Но тут против ее воли слезы хлынули ручьем.

– Это не соринка, – рассуждающе произнесла Аллегра. – Ты плачешь.

Не в силах больше скрывать очевидное, Лотти закрыла лицо ладонями и разрыдалась в голос.

Маленькая невесомая ручка легла ей на плечо, и послышался голос Аллегры:

– А зачем ты плачешь? Кто тебя обидел? Не я?

Лотти улыбнулась сквозь слезы и ответила:

– Никто меня не обидел. Просто мне сегодня грустно.

– Вот, возьми, – протянула ей куклу Аллегра. – Когда мне бывает грустно, я обнимаю ее, и сразу ставится легче.

Потрясенная детской заботой, Лотти взяла куклу и обняла ее, и ей действительно сразу стало легче. И еще легче ей стало, когда она почувствовала в своей ладони маленькую ручку Аллегры.

– Нас с тобой ждут к завтраку, – сказала девочка. – Пойдешь? Или тебе настолько грустно, что ты не хочешь есть?

Лотти покрепче сжала руку Аллегры. Быть может Хайдену она не нужна, но этой девочке нужна несомненно. Лотти смахнула слезы и легко вскочила на ноги.

– Глупости, – сказала она. – Меня никогда и ничто не может расстроить так сильно, чтобы я не пошла завтракать.


Хайден Сент-Клер был в смятении.

Он никогда ничего не боялся – ни духов, ни таинственных огней, мерцающих по ночам за окнами, ни пустынных коридоров, где можно встретить в полночь привидение, несущее под мышкой свою отрезанную голову, оскалившую зубы в лунном свете. Не пугали его ни звуки музыки, ни запах духов, который должен был бесследно исчезнуть за долгие годы.

Напротив, он любил бродить бессонными ночами по пустому дому, твердо зная, что у него есть прибежище, где он всегда может скрыться.

И вот теперь этого прибежища не стало, не стало покоя. Впервые он почувствовал это, когда увидел Лотти в освещенной лунным светом музыкальной комнате. А сегодня, проходя мимо гостиной, он услышал звук, заставивший его замереть на месте. Это был давно забытый звук, звук, который он никогда не надеялся больше услышать в своем доме, долетевший до него словно из далекого прошлого. Его дочь смеялась.

Не в силах устоять, он подошел ближе и осторожно заглянул в приоткрытую дверь.

Лотги, Гарриет, Аллегра и одноглазая кукла сидели за столом и пили чай. На головах у них были шляпки, все разные, с лентами, перьями и цветами. Картину дополняло старое, побитое молью чучело попугая со стеклянными глазами, прикрепленное к плечу куклы. В руке куклы красовалась игрушечная сабля, и можно было предположить, что сегодня она исполняет роль одноглазого пирата.

Даже Мирабелла, и та была в шляпке – детском кружевном чепчике, завязанном атласной лентой под ее пушистым подбородком. Аллегра держала котенка на коленях и радостно смеялась всякий раз, когда Мирабелла пыталась поймать кончик ленты, свисающий со шляпки.

Похоже, только Хайдена не пригласили на это чаепитие, поскольку трое котят, которых подарила ему Лотти, тоже были здесь, прямо на столе, возле блюдечка со сливками. Четвертый, рыжий, носился вокруг ножки стола, гоняясь за своим хвостом.

В данную минуту Аллегра пыталась надеть на Мирабеллу штанишки, а Тыковка и мистер Уигглз, заподозрив неладное, бросились к двери, чтобы проскочить мимо Хайдена, пока их самих не постигла та же участь. Разумнее всего было последовать за котами, однако Хайден никак не мог оторвать глаз от представшей перед ним картины.

Опасность пришла, как всегда, с самой неожиданной стороны. Прежде чем Хайден успел уйти котенок заметил его и с громким мяуканьем бросился навстречу.

– Предатель, – прошипел Хайден, безуспешно пытаясь оттолкнуть котенка ногой.

Теперь было уже поздно. Улыбки на лицах дам тускнели, веселый разговор оборвался. Мисс Димвинкл застыла с непрожеванным пирожным во рту. Если бы она сейчас подавилась им, Хайдену обязательно приписали бы еще одно убийство.

Лотти откинула свисающие на глаза перья и сказала вежливым, прохладным тоном хозяйки дома:

– Добрый день, милорд. Не желаете ли присоединиться к нам?

Аллегра насупилась, погладила Мирабеллу и явно не спешила поддержать приглашение Лотти. Впрочем Хайден и сам понимал, что это не столько приглашение, сколько вызов. Наверняка они надеются на то, что он струсит и уйдет. Но Хайден не привык отступать. Он криво усмехнулся и спросил:

– А вы меня не заставите надеть шляпку?

– Нет, если вы сами того не пожелаете.

Лотти подвинула ближе к столу единственный свободный стул и налила чашку чаю. Хайден опустился было на стул, но тут же вскочил, услышав недовольный вопль. Хайдену пришлось стиснуть зубы, стряхнуть на пол рыжего котенка, и только после этого он смог усесться. Рыжий зверек немедленно вскарабкался по его ноге, оцарапав Хайдена острыми коготками, и свернулся у него на коленях. Хайден накрыл котенка салфеткой и сделал вид, что больше его не замечает.

Стул оказался слишком низким, неудобным. Хайден не знал, куда ему девать ноги. Наконец он просто вытянул их, коснувшись при этом ног Лотти. Хотя на ней была юбка, и панталоны, и чулки, воображение немедленно нарисовало ему эти ноги не только обнаженными, но и обхватывающими его тело. Наваждение!

