— Я тебя убедил? Согласен? — требовательно спросил Семен. — Ты со мной?

— Да.

— Пить ты бросил?

— Бросил.

Семену хотелось от него клятвы. И он понимал, что бесполезно просить клясться именем матери или другими святынями. Но Кладов всетаки романтик. Пьющий романтик легко обойдет циника, потому что романтику, как Диогену, хорошо в бочке, если она винная, а на блага цивилизации ему плевать. С другой стороны, во всей этой ситуации был изрядный привкус мистики, она лезла изо всех щелей. И Семен обязан был закрепить у Кладова на период их совместной деятельности ощущение избранности, мессианства и ответственности.

— Поклянись, что не будешь пить, судьбами миллионов детей, которые могут родиться благодаря нашему открытию! Поклянись!

— Семен, к чему такая патетика? Клятвы… нечто ребяческое…

— Ты наверняка знаешь, какая идет обо мне слава. Прагматик, которого более всего волнует пополнение его кошелька. Правильно? Так вот я сейчас, здесь клянусь тебе, что положу все силы, не пожалею никаких денег ради них… Ради детишек, миллионов и миллионов, которые родятся благодаря нашим усилиям.

— Я тоже ими клянусь! — горячо воскликнул Вася.

В десять утра в бедненькой квартирке «гостиничного типа» на Нахаловке прозвучали клятвы, едва ли не повторившие клятву Герцена и Огарева на Воробьевых горах. Это Василий вспомнил про русских революционеров. А Семен посмотрел на часы — он опаздывал. В дверь забарабанили, и стервозный женский голос проверещал:

— Василий Иванович! Положено каждый день мыть!

— Чего она хочет? — удивился Семен.

— Чтобы я пол вымыл.

— Зачем? — еще более поразился Семен. — Кому?

— Таков порядок. Все жильцы убирают по очереди на кухне и в коридоре.

— И ты тоже?

Василий замялся. Полы в местах общего пользования он не мыл, за него это делали соседи. Они обожали Кладова, который бесплатно (бутылки не в счет) всех лечил: соседей, соседских детей и внуков, их родственников и даже и знакомых. И только одну сквалыжную старуху возмущало положение дел, с маниакальной настойчивостью она требовала, чтобы Вася сам орудовал тряпкой.

Не дожидаясь Васиного ответа, Шереметьев встал и пошел к двери, открыл ее. Какие-то идиотские полы, когда перед ними такие задачи!

— Что вам нужно? — спросил Семен пенсионерку.

— На кухне пол грязный!

— И дальше?

— Его, — потыкала она пальцем в глубь квартиры, — черед мыть.

— Да успокойтесь вы, тетя Оля! — Мимо прошла женщина с ведром и шваброй. — Я сейчас уберу.

Но старуха словно только этого и ждала, еще пуще раскричалась:

— С каких это пор тут баре появились? Их в семнадцатом году прикончили! Почему Лидка за Ваську моет? Прислужников развел!..

Семен несколько минут слушал поток маразматического бреда. Потом поманил пальцем старуху, наклонился, больно схватил ее за ухо и прошептал:

— Бабка! Если ты еще раз подойдешь к этой двери, если ты хоть пикнешь про гребаные грязные полы, я тебе кости поломаю! — отпустил ее ухо и выпрямился. — Все понятно, или есть вопросы?

— По-по-нятно… — Схватившись рукой за горящее ухо, она быстро потрусила по коридору.

В чем прелесть старости? В том, что можно сколько угодно поносить молодежь. Ну огрызнутся они в ответ, так это только добавляет жару. Но на пожилого человека руку поднять? Такого самый отпетый из местных блатных себе не позволял. Значит, бандюган, который к Кладову пожаловал, видно, из самых-самых душегубов. Физиономия злая, губы перекошены — такой мать родную на куски порежет и собакам выбросит. Храни Господь! Лучше не связываться, от страха чуть не померла.


Василий и Семен вышли на улицу. Водитель растерянно кружил вокруг «Мерседеса». Как Семен и предчувствовал, пацаны отметились. По темно-серебристому боку машины, по задней и передней двери бежала глубокая царапина. Водитель торопливо оправдывался: шуганул мальчишек, а они на четвереньках подобрались, процарапали и ходу, рванул за ними, да между сараями не проехать… Семен Алексеевич очень трепетно относился к внешнему виду своего автомобиля, поэтому водитель ждал разноса. Каково же было удивление, когда Шереметьев только лишь буркнул:

— Ремонт за твой счет, — и велел ехать в клинику.

Из машины Семен позвонил Мамке. Полтора часа назад она ничего не имела против, если Шереметьев заберет к себе Кладова. Но теперь уперлась: только вместе с каретой «скорой помощи», которую Шереметьев берет у станции в аренду. А если Вася решил увольняться, то пусть отрабатывает положенные законом две недели, у них врачей и фельдшеров не хватает. За время, прошедшее с их разговора, Мамке каким-то образом удалось придумать схему, по которой государственное имущество (автомобиль «скорой помощи») и государственный служащий (фельдшер Кладов) переходили в пользование коммерческой структуре Шереметьева. А сама Мамка безошибочно учуяла интерес Шереметьева к Кладову и потребовала немалых денег. Семену ничего не оставалось, как согласиться на ее условия. Переиграла его старая гвардия. Но только в первом тайме.

