– Там Понтий Пилат? – спросил Егор.

– Молодец, догадлив, – похвалил Назар, однако лицо его было строгим.

– Что там происходит? – спросил Али.

– То, что я и предполагал, ответил Назар. – Господи, до чего же я умен и прозорлив. Даже не по себе становится. Иосиф просит прокуратора отдать ему тело для захоронения. Прокуратор не возражает, но дело в том, что Есуа еще жив. Евреи же просят не оставлять преступников на завтра, ибо завтра суббота, и еще день опресноков. Значит, им перебьют ноги и колени, чтобы они быстрее умерли. Потому что скреста нельзя сойти живым.

– Некоторым это удавалось, – словно невзначай заметил Егор.

– Я думал, что мы уже закрыли этот вопрос, – недовольно сказал Назар.

– Нечаянно вырвалось, – сказал Егор. – И как же он поступит, скажи, если ты такой умный?

– Не знаю. Прокуратор в сложном положении. Он не хочет ссориться с Синедрионом, а с другой стороны, Иосиф сделал хороший взнос в казну римского легиона. Почему я и торопился сюда. Пилату неловко, глядя нам в глаза, отказывать.

– Ты не сказал, как он поступит.

– Это зависит от величины благотворительного взноса.

– Может быть, добавить? – предложил Егор.

– У вас есть деньги?

– Мало мало есть.

– Ах да, казна Узбека, но вы немного взяли. Поди уже поиздержались.

– Мы бы взяли больше, если бы не Иблис. Но кое-какое золотишко у нас имеется.

– Поздно уже, взятку надо давать вовремя. Я не думаю, что Иосиф пожадничал. Так, все. Идут. Кажется, решение принято, посмотрим какое.

От палатки прокуратора отделился адъютант. Он сбежал к подножию холма, где стоял кентурион, и передал распоряжения.


Почему-то стало быстро темнеть. Красноватая мгла окутала гору, людей, окрестности, поднялся сильный ветер, земля вдруг содрогнулась. Люди в страхе стали расходиться, послышались испуганнее возгласы, где-то рядом заплакал ребенок. Распятый человек, на кресте которого было написано «Я, царь иудейский», вдруг закричал хриплым голосом:

– Эли, Эли, ламах шаваххтани.

– Что он сказал? – спросил Егор у Али.

– Не знаю. Назар знает.

– Он сказал – Бог, как ты прославил меня, – произнес Назар.

Было видно, что Есуа уронил голову на грудь.

– Он умер? – взволнованно спросил Егор.

– Да, он умер, – подтвердил Назар, – все кончено.


На холме у столбов с перекладинами началось движение. Палач поил распятых преступников посредством влажной губки, поднося ее на острие копья. Второй палач шел следом и дубинкой перебивал им ноги, чтобы ускорить смерть. Однако, дойдя до «царя иудейского», потрогал его за ступню и качнул головой. Он сделал знак идущему следом солдату, и тот кольнул его острием копья в грудь.


Толпа редела на глазах. Небо затянуло облаками, мгла не рассеивалась, а напротив, словно, сгущалась, в воздухе носились тучи пыли. Это была песчаная буря.

– А где Фома? – спросил Егор.

– Где-то там впереди, с родственниками, – ответил ему Назар и стал быстро уходить.

– Куда ты? – крикнул ему Егор, но тот не ответил, лишь сокрушенно махнул рукой.

– Кажется, ничего не вышло, – пробормотал Егор, – видно, судьбу не обманешь.


Али молчал, не сводя глаз с вершины холма, где в это время снимали с креста мертвого Есуа. Двух других разбойников не трогали, видимо ожидая, пока они испустят дух. На землю упали первые капли дождя, крупные капли. От палатки прокуратора бежал новый порученец к солдатам. В результате его приказаний одно из двух оцеплений было снято. Капли падали все чаще, и вскоре начался ливень. Многие бежали, закрываясь от дождя, чем придется. Вскоре кроме солдат, должностных лиц синедриона и кучки людей, очевидно, родственников или близких казненных, никого не осталось. Друзья подошли к самому подножию холма. Люди, стоявшие там, встретили их недружелюбными взглядами.

– Примите наши соболезнования, – крикнул Егор, превозмогая шум дождя.

Но ему никто не ответил.

– Пойдем что ли, брат, – сказал Егор, – на похоронах, как и на свадьбе, непрошенных не очень жалуют.

– Как же все их планы, – сказал Али, – воистину, человек предполагает, а Бог располагает. Сказано в Коране. Их участь была делом предрешенным. Зачем мы здесь, я так и не понял.

– Наверное, это был последний довод, чтобы обратить меня в христианство, – сказал Егор, – ты-то им полагаю, не интересен.

Он повернулся, чтобы уйти и увидел молодую женщину, стоявшую поодаль и не сводившую глаз с крестов. Ее черный платок сбился с головы, и длинные волнистые волосы тяжелой мокрой ношей лежали на плечах.

– Не нужна ли тебе помощь, сестрица? – спросил Егор, впрочем, не рассчитывая на ответ. Но женщина ответила:

– Нет, спасибо, добрый человек.

– Надо идти домой, – не унимался Егор, – заболеешь. К страданиям сердца прибавятся и физические. Кто у тебя здесь?

– Муж, – коротко ответил женщина.

– Прими наши соболезнования. И все же, лучше иди домой. Посмотри, льет прямо, как из ведра. Тебя, как зовут?

