Уолрейфен был не прочь вызвать у кого-нибудь возмущение, если это шло на пользу дела, но в это утро у него не было ни минуты свободной. Его мучила неприятная ноющая головная боль, потому что проблемы личного характера были для Уолрейфена самыми неприятными. Он с автоматической точностью выполнял свою повседневную работу, подписывая десяток документов, лежавших у него на письменном столе, и по очереди передавая их Уортуислу, своему давнему поверенному.

– Благодарю вас, милорд, – после каждого полученного документа говорил Уортуисл и, кряхтя, отвешивал поклон, от которого очки в серебряной оправе сползали вниз по его носу.

Когда все было подписано, рассыльные, выстроившиеся за дверью, все как один с облегчением вздохнули. Смайт, дворецкий, по очереди впускал их, чтобы каждый мог представить то, что так безотлагательно требовало внимания его сиятельства. Уолрейфен бегло просматривал каждый документ, изменял несколько слов, механически ставил подпись, и рассыльный отправлялся обратно в Уайтхолл или туда, откуда его прислали.

– Что еще, Смайт? – обратился Уолрейфен к дворецкому, когда Уортуисл исчез в своем кабинете.

Кашлянув, Смайт развернул свой список и сделал шаг вперед.

– Во-первых, милорд, сэр Джеймс Сиз. Он хочет знать, остается ли еще в ваших планах в половине четвертого посетить открытие нового хирургического отделения в больнице Святого Фомы.

– Я встречусь с ним за пятнадцать минут до этого.

– Да, милорд. – Смайт снова заглянул в свой список. – Во-вторых, леди Кертон продолжает присылать письма, спрашивая, сможете ли вы завтра провести встречу в «Обществе Назарета», у майора Лодервуда приступ подагры.

– А теперь запишите, Огилви, хорошо? – обратился Уолрейфен к своему секретарю. – Обед на семь человек, Смайт, после встречи с губернатором в продолговатой гостиной. Позаботьтесь, чтобы подали черепаховый суп для леди Делакорт, и разыщите бутылку бордо девятого года для преподобного мистера Амерста.

– Хорошо, милорд.

На столе Огилви зазвонили маленькие часы, и он взял календарь его сиятельства.

– А! В час завтрак с премьер-министром и министром внутренних дел в Уайтхолле, сэр, – напомнил секретарь.

– С Веллингтоном и Пилем? Неужели я был так глуп, что согласился на такое? – Изобразив улыбку, Уолрейфен отодвинул кресло с твердым намерением подняться наверх и переодеться, но не встал, как можно было ожидать, и Огилви со Смайтом выжидательно замерли в тишине.

– Что-нибудь еще, милорд? – нерешительно кашлянув, в конце концов, спросил дворецкий.

– Утренняя почта, Смайт, – ответил Уолрейфен, машинально просматривая оставшиеся на столе бумаги. – Это все?

– Ну да, это все, – смутился дворецкий.

– Понятно. – Уолрейфен снова переложил листы.

– Вы ожидали еще что-то, сэр? – заботливо поинтересовался Огилви.

– Нет, – Уолрейфен покачал головой, но беспокойная мысль не оставляла его, – пожалуй, нет.

Он встал и извинился, но, пока он шел по коридору и поднимался по лестнице в свою спальню, тревожная мысль продолжала преследовать его. Столько сообщений, столько писем – и ничего от миссис Монтфорд? А ведь после ее последнего сообщения прошло больше двух недель. Это было довольно странно, потому что с тех пор, как его дядя нанял это женщину, у Уолрейфена не было ни одной спокойной недели. А теперь две недели гробового молчания? Неужели его отношение все-таки довело ее до крайности? Неужели она ушла? Неужели дядя Элиас довел ее до безумия?

О Боже, ему ничего не было известно. И во многом к собственной досаде, это доводило его самого до безумия.

«Все дело в том, – твердо решил Уолрейфен, – что мне нужна новая любовница. Необходимо перестать терзаться из-за своей мачехи и ее нового мужа, перестать думать об этой экономке и ее проклятых письмах и тем более необходимо перестать тосковать о Кардоу и своей прежней жизни, а вместо этого нужно просто поискать удовлетворения среди пышного полусвета». Он почти сожалел, что позволил Иветте – нет, Ивонне – уйти от него, но женщина стала жаловаться, что он слишком много часов отдает работе.

Вероятно, ее не заботило, что половина лондонского населения жила в нищете, которую она даже не могла себе представить. Вероятно, она не желала, чтобы ей напоминали о том, что в Англии детей регулярно бьют, заключают в тюрьмы и вешают по прихоти высшего класса. Нет, Ивонна – или черт знает, как ее звали – никогда не беспокоилась о чем-либо, кроме того, чтобы шляпка гармонировала с перчатками. И внезапно Уолрейфен понял, что его новая любовница не уменьшит боли, которая последнее время преследовала его на каждом шагу.

Боль? О Господи, до чего сентиментально этот звучит! Он ведь больше не тот оставшийся без матери ребенок, которого отправляли в школу-интернат или в помещение для слуг, потому что отец не желал, чтобы он беспокоил его своим присутствием. С тихим проклятием Уолрейфен вбежал в дверь своей спальни, мечтая одеться и уехать, но Бидуэлл, его камердинер, едва успел снять с него утреннюю одежду, как в комнату вошел дворецкий.

