– Работай, конечно, – отошел Тютрин к столику с электрочайником и кружками, находящийся возле окна, которое выходило во внутренний двор библиотеки. – Я пока чай попью.

Он включил чайник, достал с полки под крышкой стола упаковку черного чая «Лисма» в одноразовых пакетиках, в которой, однако, оказался зеленый чай. Его иногда пила Саша, предпочтение отдавая кофе. За неимением лучшего, Тютрин бросил в одну из кружек пакетик с зеленым чаем, который терпеть не мог. Саша вернулась за рабочий стол, уткнулась носом в экран компьютера, однако сосредоточиться на работе не могла. Тело ее было напряжено, так как сидела Саша спиной к Тютрину, и не знала, чего еще от него ожидать. Она делала ошибки, злилась на себя и на Тютрина, а также на Костю, потому что Кости не оказалось рядом. То, что он работал далеко отсюда, она не принимала в расчет. Раз Тютрин нашел время для нее, значит, и Костя мог пошевелиться. Снова и в который раз он разочаровывал девушку, ни сном, ни духом не ведая о том. Саша считала, что Костя, как влюбленный в нее мужчина, не имел права на ошибки, что он должен был читать ее мысли на расстоянии, чувствовать ее и понимать. Почему он все делал не так, как она хотела? Да, утром Костя проводил ее до остановки и отвел в сад Пашку. Да, он не трогал ее ночью, чтобы она отдохнула и выспалась перед рабочей неделей. Но это она его попросила! Саша все время его о чем-то просила, направляла, советовала. Сам он не проявлял инициативы, в отличие от Тютрина. Этот всегда ее удивлял, не каждый раз приятно, но с ним не было скучно и предсказуемо, хоть и не надежно.

Тютрин засербал горячий чай, морщась от ненавистного вкуса. Саша обернулась на него, смерив испепеляющим взглядом.

– Я ж молчу, – встретился с ее взглядом Тютрин.

– Я слышу, – отвернулась Саша.

Что ей делать?

Саше нравились поступки, а не слова. Тютрин несомненно человек действия, а Костя…

– Ты скоро? – спросил Сашу Тютрин, на всякий случай глянув на часы. До конца ее работы оставалось пятнадцать минут.

– Скоро, – не оборачиваясь, ответила Саша. – А что?

– Я на машине, – прихвастнул Тютрин.

У Кости машины не было и никогда не будет. Саше нравился «мерин» Тютрина. С ним связано столько прекрасных моментов!..

– Подойди ко мне, – попросила Тютрина Саша.

Тот не спеша приблизился к девушке. Она подняла на него глаза, обернувшись.

– Я плохая? – уставилась на него цепким взгядом.

– Кто сказал? – не понял вопроса Тютрин. – Очкарик?

– Нет, я спрашиваю тебя: я плохая?

Вместо ответа Тютрин склонился над Сашей, взял руками ее подбородок и привлек губы девушки к своим. Она обвила его шею руками, целуясь в засос.

– Правильный ответ, – прошептала после.

Он возник из ниоткуда, как разряд молнии. Через несколько недель после того, как Саша начала встречаться с Костей, скрывая, правда, свою связь от мужа, с которым, впрочем, через месяц после этого развелась. Точнее, они поговорили, Саша призналась, что любит другого мужчину, что брак их трещал по швам с самого начала, что она не считает себя виноватой и что Слава должен уйти. Он ушел, через три месяца их официально развели и в съемной квартире на Роккосовского, оплачиваемой отчимом Саши, поселился Тютрин на некоторое время, с того момента, как Саша сказала Косте, что она не его девушка. Но до этого Тютрин названивал ей, всегда с разных телефонов, умоляя простить его, рассказывал, как ему тяжело жилось без нее, как она снилась ему каждую ночь, как, забываясь, называл жену ее именем, что, в конце концов, и привело к их разрыву. Саша сначала выключала телефон, едва услыхав в трубке голос Тютрина. Он был ей неприятен и ничего, кроме чувства гадливости, не вызывал. Прописную истину, что предавший однажды предаст снова, она знала наизусть. К тому же рядом был Костя, который каждый день таскал ей на работу букеты белых роз. То, что Саше не нравились розы в принципе (она любила орхидеи), он не знал, но и она ему не говорила, потому что ей приятно было его внимание и внимание окружающих к ней с цветами. Костя встречал ее с работы и провожал до дома, если работал в первую смену, во вторую – приезжал с утра в библиотеку, они вместе обедали, потом он ехал на склад.

И ничего больше. Он красиво говорил, читал Саше стихи, держал ее за руку, несколько раз сводил в пиццерию. Ей становилось с ним скучно, он повторялся, как реклама. Общих интересов у них не возникло. Все, что нравилось Косте, Саша не считала достойным внимания, а все, чем увлекалась она, соответственно, не нравилось ему. Они часто ссорились по пустякам. Сашу раздражал один только Костин голос, монотонный и скучный, как и его носитель. То, что Костя мог уставать на работе, она не принимала в расчет, она ведь тоже работала, оставаясь при этом бодра и весела. Саша считала, что достойна лучшего к себе отношения, чем просто любовь, она рассматривала свою жизнь как что-то яркое и незабываемое, полное фейерверков и балов-маскарадов, без уныния в лице своего партнера. Костя ей мешал, казался назойливым, занудным и старым. Она по-другому, нежели то, что происходило на самом деле, представляла общее будущее с ним. Большой город сломал его, выжал все соки, будто апельсин в соковыжималке, превратив в заурядного неудачника. Он же режиссер, а корячился в грузчиках! Саша думала, ну потаскает Костя тяжести недельки три, чтобы ощутить почву под ногами, а там слава свалится на его голову, как манна небесная. Однако он, оказывается, даже и не помышлял возвращаться в профессию, решив оставаться дном. А зачем ей грузчик? Зачем он вообще приперся в Минск в таком случае, если у него кишка оказалась тонка что-то делать, как-то шевелиться, прогрызая себе место под Луной? Бесхарактерная амеба. И это существо Саша любила? Хотя не любила, скорее была увлечена, как школьница учителем. Он же в универе таким мачо казался! Видимо, казался.

