– Так ты приедешь? – Саша теряла терпение.

– Приеду, не парься, – пообещал Тютрин и добавил: – Есть одно условие. Не пытайся делать из меня воспитателя своего сына, тем более друга. У нас отношения с тобой, без довеска.

– Мы с Пашкой единое целое, – обиженно проговорила Саша.

– Заливай кому-нибудь другому, – осек ее Тютрин, – поняла меня?

– Поняла, – обреченно выдохнула Саша и попросила: – Приезжай.

– Приеду, – буркнул Тютрин и прекратил разговор.

Она отомстит. Отомстит им обоим. Сначала Косте. Потом Тютрину. Когда разлюбит его. Если разлюбит. Почему любовь приносит только боль и страдание, лишь в перерывах наделяя кусочками счастья, и то в дозированных спазмах?

Лучше не заморачиваться. Мыслительный процесс зачастую приводит к необратимым последствиям. Когда-то Сашина мама советовала дочери поменьше думать – безопаснее для здоровья. Самое действенное лекарсто от ненужных размышлений – работа. И Саша вернулась в кабинет.

До конца рабочего дня она подготовила, отредактировала и разместила на портале библиотеки семь новостей различной значимости и тематики. Работнула, как говорится, на славу.

Закрыв кабинет и включив его на сигнализацию, Саша вышла через служебный выход, сдав ключи от кабинета и расписавшись в соответствсующем документе. Тютрин курил, опираясь о капот машины. Она поравнялась с ним, клюнула в губы, взяла его сигарету, затянулась пару раз и вернула владельцу.

Солнце слепило глаза, брызгая лучами в разные стороны, как электросварка. Казалось, оно осуждало Сашу за то, что та собиралась сделать.

Костю увидели и Саша, и Тютрин одновременно, когда проезжали по проспекту, двигаясь в сторону улицы Филимонова. Он стоял остановкой возле библиотеки, под деревом, закинув ногу на скамейку, видимо, завязывал шнурки на одном из туфель.

– Твой! – обратил первым внимание Тютрин на Костю, махнув головой в его сторону.

– Он не мой! – возразила Саша и тепло добавила: – Мой – ты, – провела рукой по ноге Тютрина. – Так что лучше на дорогу смотри, а не по сторонам, – попросила.

– Что он здесь делает? – спрашивал сам себя Тютрин и тут же отвечал: – Глупый вопрос, не правда ли? – взгляд на Сашу.

– Сейчас узнаем, – пожала плечами та.

Словно в подтверждение Сашиных слов, зазвонил ее мобильный.

Мило улыбаясь Тютрину, Саша проворковала в телефон:

– Да, Костя.

– Ты где? – услышала в ответ.

– В машине, – невинно хлопая ресницами, отчиталась Саша.

– В какой машине? – явно опешил Костя.

– В машине Жени, – продолжала ворковать Саша.

– Мы же… Я же… – Костя не находил слов от возмущения и предательства, очередного предательства женщины, которую любил.

– Ты сам отказался, помнишь? А я девушка занятая, у меня нет времени ждать, пока ты раскачаешься и примешь правильное решение.

– Но… мы… же договорились.

– Очень может быть, что с кем-то ты и договорился, но не со мной. Я такого не помню. Возможно, просто забыла. Значит, собеседником ты был никудышным.

– Сука! – вырвалось из Кости слово, как пробка из-под шампанского.

– Оскорбление уголовно наказуемо. Так что поосторожнее с выражениями. Хотя это я сочту за комплимент.

Саша по-прежнему держалась воркующей речи, не изменив ей ни на секунду, и все так же мило улыбалась Тютрину, который то и дело посмеивался, слушая этот диалог.

Костя бросил трубку.

– Неожиданно, – разочарованно произнесла Саша, глядя на телефон с таким видом, будто тот чуть ли не враг народа. Она-то надеялась на продолжительную беседу, чтобы смаковать каждое свое слово, выпущенное под видом стрел с боеголовками, и поразить на повал. Саша никогда не простит Косте Людочку и то, как он с ней говорил, когда она позвонила. Ведь у нее были благие намерения.

– Не жалко? – бросил ей Тютрин из-за плеча.

– Жалко у пчелки, – ответила Саша. – Все равно никуда он от меня не денется, – почему-то зевнув, добавила она, – потому что любит меня.

– Это не любовь, – поморщился Тютрин.

– Я тоже так считаю, – согласилась Саша. – Что только не делала, чтобы отвязался, ни в какую.

– Тебе прям обидно! – подколол Тютрин.

– Это прекрасно, когда тебя любят, – мечтательно произнесла Саша, – повышается самооценка, чувство собственной значимости и превосходства над другими.

– Оно и видно, – усмехнулся Тютрин.

На повороте солнце клюнуло Сашу в глаз. Она вскрикнула от внезапной боли. Глаз стал сочиться слезами и покраснел. Тютрин не заметил, занятый дорогой, даже вскрик Сашин пропустил, как неумелый вратарь.

22

Как-то раз Людочка побывала в Борисове. Она вспомнила об этом в связи с Костей, убеждаясь, что судьба свела их друг с другом не случайно, более того, что Костя и есть ее судьба. Конечно, тогда она не знала Костю и даже не подозревала о его существовании, но Дворец культуры, в котором Костя работал в то время, Людочка видела, пусть и через окно автомобиля. Дворец культуры, в общем-то, она и запомнила больше всего, вернувшись из поездки в Борисов.

