Самид Агаев - Улица Иисуса

Имам возразил:

– Но та женщина пострадала на пути служения Аллаху и потому была оправдана. А эта просто работала в поле, нет ей оправдания.

– Кроме того, – продолжал Али, – согласно закону, если имам сам видел, как кто-то воровал или пил вино, или совершил прелюбодеяние, то он не должен подвергать этого человека хадду[34] на основании того, что он сам был свидетелем. Но должен ждать, пока ему не будут предоставлены доказательства. Так гласит закон. Итак, есть ли среди вас, помимо имама, свидетели произошедшего.

Толпа молчала. Али выждал несколько времени.

– Нет? В таком случае, эта женщина должна быть немедленно отпущена, а с нее сняты все обвинения.

– Иди домой, женщина, – крикнул ей староста, – ты свободна.

Его поддержали остальные жители. Имам пожал плечами, сказал секретарю:

– Порви обвинение, пусть убирается с глаз долой.

После этого, он крайне раздосадованный, скрылся в мечети.

– Спасибо, братец, – шепнула женщина, проходя мимо.

– Не меня благодари, – ответил Али.

Иблис стоял поодаль и показывал Али большой палец. Али направился к нему.

– Это было красиво! – сказал Иблис. – Я буду должен, или мы будем квиты? Я же тебя угощал.

– Мы будем квиты, когда ты покажешь мне дорогу к пещере.

– Пойдем, – пригласил Иблис и повел его к реке.

У воды, то есть у берега на воде к колышку был причален плот.

– Прошу, – сказал Иблис.

Али в нерешительности остановился.

– Это что значит? – спросил он.

– Мы отправляемся в плавание, – сказал Иблис, – путь не близкий. Чего ноги бить. Нам на ту сторону, в обход, далеко.

– Но это плот, – сказал Али.

– Верно, это плот, – довольно ответил Иблис, – я вижу, ты разбираешься в судостроении.

– А ты знаешь, что сказал поэт? Переплывай на сторону ту, только на тобой собственноручно сбитом плоту.

– Пойдем, пойдем, – торопил Иблис, – время поджимает. Доверься мне.

– И где оно тебе жмет, – поинтересовался Али, – в каком месте?

– Да, буквально, везде. Не бойся. Нас уже так много связывает.

– Нет, нет. Ты меня не проведешь. Если мы поплывем по течению, значит, я буду еще больше отдаляться от пещеры. Это же естественно.

– Не все естественно, что кажется естественным, – возразил Иблис. – Разве ты не знаешь про круговорот воды в природе? Все возвращается к своим истокам. И вода, в том числе. Река приведет нас к пещере.

– Ладно, – Али махнул рукой и взошел на плот.

Все равно он не знал, в какую сторону двигаться. Иблис отвязал веревку, взялся за шест и оттолкнулся от берега.

– Что еще возвращается к своим истокам? – спросил Али, чтобы не пребывать в тягостном молчании. Иблис молчал, он посерьезнел. Али думал, что он будет благодарить за спасенную от смерти женщину, но нет. Иблис правил плотом, погружая шест в воду. Но на заданный вопрос он ответил:

– Если бы здесь был твой русский друг, он бы сказал, ну понятное дело со слов своего греческого современника, который в свою очередь ссылался бы на греческого философа Анаксимандра, иснад, понимаешь. Он бы сказал следующее – Из чего произошли все вещи, в это они, погибая, обращаются, по требованию справедливости. Ибо им приходится в порядке времени претерпеть за свою нечестивость кару и возмездие.

– Ты на что это намекаешь? – спросил Али.

Но Иблис продолжал работать шестом, делая вид, что не слышит. Под бревнами плескалась вода. Али видел ее сквозь щели плота. Он вдруг обратил внимание, что противоположный берег, до которого было рукой подать, не приближается. Хотя плыли они уже изрядное время. Между тем на реку опустился туман, и как-то подозрительно быстро стало темнеть. Постигнув наконец смысл сказанной Иблисом фразы, Али спросил:

– Мы плывем в Аид? Может быть ты Харон, а это река Стикс?

Иблис расхохотался. Али пошел к нему, намереваясь столкнуть его с плота и взять шест в свои руки. Но Иблиса и его самого объяла темень, и он почувствовал, что они падают вместе с плотом и летят бесконечно долго.

Он пришел в себя от падения, тело, бывшее в невесомости мгновенно налилось тяжестью, и от этого удара он очнулся. И тут же застонал от невыносимой боли в голове. Затылок был налит свинцом, в висках били железные молотки. Али с трудом открыл глаза. Кругом по-прежнему было темно.

– Что, плохо? – участливо спросил Иблис.

– Что со мной, – застонал Али, – где мы?

– Да ничего особенного. Обыкновенное похмелье, – ответил Иблис. – Ты же помнишь, сколько мы водки выпили. А мы вот где, – Иблис зажег свечку, и Али увидел знакомые своды над головой. – Твоя вожделенная пещера, к коей ты так стремился.

– Я стремился не в пещеру, – тихим голосом, ибо звуки тоже причиняли ему боль, сказал Али, – а к пещере.

– Ну, извини. Не расслышал, – виновато сказал Иблис. – Что-то плохо слышать стал в последнее время. А я еще удивился такому странному пожеланию.

– Исправляй ошибку, скотина.

– Вот ругаться я тебе не советую. Все равно изменить ничего нельзя.