– Хотите сливок? – спросила Лотти.

Хайден с трудом оторвал глаза от нежного овала ее лица и перевел взгляд на кувшинчик со сливками. К кувшинчику как раз подобрался черный котенок и, прежде чем Аллегра успела протянуть руку, опрокинул все сливки на себя. Безобразник тут же встряхнулся, и большая часть сливок оказалась на сюртуке Хайдена.

– Нет, благодарю, – пробормотал Хайден, наблюдая за тем, как облизывается черный разбойник. – Сливок, пожалуй, не нужно.

– Мы позаимствовали эти шляпки на чердаке, – сообщила Лотти, протягивая Хайдену чашку чаю. – Надеюсь, вы не станете возражать? Аллегра сказала, что эти шляпки принадлежали ее матери.

– Не все, – сказал Хайден, указывая на чепчик, надетый на голову Мирабеллы. – Если память мне не изменяет, этот чепчик когда-то принадлежал мне.

– Ты носил чепчик? – хихикнула Аллегра, прикрывая рот ладошкой.

– Носил, представь себе. Но это было бы еще не так страшно, если бы твоя прабабушка не настояла на том, чтобы меня нарисовали в этом чепчике, сидящим у нее на коленях. В то время у меня были длинные волосы, совсем как у тебя.

– А где этот портрет? Я его никогда не видела, – сказала Аллегра.

– И не могла видеть, – ответил Хайден; пробуя чай. – Когда мне было лет десять, как тебе, я стащил на кухне керосин, облил им этот портрет и сжег его во дворе.

– И правильно сделал, – понимающе кивнула Аллегра и вновь принялась натягивать на Мирабеллу кукольные панталончики.

– Не поделитесь ли вы с нами еще какими-нибудь воспоминаниями о своей юности? – спросила Лотти прикусывая булочку с кремом.

Хайден испытал огромное желание наклонить слизать с уголка ее губ остатки крема.

– Боюсь, что в те годы со мной не происходил чего-либо, заслуживающего внимания. Обычные мальчишеские проделки.

Гарриет поспешно запихала в рот большой кусок торта, надеясь на то, что Хайден не обратится к ней с вопросом, пока она будет занята делом. Увы, это ее не спасло.

– Скажите мне, мисс Димвинкл, – спросил Хайден, – как вам нравится здесь у нас, в Корнуолле?

Гарриет уставилась в свою чашку, покраснела и тихо пролепетала:

– Очень нравится, милорд. Просто не могу выразить словами, как я благодарна вам за то, что вы написали моим родителям и попросили разрешения, чтобы я у вас осталась. Ведь если бы вы приказали мне вернуться в Кент, я, наверное, просто ум… – Гарриет запнулась, перестала жевать и замолчала.

– Умерли? – договорил за нее Хайден, не дожидаясь, пока она проглотит.

– А у Лотти мама умерла, когда ей было всего три года, – неожиданно сказала Аллегра. – Был пожар, и она погибла в огне. Лотти ее совсем не помнит. Грустная история, правда?

– Правда, – согласился Хайден, искоса взглянув на жену. – Ужасно грустная история.

Аллегра отвернулась, покачивая на руках Мирабеллу словно маленькую дочку:

– Лотти говорит, я счастливая, что помню свою маму.

Хайден почувствовал подкативший к горлу комок.

– Ты в самом деле счастливая, – сказал он, впервые после смерти Жюстины заговорив с дочерью об этом. – Мама очень любила тебя.

Затем он неуклюже отставил стул и поднялся. Рыжий котенок скатился на пол и недовольно покосился на Хайдена.

– А теперь прошу простить меня, леди, – сказал Хайден. – Меня ждут дела. Надеюсь, после чая вы вернетесь к вашим урокам.

Трудно было понять, кто при упоминании об уроках почувствовал себя более виноватой – Аллегра или Лотти. Впрочем, Хайдену было сейчас не до этого, ему хотелось как можно скорее исчезнуть. А когда он выбрался из гостиной и широкими шагами направился в свой кабинет, его догнал дружный взрыв смеха.

Вскоре Хайден окончательно убедился в том, что спокойные времена в этом доме отошли в прошлое. Теперь целыми днями здесь царило оживление и слышался смех. Он доносился из классной комнаты, он доносился в открытые окна со двора, когда Лотти и Аллегра выводили котят в сад на прогулку. Часто он доносился и из гостиной, где Лотти читала вслух свои любимые готические романы о привидениях, вызывавшие больше смеха, чем ужаса.

Однажды Хайден застал под дверями гостиной Мегги и Джима, но не прогнал их. Ведь теперь у него самого не было места, где можно было бы укрыться от посторонних глаз.

Но еще больше, чем смех, Хайдену досаждала музыка. Теперь, когда двери музыкальной комнаты оставались открытыми, он никогда не знал, в какой момент привычная, установившаяся за последние четыре года тишина будет взорвана звуками рояля. Музыка делала жизнь Хайдена просто невыносимой. Когда Аллегра садилась за рояль, он все чаще старался сбежать из дома – в соседнюю деревню или просто в луга своем на жеребце.

Чем теснее сближались Лотти и Аллегра, тем острее становилось одиночество Хайдена. Как-то дождливым вечером он заглянул от скуки в библиотеку и замер от удивления. Его дочь… читала!