– Мария, – ответила женщина.

– Мария? – удивился Егор. – Надо же, опять Маша.

Али сказал, дернув его за рукав.

– Оставь ее в покое. Дай человеку погоревать. Человека надо оставлять одного в двух случаях – когда он умирает, и когда оплакивает умершего.

– Когда умирает тоже?

– В первую очередь. Потому что смерть – личная вещь. Это очень страшно. Человеку хочется остаться одному, плакать, боятся. А вокруг сидит родня, и он вынужден делать вид.

– Почему же говорят, умер в одиночестве, как пес.

– Это глупое выражение. Твоему Сократу ученики и друзья сослужили плохую службу, не оставив его одного перед смертью.

– Прокуратор ушел, – сказал Егор, указывая на палатку, которую разбирали солдаты.

– Значит, и нам здесь больше делать нечего.


Дождь шел сплошной пеленой. На холме уже никого не было. Тело Есуа унесли какие-то люди. Двух оставшихся казненных также сняли, бросили в повозку и повезли по дороге. Женщина, с которой разговаривал Егор, тяжелой поступью уходила прочь. Друзья последовали ее примеру.

– Жаль момент неподходящий, – сказал Егор, – такая красивая женщина.

– Подожди подходящего момента, траур не вечен, – заметил Али – Правда, я не знаю, сколько он длится у евреев. А такие герои, как ты, на дороге не валяются. Мне кажется, ты ей тоже понравился.

– Думаешь? Интересно, чья она жена? Если душегубца, то вряд ли… не смогу себя превозмочь.

Они продолжали идти за женщиной. Когда она поравнялась с торговыми рядами, из-под навеса выскочила орава ребятишек, обступила ее и стала кричать: «Блудница, блудница»! Егор, подняв с земли ветку, побежал и отогнал подростков.

– Спасибо, добрый человек, – сказала Мария.

– Пустое, – ответил Егор, – не обращай внимания на неразумных детей. Не ведают, что творят. Если хочешь, мы проводим тебя до дома.

– Благодарю тебя, не беспокойся, меня никто не тронет.

Тут же пролетел камень, пущенный рукой какого-то сорванца, и угодил ей в плечо.

– Ничего, – вымученно улыбнулась она, – мне не больно.

– Видишь, тебя обязательно надо проводить, – возразил Егор. – А, чтобы не было лишних разговоров, если ты печешься о своей репутации, то мы просто пойдем сзади.

– Моя репутация такова, что ее уже ничего не испортит, – сказала Мария.

Она пошла вперед, а Егор погрозил веткой мальчишкам, выглядывавшим из-за пустых прилавков. Подошел Али и спросил:

– Ты зачем к вдове клинья подбиваешь. Я же сказал надо выждать положенный обычаем траур.

– И где мне узнать, сколько дней у них траур длится?

– Понятия не имею, я специалист по мусульманскому праву, а не иудейскому. Уймись Егор. Нам не дадут здесь прожить столько дней. Я думаю, что с минуты на минуту нас вернут в Шринагар. Коли мы оказались бесполезны.

– Удивляюсь я, – заметил Егор, – как ты сумел ухватить наши исконные речевые обороты. Будто не я русак, а ты. Но я не об этом. Разве ты не видишь, что женщина подвергается опасности, только что в нее при мне бросили камень. Мы обязательно должны проводить ее.

– Значит, опять я должен спасать женщину, которую могут побить камнями. Ладно, будь по-твоему. Ну, чем же нам еще заняться? Все равно делать нечего, кроме как мокнуть под дождем. Не сидеть же в гостинице и пить вино. Справлять тризну по убиенным людям. Давай прогуляемся по Иерусалиму. Самое время. Еще экскурсовода надо взять, чтобы о достопримечательностях рассказывал. Вот дворец Ирода Великого, а вот гробница царя Давида.

– Ты не путай, гробница царя Давида осталась в Шринагаре.

– Это был храм царя Давида, воздвигнутый по случаю его посещения Индии.

– А насчет тризны – это мысль правильная, – одобрительно сказал Егор. Он шел, стараясь не упустить Марию из виду. Али едва поспевал за ним. Они шли по городу некоторое время, пока не увидели, что женщина, остановившись, поджидает их.

Приблизились.

– Спасибо вам, добрые люди, – сказала она. – У меня нет своего дома в Иерусалиме. Я остановилась на этом подворье. Сейчас буду молиться о муже, а утром пойду к его гробнице. Его должны положить в склеп, специально высеченный в скале и закрыть другой скалой. Мне разрешили прийти завтра с Марией, матерью Иакова, и Саломией, чтобы умастить его тело благовониями.

– Послушай, – сказал женщине Егор, – умершие лишены эгоизма. Им не надо, чтобы их оплакивали. Им от этого хуже, они страдают, видя какое горе испытывают близкие. Наверное, ты голодна. Мы сейчас собираемся поужинать. Ты могла бы разделить с нами трапезу.

После этих словах Мария заплакала.

– Что такое, – испугался Егор, – я тебя обидел?

– Если бы он взял меня на трапезу, ничего бы не случилось, – воскликнула женщина. – Я бы почувствовала предательство, предупредила бы его.

– О чем ты? – насторожился Али.

– Ах, ни о чем. Поздно говорить уже. Он сказал, что там будут только мужчины, и я согласилась не ходить.