– Твое счастье, что я головы от боли повернуть не могу.

– Знаю. На это и рассчитываю. Похмелиться тебе надобно. Водочкой, желательно армянским араком. Он ядреный. Как говорит твой русский друг.

– Давай, – хрипло сказал Али.

– Нету, не догадался захватить. Но ты попробуй вином похмелиться, иногда помогает. Здесь все от качества зависит и от количества. Узбек, я помню плохие вина не пил, а насчет количества, пока ты спал, я тут пригубил немного.

– Тебя похмелье не мучает? – спросил Али.

– Ну что ты. Это одна из моих привилегий. Мне по должности не положено.

– И что ты намерен делать, – воззвал Али к совести Иблиса, – сидеть и смотреть на мои страдания? Или все-таки сгоняешь за водкой?

– Сидеть и смотреть, разумеется. Против природы, знаешь ли, не пойдешь. А она у меня сатанинская.

– А я думал, что мы поладили.

– Конечно, поладили, чего бы я иначе здесь сидел?

– Тогда, подай вина что ли.

– А я тебе не раб и не слуга. Вот сказал про раба и сразу вспомнил твою рабыню. Ту, которая с башни сиганула. Забыл, как ее звали. Ах да, Сара. Как она тебя любила. ….. А что это за звук? – после недолгого молчания забеспокоился вдруг Иблис.

– Замолчи, – попросил Али. – У меня в голове стреляет.

Он приподнялся, сел, затем, держась за стену, пошел к бочонку с вином.

– Что это за звук? – повторил беспокойно Иблис. – Что-то мне не нравится. Эй, мужик, не делай этого.

– Заговариваться стал? – язвительно спросил Али.

Он поднял бочонок, в котором, судя по весу, оставалось не более трети.

– Выпью. А потом умру, – решил Али, обнимая бочонок.

Он вернулся на лежанку, сел. От физических усилий весь покрылся испариной. Иблис наблюдал за ним с сардонической улыбкой на лице, но улыбка то и дело пропадала, когда он прислушивался к чему-то.

– Ты ничего не слышишь? – вновь спросил он.

Али, наконец, удалось вытащить деревянную пробку, и он припал к бочонку.

– Нет, – сказал он, отрываясь, делая вдох и снова припадая к бочонку с вином.

В этот момент раздался оглушительный грохот. А затем еще один. Пещера вдруг наполнилась пылью, дымным светом, гарью. Изумленный Али обернулся и увидел, как скала отваливается и ползет куда-то в сторону. Пыльное облако пронизывали лучи солнца. Пещеру сотрясло. В облаке стояла человекообразная фигура атлетического телосложения. Видимо кто-то из олимпийских богов. Когда пыль рассеялась, фигура сказала:

– Брат мой, ты, что же так запустил себя? Зачем же из бочки пить, здесь посуды золотой немерено.

– Видел, бесовская морда, – сказал Али, обращаясь к Иблису, но его место было пусто.

– Ты уже и заговариваться стал – констатировал Егор, – кажется, я вовремя подоспел. Мне тоже оставь глотнуть вина, в горле пересохло. Между прочим, ты знал о том, что селитра выступает на камнях от сырости?

Али отставил бочонок, пошел к другу и обнял его, плача от счастья.

– О-о, – сказал Егор, – да, ты, я вижу, здесь не просыхал все это время. Короче говоря, я, кажется вовремя.

Конец второй части.

Арабы в своем победоносном шествии в 664 году дошли до Мультаны в Северной Индии, но страны не заняли. Завоевание горной страны к югу от Гиндукуша было кратковременным. Кабул завоевал Саффарид Якуб б. Лайс. Его династию сменили наместники Саманидов. Один из них Алп-тегин утвердился в Газне. Зять Алп-тегина Сабук-тегин расширил его владения, разбил раджпутов и оставил наместника в Пешаваре. Его сын, знаменитый Махмуд Газневи, двенадцать раз совершал набеги на Индию, дойдя до Кашмира и Пенджаба, занял Канаудж и Муттру, захватил Сомнат и Анхальвар, столицу Гуджерата. Основанная Махмудом империя, простиралась от Лахора до Самарканда и Исфахана. После смерти Махмуда сельджуки разбили у Мерва его сына Масуда, овладели всеми персидскими и трансоксианскими владениями газневидов от Балха до Рея. После этого газневиды перенесли свою столицу в Лахор.

Газневидов сменила династия Гуридов, которые были родом из горной области Гур, что между Гератом и Газной. Бывшие поначалу зависимыми наместниками газневидов, со временем отняли у них власть, подчинив себе Лахор. Представитель этой династии Ил-тутмыш победил синдского владетеля Кубачи. Заставил бенгальского наместника признать свою зависимость и оказал сопротивление султану Джалал-ад-Дину, пытавшемуся завоевать Индию, когда монголы вынудили его отступить за Синд.

Набеги газневидов на Индию, захват Лахора был началом мусульманского владычества в Индии. Один из правителей Мухаммед Гури подчинил себе Синд, Мультан, и Лахор. После этого напал на главу чохан-раджпутов раджу Притви. После нескольких боев все закончилось полным поражением раджпутов. В 1206 году раджа погиб во время смуты, вызванной нашествием хорезмийцев, он был убит шайкой гаккаров. Тюркские рабы, служившие при нем военачальниками, стали предъявлять претензии на власть. К моменту описываемых нами событий эта область была под властью Ил-тутмыша.