Людочка бредила на тот момент парнем, у которого впоследствии обнаружила кривизну члена, что ей дико не понравилось и она не смогла смолчать, но пока что этого не знала и назойливо домогалась внимания молодого человека с загадочным именем Влад. Наверное, он счел ее глупой и даже дурой после первого же свидания, потому что не звонил, хоть и обещал позвонить, и на ее звонки не отвечал тоже. Он не понимал, с кем связался. Подумаешь, ляпнула Людочка что-то там, о чем она и не помнила, и даже значения не придала своим словам. Девушка должна быть легкомысленной и веселой, а не занудной интеллектуалкой с зашкаливающим айкью. Да, ей нравились песни Ирины Салтыковой и «Дом-2», она обожала носить платья в горох и петь в расческу песни Ирины Салтыковой, постоянно спрашивала у Влада, в какой цвет ей покрасить ногти, однако, тем не менее, просмотрела все фильмы Тарковского и Феллини, Годара и Трюффо, Ким Ки Дука и Пазолини, прочитала «Тропик рака», «На дороге», «Шум и ярость», «Сто лет одиночества», «Тошноту» и т. д. Людочка не считала нужным выпячивать свой острый ум заблаговременно, играя на публику, чтобы поделиться, а может быть, и подарить его действительно достойному человеку, когда таковой появится.

Влада она выследила и преследовала с остервенением маньяка. Охота на мужчин была ее родовым проклятьем, но без наклонностей к нимфомании. Далеко не со всеми Людочка разделяла постель. Почему-то мужчины попадались в основном мелковатые и зацикленные на себе, ничего, в приниципе, из себя не представляя. Влад показался ей интересным. Она с удовольствием наблюдала, как он морщился, реагируя таким образом чуть ли не на каждую ее фразу, наполненную глупостью и банальностью. Взять Людочку с собой в Борисов Влад был вынужден, потому что та прилипла к нему как банный лист, точнее, как жевательная резинка, появившись перед ним Сивкой-Буркой в дверях квартиры, из которой он выходил. В Борисове жил старый друг Влада, у которого вечером намечалась вечеринка по случаю его дня рождения. Влад спешил туда, так что прерикательство с полоумной Людочкой, по его мнению, виделось чуть ли не роскошью.

Всю дорогу в машине она без умолку болтала, как испорченное радио, демонстрируя своеобразный театр одного актера, пардон, актрисы, меняя темы со скоростью ветра и Тины Канделаки.

Ей не понравилось в доме у друга Влада. Да и сам друг не вызвал симпатии, как и большинство гостей, что не удивительно, если задуматься. Все они работали на одном комбинате вторсырья, ностальгируя по 1990-м и завидуя тем, кто тогда вылез из грязи в князи. Людочка не запомнила ни одного лица, настолько размытыми и никакими они ей показались, напоминая одно сплошное серое пятно. Ее даже стошнило от осознания этого, но веселилась Людочка больше всех и очаровала собой каждого из присутствующих на празднике, не исключая и виновника торжества.

Вскоре все жутко перепились и уснули там, где их настиг сон. Не тронул он лишь Людочку, которая с отвращением смотрела на дело рук его. Ее снова стошнило и, пошатываясь, она выбралась на улицу, захватив полушубок и шарф. Свежий воздух взбодрил Людочку и прочистил мозг, словно влажной салфеткой – зеркало. Голова заработала со скоростью новейшей операционной системы.

Людочка оглянулась вокруг. Ни души. Что не удивительно: три часа ночи. Бесшумно и лениво падающий снег. Гробовая тишина, до звона в ушах. Умолкшие дома, будто расстрелянные снегом. Съежившиеся машины вдоль тротуаров, жмущиеся в снег, точно котята в поисках тепла. Но довольно светло от взгляда Луны. Желтым оком своим она освещала путь снежинкам, увлеченным массовым самоубийством.

Людочка ощутила себя убийцей тишины, сделав шаг вперед. Снег под ногами скрипнул, казалось, со звуком разорвавшейся мины. И с каждым ее шагом мин взрывалось все больше. Она привиделась себе неудачным сапером на минном поле. Но останавливаться нельзя и возвращаться назад тоже. Любое воспоминание о прошедшем дне рождения вызывало рвотные позывы.

Ей повезло, что друг Влада жил на центральной улице, прямой как стрела. Значит, если выбрать правильное направление, обязательно доберешься до железнодорожного вокзала и уедешь на первой электричке в Минск, чего Людочка желала больше всего. Где-то она читала, что Борисов разделен как бы на два города: благополучный и своего рода Гарлем. Разделительной чертой служило железнодорожное полотно. Знать бы, за какой чертой оказалась Людочка. Хоть ее и окружала тишина, надеяться на нее не имело смысла. Как известно, тишина, обычно, обманчива.

Людочка прибавила шаг. Ей померещилось, что следом кто-то идет. Она обернулась, но никого не увидела. И все же побежала. Она жалела себя, глупую. Как можно было оказаться одной в ночи в незнакомом городе? У памятника Ленину Людочка остановилась передохнуть и спрятаться от невидимого преследователя. Ленин возник как символ верного пути, и через минут двадцать Людочка вбежала в здание ж/д воказала.