходи за ней, – сказал Али Егорке, – чужие жены до добра не доводят.

– По себе судишь?

– Было дело, еле ноги унес. Но, видно, сколько веревочке не виться, все одно конец будет.

– Сам придумал.

– Нет, это русская народная пословица.

– Откуда знаешь, я не говорил.

– У тебя еще сестра есть.

– Все время забываю.

– Так что теперь с нами будет? – спросил Али у судьи.

– С вами поступят по закону, – ответил судья.

– Это успокаивает, – заметил Али. – И что гласит в этом случае закон?

– Вас распнут, как государственных преступников, – заявил судья.

– Это не больно, – сказал Егор, – я на трех крестах побывал. Зато потом мы сможем носить крест на груди, как символ причастности.

– Что ты несешь, какой причастности, я не собираюсь распинаться ни на каком кресте. У тебя, Егор, что-то с головой стало. Бурная ночь после долгого воздержания плохо сказалась на твоих умственных способностях. И все этот негодяй Иблис. Вечно он мне свинью подкладывает. Интересно, где он шляется.

Голос Иблиса тихо произнес:

– Я бы попросил применительно ко мне выбирать выражения.

– Мы так не договаривались, – сказал Али.

– Но вам же говорили сидеть в гостинице, а не таскаться за чужими женами. Не волнуйтесь, сейчас все исправим.

– Прекратите переговариваться, – сказал судья, пытаясь понять, с кем говорит Али, поскольку его подельник молчал.

– Можно вопрос, – спросил у судьи Егор, – так сказать, последнее пожелание.

– Вам еще рано желания последние заявлять, – ответил судья, – посидите в тюрьме годик, другой. Народ сейчас возбужден. Еще одна казнь в такой короткий промежуток времени будет лишней. Могут волнения начаться.

– Больно он откровенен, этот судья, – заметил Али, – спроси у него еще что-нибудь.

– Ладно. Скажите, судья, а вот этого Есуа, который царь иудейский, кто все-таки сдал вам? А то разное люди говорят, будто бы Иуда, который Искариот.

– Не знаю, не слышал о таком. Это мне неведомо, и вас не касается.

– Как же не касается, если мы по этой статье идем. Скажите, что вам стоит.

– Во-первых, не царь он, а разбойник, индийский шпион. Во-вторых, каждый его шаг в Иерусалиме был нам известен. Его, якобы, тайная вечеря проходила в доме, принадлежавшему нашему агенту. Еще вопросы есть, нет? Тогда прошу в камеру. На рассвете вас казнят.

– Вы же сказали через год, другой.

– Я передумал, слишком вы любопытные. Стража!

– Иблис, – позвал Али.

– Вставайте и уходите, – сказал Иблис.

– Что прямо так вставать и идти?

– Вставайте и идите.

Судья что-то записывал, очевидно протокол допроса. Али, а за ним Егор встали и пошли к выходу.

– Уже уходите? – спросил судья.

– Мы бы еще посидели, – сказал Али, – хорошо бы поболтать о том, о сем. Но дела, знаете ли.

– Счастливого пути, – сказал судья, – передавайте Марии привет, если увидите. Все-таки хороша чертовка.

– И этот туда же, – заметил Али.


На улице их ждала ночь. Они сделали несколько шагов и ощутили толчок под ногами.

– Что это было, – спросил Егор.

– Кажется, опять землетрясение. Куда теперь, знаешь?

– Нет.

– И я нет. Кажется, мы заблудились. Иблис, ты здесь?

Иблис молчал.

– Надо у кого-нибудь спросить, где храм. А от него я дорогу помню к гостинице.

Расспрашивая прохожих, они добрались до гостиницы. Енох встретил их словами:

– Я уже начал беспокоиться, где мои постояльцы? Иуда приходил, вами интересовался.

– На что мы ему понадобились, – насторожился Егор. – Откуда он про нас узнал?

Енох пропустил эти слова мимо ушей и спросил:

– Ужинать будете или вы поели уже?

– Накрывай на стол, – сказал Егор, – только кроме скатерти еще что-нибудь положи. Вина там, хлеба, еще что постное найдется. Траур все-таки.

