Пока они беседовали, пришел сбир, и передал суть претензий тестя к зятю.

Шамад сунул в руку сбиру пять динаров и спросил: «Какой закон требует, чтобы я развелся на следующий день? «Нет такого закона, – ответил судебный пристав, – а, если ты не знаешь законов, то я могу быть твоим поверенным».

Они отправились в суд, где кади спросил: «Почему ты не разводишься, как было условлено»?

Шамад приблизился к кади, дал ему пятьдесят динаров и спросил: «О, владыка, какое учение позволяет, чтобы я женился вечером, а наутро развелся против своей воли»? «Развод по принуждению не допускается ни одним из толков мусульманского права», – ответил кади.

Увидев, как поворачивается дело, отец девушки потребовал десять тысяч динаров в обеспечении приданого. Шамад попросил отсрочку в три дня. А кади дал ему десять дней и вынес решение, что через десять дней Шамад заплатит десять тысяч динаров или разведется. Шамад с тем и ушел. По дороге домой он на оставшиеся деньги накупил на базаре вина и всякой всячины, и они с женой устроили вечером пир. Потом они пели, играли на лютне, развлекались.

Мелек-Хатун кашлянула. Али взглянул на ханшу.

– К чему вы клоните? – спросила она. – Никак не могу понять.

– Ни к чему. Я просто развлекаю вас, рассказываю историю.

– Но это история, ее смысл свидетельствует не в вашу пользу. Вы же хотите получить мое согласие на развод. А в этой сказке совсем другая мораль.

– Это вы верно подметили, – согласился Али, – я действую себе во вред. Но это лишь свидетельствует о моей искренности и бескорыстии.

– Ладно, допустим. Что же было дальше?

– Дальше рассказывать?

– Не надо. Просто в двух словах. Чем дело кончилось?

– Вам неинтересно?

– Главное произошло, они провели ночь вместе, а уж как они выпутаются, это не так важно. Впрочем, если хотите, можете рассказывать.

– Не буду.

– Почему? Обиделись?

– Расказчика обидеть может всякий, но не в этом дело. Ваше пренебрежение лишило меня вдохновения, теперь уже я сам потерял к сказке интерес.

– А у меня он появился. Чем все-таки дело кончилось? Продолжайте, я настаиваю.

– В течение десяти дней они ели, пели, пили, веселились, занимались…

– Не надо подробностей.

– Вечером десятого дня в дверь постучали. Шамад вышел посмотреть и увидел трех дервишей.

«О, господин, – сказал один из них, – мы чужеземцы, и пища нашей души – музыка и стихи. Мы слышали музыку, доносящуюся из твоего дома, и решили, что найдем здесь приют. Пусти нас и будет тебе награда от Аллаха Великого». Шамад спросил у жены, и та велела впустить их. Им принесли угощения, еду и питье. Но дервиши сказали: «О, господин, а кто играл эту чудесную музыку, и кто пел эти песни? Нельзя ли нам послушать этого музыканта»? «Это была моя жена, – ответил Шамад и, недолго думая, рассказал свою историю, закончив ее словами: «Мой тесть наложил на меня приданое в десять тысяч динаров и завтра последний день отсрочки». «Не печалься, – сказал дервиш, – и держи в мыслях только хорошее. Я шейх дервишеской обители, и мне подчинены десять тысяч дервишей. Я соберу для тебя эти деньги, и ты выплатишь свой долг. Но ты прикажи жене сыграть нам музыку и спеть песню».

Обрадованный Шамад сказал об этом жене, и та согласилась. Она сказала:

«Маловероятно, чтобы у нищих суфиев водились такие деньги. Но у нас ведь нет другой надежды, даже, если они нас обманут. Мы ничего не потеряем, кроме бессонной ночи».

Веселье длилось до утра. А наутро, едва забрезжил рассвет, дервиши положили сто динаров под молитвенный коврик и ушли. После их ухода Шамад поднял коврик и, увидев там сто динаров, сказал жене: «Это щедрая плата за гостеприимство. Но они обманули меня, где же обещанные десять тысяч динаров. Жена возразила: «Ты сын богатого купца, но у тебя руки коротки даже для серебряной полушки, где же бедным дервишам взять десять тысяч динаров. Будь к ним снисходителен. Возьми эти деньги, сходи на рынок. Купи все что нужно – еды, напитков, вина, топленого масла, соленых огурцов, и возвращайся».

Шамад поступил так, как ему велела жена. Но, когда он вернулся с рынка, нагруженный покупками, у ворот его ожидали тесть, его племянник и судебный пристав. Ибо подошел срок для уплаты долга. Шамад выслушал их требования и пока собирался с ответом к дому приблизился черный раб, ведя за поводья верблюда, груженного тюками, и спросил: «Это ли дом Шамада?», – и получив утвердительный ответ от удивленного юноши, сказал, что он доставил товар для Шамада.

«На верблюде товара на тысячу динаров», – сказал он – «А на постоялом дворе дожидаются еще девять верблюдов с такими же точно тюками, стоимостью каждый в 1000 динаров». Смекнув, что это дело рук дервишей, Шамад сказал тестю: «Вот приданое за твою дочь, условия выполнены, и пристав свидетель этому». Отец девушки развел руками и сказал племяннику: «Сынок, ничего нельзя сделать, смирись с этим».