– Милорд, – неестественно напряженно заговорил Смайт, – только что прибыло сообщение...

– Пусть подождет, – оборвал его граф. – У меня деловой завтрак.

– ...из Кардоу, – зловеще закончил дворецкий.

– Из Кардоу? – Уолрейфен отстранил Бидуэлла, державшего свежий шейный платок. – Продолжайте, – более мягко сказал он. – Что случилось?

– Плохие новости, милорд, – печально улыбнулся Смайт.

– Это... дядя Элиас? – Внезапно Уолрейфена охватило предчувствие того, что произошло самое страшное. – Это так, да? – прошептал он.

– Увы, сэр, – тихо ответил Смайт, – майор Лоример скончался.

– Боже мой. – На мгновение Уолрейфен закрыл глаза. – Как, Смайт? Что случилось?

– Неприятное дело, сэр, – пробормотал дворецкий. – Местный мировой судья требует, чтобы вы немедленно приехали в Кардоу.

– Это само собой разумеется. Но вы сказали – мировой судья? Какое отношение к этому имеет мировой судья?

– Мне очень неприятно, сэр, – еще сильнее помрачнев, ответил Смайт, – но, видимо, ваш дядя умер при невыясненных обстоятельствах.

Уолрейфену стало плохо, у него подкосились колени, и неожиданно в глубине души он остро ощутил свое одиночество. Святые небеса, как это могло случиться? Он снова подумал о плохо завуалированных предупреждениях миссис Монтфорд, но дядя Элиас всегда казался ему неуязвимым.

– Как он умер? – тихо спросил граф.

В наступившей тишине было слышно, как возится Бидуэлл, доставая дорожные корзины.

– Его застрелили, сэр, – наконец ответил Смайт.

– Застрелили? – Не веря услышанному, Уолрейфен пристально смотрел на дворецкого. – Как? Кто? Ей-богу, я повешу их и отправлю прямиком в ад. – Он совершенно забыл, что не одобрял смертную казнь.

– Предполагают, что в библиотеку забрался вор и напал на него.

– Вор? – отрывисто повторил Уолрейфен. – В Кардоу? Никто не осмелился бы. Кроме того, там высокие зубчатые стены, в нижние окна вставлены решетки, а окна библиотеки находятся на высоте тридцати футов. Там два внутренних двора, и все ворота держат надежно запертыми.

– Замки могли взломать, сэр, – предположил Смайт.

– Только не те, – мрачно возразил Уолрейфен. – Кардоу же крепость. Никто – никто – никогда не проникал в этот замок с помощью хитрости. Во всяком случае, за последние восемь столетий.

– О Господи, – пробормотал Смайт, очевидно, придя к какому-то мрачному заключению, но граф, перейдя к действиям, уже надевал пальто и направлялся к двери.

– Сообщите премьер-министру, Смайт, – распорядился Уолрейфен. – Я вынужден перенести встречу. Откажите сэру Джеймсу, отложите посещение «Общества Назарета» и пошлите записку леди Делакорт на Керзон-стрит. Скажите, чтобы она была готова в три часа выехать в Кардоу.

– Ее сиятельство будет сопровождать вас? – немного удивился Смайт.

– Ей придется, – хмуро ответил Уолрейфен. – Я буду занят этим прискорбным делом, а нужно будет принять гостей, заняться едой и только Бог знает, чем еще. И помимо всего прочего, она все же его невестка, и у нее есть долг перед этой семьей.


В конечном счете Сесилия была рада исполнить свой долг. Уолрейфен давно знал, что его мачеха любила чувствовать себя нужной, ей доставляло удовольствие быть частью семьи Лоримера, хотя один лишь Бог знал почему. Во время брака с отцом Джайлза она была осью, вокруг которой они все вращались, и после его смерти она продолжала поддерживать отношения с большинством его родственников. Но главное, Уолрейфен и Сесилия, несмотря на их мелкие ссоры, давно стали хорошими друзьями, и он говорил себе, что это все же лучше, чем ничего. И вот теперь ему понадобилась ее помощь.

Уолрейфен почувствовал огромное облегчение, когда Сесилия прибыла на Хилл-стрит на четверть часа раньше, готовая пуститься в длинное путешествие на запад. Конечно, как и предполагал Уолрейфен, ее сопровождал Делакорт. Будь он сам женат на Сесилии, он не выпускал бы ее из виду. А кроме того, Сесилия иногда умудрялась попадать в неприятности.

Всего было четыре экипажа: два занимали багаж и слуги. Из двух оставшихся в одном расположились сам Уолрейфен и юный Огилви, а в другом – лорд и леди Делакорт. Путешествие казалось бесконечным, даже когда уже приближалось к концу. Но еще хуже было то, что, еще не приехав в Кардоу, Уолрейфен уже мечтал покинуть проклятое место и решил, что сделает это завтра же.

Но ей-богу, еще больше Уолрейфен хотел разыскать убийцу своего дяди. Он нашел бы в себе силы вытерпеть Кардоу, если бы это помогло ему. Возможно, Уолрейфен и дядя не были близки, но в душе Элиас был хорошим человеком. Он всем пожертвовал ради короля и страны, и недопустимо, чтобы его убийца остался безнаказанным. О Боже, это несправедливо! А разве Уолрейфен не был страстным поборником справедливости? Несомненно, если он мог хоть чего-то добиться для бедняков Англии, то разве не мог он сделать то же самое для своего дяди?