– Могу предложить опресноки. Правда, с вином их не сочетают.

– Ничего мы будем сочетать, неси.

Енох ушел.

– Посидим, выпьем, помянем человека, – предложил Егор, – потом спать пойдем. Тяжелый денек выдался. Да и ночь предыдущая была нелегкой. Но веселой.

– Так может быть, не будем пить? Сразу спать пойдем.

– Поздно уже, вино несут. Не возвращать же. Интересно, сколько же лет этой гостинице?

Енох поставил на стол кувшин с вином и пресный хлеб.

– Хозяин, – спросил Егор, – сколько лет этой гостинице?

Енох задумался, потом вымолвил.

– Трудно сказать, сколько себя помню, она всегда была. А до меня отец ей владел, и его отец. Если придет Иуда, пустить его к вам?

– А что ему от нас надо?

– А я знаю? Вы же с ним говорили днем.

– Ах этот, Фома индийский, он, что тоже Иуда?

– Он так назвался.

– Выпьешь с нами?

– Благодарю, нет.

Енох оставил их.

Егор сломал печать, разлил вино по глиняным чашам.

– За упокой души мученика Есуа!

– Почему же только за него, давай, за всех выпьем.

– Они разбойники, за них тоже выпьем?

– Были разбойники, а теперь покойники. Мертвых не судят.

– Ладно, только заодно не будем. Вино есть. На всех хватит.

Подняли чаши. В этот момент вместо Иуды появился Назар.

– Все пьете, – укоризненно сказал он, – у людей траур, а вы пьете. Я вас обыскался, где вы были?

– У нас, у русских так полагается, – обиделся Егор, – помянуть надо человека.

– А за чужими женами ухлестывать тоже полагается? – строго спросил Назар.

– Во-первых, я не знал, что она его жена. Во-вторых, я не ухлестывал. Мы с товарищем просто проводили женщину домой. А то в нее камни бросали.

– Ну что же, это меняет дело. Это тебе зачтется, когда ты в христианство перейдешь.

– Я не перейду в христианство.

– Почему, что тебя не устраивает?

– Не хочу, а так меня все устраивает.

– Ладно, – покладисто сказал Назар, – иные неверующие для истинной веры делают больше, чем сами христиане. А теперь, допивайте, что в чашках и мы уходим.

– Это ты оговорился, – заметил Егор – мы допьем вино и ляжем спать. А ты уходишь. Спешить-то уже некуда.

– Еще не все потеряно, – сказал Назар. – Произошла непредвиденная случайность, для исправления, которой вы изначально здесь и оказались. В качестве страховки. Все было спланировано для оправдания Есуа, половина судей Синедриона подкуплена. Но он выбрал казнь. Тогда Иосиф из Аримафеи и Никодим подкупили прокуратора. Через три часа после распятия Пилат со слов своего слуги, объявил Есуа умершим и разрешил его снять с креста по просьбе Иосифа. Но иудеи, чувствуя подвох, потребовали обычной меры. В этих случаях, когда преждевременно снимают распятых, перебивают ноги для быстрой смерти. Ибо обычно смерть при распятии наступает лишь на третий день. Двоим перебили ноги, а когда подошли к Есуа, он был мертв, ибо выглядел, как мертвый, по свидетельству лекаря. Но он был жив. Есуа долгое время жил в Индии, где изучал ранджив-йогу. И умел владеть своим телом в совершенстве. Он погрузился в состояние искусственной смерти. Его сняли с креста, умастили маслами ароматическими и положили в склеп, специально высеченный в скале. И завалили другим камнем, огромным куском скалы. Но сделали это так, что под камнем можно было пролезть и вытащить Есуа и унести. Это должен был сделать Дидим Иуда Фома, который специально был вызван из Индии.

– Как и мы, – заметил Егор.

– Совершенно верно, как и вы. Однако произошло еще одно землетрясение и камень от этого, действительно, закрыл вход в гробницу. Фома не может его сдвинуть с места. Там надо, по меньшей мере, человек десять со специальными приспособлениями. Дело за вами.