В какой-то момент постоянно преследующих мыслей о Косте, о его несостоятельности и никчемности, Саша и ответила на звонок Тютрина. Ей нужен был кто-то сильный. Она была свободна, красива, умна и хотела быть слабой. Костя не смог стать той стеной, тем замком, о который стоило бы разбиться в лепешку, чувствуя монолит надежности и опоры.

Не сразу Саша подпустила к себе Тютрина. Сначала дерзко и резко отвечала ему отказами, не верила ни единому его слову и не стеснялась говорить об этом. Называла Тютрина мразью и подонком, что, в сущности, недалеко от правды, раз он бросил детей, своих детей, черт с ней, женой. Дети – святое. Похоже, он действительно любил Сашу. Она простила его. Простила потому, что любила сама. А он ей снова насрал в душу. Избивал, унижал, отбирал деньги, позорил на людях, издевался на глазах у ее сына. Секс, конечно, не в счет. Он мало что мог в пьяном виде, а пил каждый день. И Саша пожалела, что сказала, нет, выкрикнула в лицо Косте как-то вечером, когда он провожал ее домой, что она не его девушка, а он…

– Мы едем или как? – вопрос Тютрина едва не сбил ее с ног, будто кеглю. Саша не заметила, как оказалась возле его машины. Мало того, она не помнила, как они вышли на улицу, и беспомощно оглянулась вокруг. – Все нормально? – открыл ей переднюю дверь со стороны пассажира Тютрин.

– Я все закрыла? – спросила она его.

– Конечно, – не заставил себя ждать ответ.

– А ключ сдала? – инстинктивно пошарила по карманам красного осеннего плаща Саша.

– Разумеется. Еще и автограф оставила. Я не пойму, что-то не так?

– Все так, – облегченно вздохнула Саша, садясь в машину. Она все вспомнила и ничего не забыла. Кроме одного, но самого главного: Пашка в детском саду. Его нужно забрать, накормить, окружить заботой и теплом, как минимум. Выхода нет, как бы не хотелось ей остаться с Женей, с человеком, который причинил ей и ее ребенку столько вреда! Да в своем ли она уме, допуская выбор между маленьким сыном и любовником?… – Я не могу, – выдохнула Саша, нервно дернув ручку двери, но та не подалась. Тютрин заблокировал выход.

– Почему? – криво ухмельнулся он.

– Пашка! – машинально дергала ручку Саша.

– Пашка? Точно, блин! – хлопнул обеими руками Тютрин по рулю.

– Блин?! Это мой сын! – возмутилась Саша, забываясь.

– Это проблема? – ехидно спросил Тютрин.

– Как ты смеешь?…

– Смею, уж поверь, – он так глянул на девушку, что Саша втянула голову в плечи, ожидая удара, ища спасения в двери, к которой прижалась, как к последней надежде. Тютрин не хотел никого обижать. В его планы не входили подобные сцены. Ему вообще не нравилось, когда Саша его боялась. Он же так старался, признал свою вину, снял номер в крутой гостинице (Саша как-то намекала, что мечтает провести вечер вдвоем именно в хорошей гостинице), заказал ужин с креветками и вином, думал, получится романтично и красиво, как в фильмах. Единственная его вина в том, что не предупредил Сашу заранее, но тогда не получилось бы сюрприза. Про Пашку он не вспомнил. Но не со зла. Необъяснимое влечение к Саше доводило Тютрина до безумства и он забывал обо всем другом напрочь.

– Как ты мог забыть? – съежившаяся, нервно колотящаяся девушка смело выстрелила в Тютрина упреком. – Как ты мог забыть о моем сыне? Куда я без него? А он без меня? Он же маленький совсем.

– Прости, – склонил повинно голову Тютрин. – Всегда можно что-нибудь придумать, – неумело подбадривал. – Из любой, самой невозможной ситуации, есть выход.

– Например? – сверкнула глазами, полными слез и непритворной боли, Саша.

– Пускай Пашку заберет его папашка, – предложил Тютрин, – проведет время с сыном. Он же отец все-таки.

– Умнее ничего не мог придумать?

– Он же отец ему, – вкрадчиво повторил Тютрин.

– Угу. Такой же как ты своим.

– Тогда очкарика попроси, – проглотил обиду Тютрин не поморщившись. В принципе-то, она права. – Пашка с ним в корешах, не правда ли? – заговорщитски подмигнул.

– Не называй Костю очкариком, – попросила его Саша.

– Как скажешь, если он займется ребенком, – согласился Тютрин.