Глава 13

Рая несказанно счастлива

Рая была несказанно счастлива тому, что Мишей заинтересовались врачи. Разделить ответственность за его судьбу со специалистами — большое облегчение. Рая узнала голубоглазого медика со «скорой помощи», но имени не помнила. Семен Алексеевич представил их друг другу. Разговор состоялся в клинике Шереметьева. Миша проходил здесь повторное, более тщательное обследование. Пока сестричка водила его по кабинетам, Рая отвечала на вопросы докторов. К сожалению, она не много могла рассказать. Про Мишины детские болезни или недуги в юности вообще ничего не знает, потому что они недавно поженились, то есть еще не поженились, а собираются… собирались, у Миши это второй брак. От первого есть жена и дочь-студентка.

— Вы не волнуйтесь! — по-доброму улыбнулся Василий Иванович. — Не нервничайте. Рассказывайте, не смущаясь, сколь бы фантастично ни звучали ваши слова. Давайте вернемся к прошлым событиям. Что все-таки происходило в комнате, пока мы с сестрой были на кухне?

— Миша умирал, правильно?

— Совершенно правильно.

— Мне стало очень плохо, страшно горько, отчаянно! Едва соображала, что делаю. Схватила майонезную банку с надписью «Мужское молодильное», которую в квартире тетушки обнаружила и зачем-то принесла домой. Открыла крышку и вылила содержимое в Мишу. Через минуту он ожил.

— Давайте уточним, — попросил Василий Иванович. — Непосредственно перед тем, как очнуться, прийти в себя, Михаил Александрович выпил какую-то жидкость?

— Выпил, — подтвердила Рая.

— Но глотать он не мог!

— Сначала не мог, а потом получилось.

— Мы бы хотели взять это средство на анализ, — подключился Семен Алексеевич.

— Закончилось, — развела руками Рая, — Миша все выпил, а банку я выбросила.

— Точно выкинули банку? — переспросил Семен Алексеевич.

— К сожалению.

— И что там была за жидкость, не знаете? — настойчиво допытывался он.

— Не имею понятия. Коричневого цвета, похоже на старый чай, но с осадком… Может, это стволовые клетки были?

В газетах постоянно писали про чудо-клетки, которые латали «прорехи» в человеческом организме и сказочно его омолаживали.

Василий Иванович отрицательно помотал головой:

— Стволовые клетки выращиваются специально для конкретного человека, лабораторий таких не много. Двести пятьдесят граммов стволовых клеток стоили бы дороже истребителя. Кроме того, их бесполезно принимать перорально, то есть глотать, в желудке они погибнут. Рая, вы уже на следующий день после приступа заметили, что с Михаилом Александровичем творится что-то странное?

— Нет, не на следующий. Он просто… просто… Я не знаю, говорить ли про интимное?

— Обязательно! Мы врачи, — ответил Семен Алексеевич.

— Понимаете, Миша до этого… несколько раз… ну, не получалось у него… в смысле близости. Я даже потом у него в кармане нашла упаковку «Ниагары».

— Можно предположить, что в день приступа Михаил Александрович принял «Ниагару»? — спросил Кладов.

— Можно, — кивнула Рая, — потому что все у него… то есть у нас отлично получилось. Правда, Мише тут же стало плохо с сердцем.

— А вы ему случайно нитроглицерин не давали? — нахмурился Василий Иванович.

— Давала. Когда на «скорую» позвонила, мне подсказали.

Василий смотрел на девушку с жалостью: того не ведая, она прямиком отправила любовника на тот свет.

Семен сделал пометку в блокноте и обронил:

— Еще один аргумент за то, что Кутузов должен быть скорее мертв, чем жив.

Рая испуганно округлила глаза. И снова ее успокоил Василий Иванович, сказал, что все в порядке. Два доктора почему-то наводили на мысль о добром и злом следователе. Василий Иванович безусловно добрый, и будь настоящим следователем, преступники бы, наверное, распахивали ему душу на первом же допросе. Семен Алексеевич, которому принадлежала инициатива заняться Мишей, пугал Раю. В нем чувствовался недобрый, циничный напор и равнодушие прозектора, исследующего труп. Но такие качества всегда принимаются как свидетельство большого профессионального мастерства. Поэтому Рая больше доверяла Шереметьеву, а общаться предпочла бы с Кладовым.

Никакой системы в омоложении Михаила, по словам Раи, не было. Он мог в течение недели за ночь терять по дню-два-три. А мог проснуться на месяц, год или на пять лет назад. Всегда с хорошим аппетитом. После того как его отбросило во время, когда они с Раей были незнакомы, каждое утро он считал, что вчера напился до беспамятства. Она уже привыкла к чудесам: к тому, как у Миши вырастают зубы, появляются и исчезают мелкие раны, темнеют волосы на голове и на груди. В это трудно поверить, но не верить своим глазам невозможно.