Племянник ушел, от огорчения слег и вскоре умер. Шамад заплатил выкуп и остался с девушкой. На этом сказке конец, а кто слушал – молодец.

– Это все? – спросила ханша.

– Да, после ваших иронических реплик я ее сократил немного, но суть передал верно.

– Кто же были эти дервиши?

– Это был переодетый халиф Гарун аль Рашид, его визирь Джафар Бармекид и палач Масрур.

– Надо же, моего евнуха тоже зовет Масрур.

– Это совпадение.

– Зачем вы рассказали мне эту сказку? В чем смысл?

– Это просто сказка. Я рассказал ее без умысла.

– Вы не похожи на человека, который говорит просто так, без умысла.

– Поверьте, это так. Я рассказал первое, что пришло в голову. Не думая.

– Тогда подумайте, как следует, и расскажите что-нибудь поинтересней!

– Хорошо, я готов, предложите тему. О чем бы вы хотели поговорить? – спросил Али.

Ханша пожала плечами.

– Я мог бы рассказать вам об особенностях мусульманского права. Как это ни странно, но оно прецедентное. В сложных случаях поднимается вся цепочка передатчиков, так называемый – иснад. Прослеживается все, вплоть до высказываний или поступков посланника Аллаха или правоверных халифов. Можем поговорить о различиях между шафиитским и ханифитским масхабами, школами правоведения…

– Вы считаете, что мне это интересно? – прервала его Мелек-хатун.

– Во всяком случае, это может быть полезно в вашей ситуации.

– А какая у меня ситуация?

– Вдруг хан, отчаявшись получить согласие на брак, решится на развод.

– Мне это неинтересно. И он не решится.

– Вы мусульманка?

– Я мусульманка, но согласия не дам.

– Если вы мусульманка, то вы должны знать, что праведникам обещан рай.

– Женщинам ничего не обещано, – отрезала Мелек- хатун.

– Действительно, – после недолгого молчания сказал Али, – а я никогда об этом не задумывался. Почему же так вышло. Но об этом после поговорим. А что обещано праведникам, знаете?

– Знаю – девы чистые, сады тенистые, реки полноводные, источники, бьющие вином…

– Насчет последнего, кстати говоря, преувеличение, – заметил Али, – или лучше сказать – метафора. Никакого вина там нет.

– Вам-то откуда знать? Вы что там были? – насмешливо спросила Мелек-Хатун.

– Я бы не хотел распространяться на эту тему, – уклончиво ответил Али, – но я никак не подойду к сути. Возникает совершенно резонный опять же вопрос…

– А вы не уходите от ответа, – вновь перебила его ханша, глаза ее загорелись от любопытства, – вы хотите сказать, что были в раю?

– Ну, был.

– Врете, если вы живы, как вы там могли быть. Оттуда не возвращаются.

– Это был ознакомительный визит.

– Врете, расскажите.

– Зачем же вам слушать заведомую ложь? И, что бы вы знали, я никогда не вру.

– В Ленкорани говорят – хоть и ложь, но все равно интересно. Рассказывайте. Сказки – это тоже обман.

– Давайте так, сначала я попытаюсь убедить вас дать согласие хану, а потом расскажу. Иначе меня совесть будет мучить.

– Ладно, – сгорая от нетерпения, сказал ханша, – давайте, только один довод, не больше. Все равно это бесполезно. Я не дам согласия.

– Но я должен попытаться. Итак, если вы знаете, что в раю мусульманина ждут девы, какой смысл отказывать ему в этом удовольствии на земле. Это же глупо.

– Нет, это не глупо, напротив, это резонно. Мало того, что женщин обидели в загробной жизни, ничего не пообещав им в раю, так еще и на земле мы должны стеснять свои сердца, допуская соперниц в дом добровольно. Вот, если бы жен ждали в раю юноши чистые. К тому же мой муж далеко не праведник и в рай он вряд ли попадет.

В ответ Али произнес:

– Мы в жены себе возьмем девушек с глазами дикой лани, а если мы девы сами, то мы юношей чистых возьмем в супруги, и не будем чаять души друг в друге.

– Хорошо сказано, – заметила Малика, – это стихи?

– Пожалуй. Однако, я вас недооценивал.

– Спасибо, сочту это за комплимент. Так что вы говорили про рай?

– Поздно уже, давайте продолжим завтра.

– Это нечестно. Я ответила на ваш довод.

– Если на кону стоит жизнь – это честно. Шехерезада именно так и поступала, прерывая рассказ на самом интересном месте и поэтому осталась жива.

– Да вам нечего рассказывать, вот вы и тянете время. А ведь я могу рассердиться.

– Особы вашего положения не сердятся, – заметил Али, – они гневаются.

– Я разгневаюсь, не велю вас пускать к себе, и вы окажетесь в зиндане, если не сказать чего хуже.

– Случилось это в славном городе Иерусалиме, – начал Али, – куда занесла меня нелегкая жизнь паломника.

– В Иерусалиме, – заворожено повторила Мелек.

– Именно, – сказал Али, удивляясь перемене, произошедшей в скучающей до поры ханше, – продолжение будет завтра. Это мое последнее слово на сегодняшний день. Пусть позовут вашего цербера.

– Кого, кого?

– Хороша, пусть будет нашего общего цербера. Я имею в виду евнуха Зияда-эфенди.