Они уже доехали до старого крошечного сарая, и Обри постаралась уклониться от обсуждения ее прошлого. И еще ей хотелось не думать о глазах Уолрейфена, а показать ему заново покрытую шифером крышу сарая. Она спустилась с лошади у старого пня, чтобы избежать тревожных ощущений, которые могло вызвать прикосновение рук графа к ее талии.

Очевидно, поняв это, он взглянул в ее сторону, выгнув одну бровь, и ловко спрыгнул с седла, но, когда его левая нога коснулась земли, произошло что-то непредвиденное: его колено согнулось, и Уолрейфен чуть не упал на землю. Выронив поводья, он пошатнулся, и Обри, инстинктивно бросившись вперед, твердой рукой обхватила его за талию.

– Опять мой ревматизм, – сухо сказал он, с некоторым смущением глядя на нее.

– Ах да, этот ревматизм, которого у вас нет, – нахмурилась Обри. – Я помню.

– Боже, миссис Монтфорд, сегодня вы демонстрируете завидное чувство юмора. – Уолрейфен перенес вес тела на левую ногу, поэтому Обри отпустила его.

– Пожалуй, стоит отдохнуть под этим деревом, – предложила она; это был раскидистый дуб, но его ветви сейчас почти оголились.

– Великолепная идея.

Быстро привязав свою лошадь, Уолрейфен без возражений сел рядом с Обри, потом, слегка поморщившись, вытянул ногу и оперся спиной о ствол дуба.

– Мой сын сказал мне, что вчера видел вас в огороженном стенами саду. – Обри тайком бросила быстрый взгляд в его сторону. – Надеюсь, он не дерзил?

– Вы боитесь, что дерзость передается по наследству? – усмехнулся граф. – Нет, он был сама воспитанность. Вы должны им гордиться.

– Тогда хорошо.

– Обри, у вас на языке вертится вопрос. – Посмотрев на нее, снова рассмеялся Уолрейфен и придвинулся ближе, его улыбка и растрепанные легким ветерком волосы придали ему почти мальчишеский вид. – Вероятно, еще один дерзкий вопрос.

– Айан говорит, вы хромаете, потому что вас ранили в ногу. – Она не преминула заметить, что граф назвал ее по имени. – Он говорит, в вас стрелял контрабандист. Я уверена, что вы просто развлекали его. Ведь у вас вовсе нет ревматизма, правда?

– Да, Обри, я так сказал ему, когда мы познакомились, – невозмутимо ответил граф, машинально массируя колено. – Но вы хотели бы видеть во мне какого-то слабого, ковыляющего типа.

– Милорд, я ничего подобного не думала, – широко раскрыв глаза, возразила Обри.

– Тогда что вы обо мне думаете? – мягким, гипнотизирующим голосом спросил Уолрейфен, перехватив ее взгляд.

– Что вы молодой человек в расцвете сил, – отведя взгляд, ответила Обри, – и что у вас нет ни ревматизма, ни артрита, ни чего-либо даже отдаленно похожего на эти болезни, но что вы иногда хромаете.

– Это история, которая может быть интересна только для маленьких мальчиков, – помолчав, заговорил Уолрейфен. – Я участвовал в одном из сумасбродных проектов Сесилии – миссионерский дом для пташек всех пород, – и, как оказалось, некоторые девушки занимались делами еще менее нравственными, чем проституция.

– Ну и ну! Какими же?

– Контрабандой опиума, – чуть заметно улыбнулся граф. – И в одну прекрасную ночь мы с Делакортом помешали неким отвратительным личностям, разгружавшим груз на Темзе. Немедленно последовал выстрел, и пуля угодила мне в ногу.

– О-о, это звучит... весьма прискорбно.

Но, честно говоря, это прозвучало совершенно невероятно, и Обри задумалась, знает ли она хоть немного этого человека.

– А, ерунда, рана вовсе не угрожала моей жизни, – пожал плечами Уолрейфен. – Однако пуля вырвала кусочек сухожилия, или связки, или еще черт знает чего, но теперь время от времени мне этого не хватает, и перед дождем болит кость.

Не успел он это промолвить, как налетевший порыв ветра растрепал Обри волосы, и она взглянула вверх на потемневшее небо.

– Милорд, а сейчас она, случайно, не болит?

– Дьявольски болит, – признался Джайлз, и в тот же момент вокруг них застучал дождь.

Вскрикнув, Обри вскочила на ноги, схватила поводья своей лошади и бросилась в открытый сарай, а граф последовал за ней, спасаясь от начавшегося настоящего потопа. – Я же сказал, чтобы вы взяли зонт! – крикнул он сквозь усиливающийся шум.

Они отвели лошадей в сарай и привязали их там. В помещении пахло сеном и прелым зерном, но эти запахи сейчас заглушал свежий запах дождя. Обри всмотрелась в сумрак, и вдруг рыжая полосатая кошка спрыгнула вниз с верхней балки и, подозрительно косясь на них, прошмыгнула мимо.

Отряхнув шляпу от дождевых капель, Уолрейфен повесил ее на ржавый гвоздь, и Обри последовала его примеру. Дождь теперь гудел и стучал, отскакивая от утрамбованной земли во дворе.

– Это невыносимо! – прокричал граф. – Давайте найдем место потише.

В глубине сарая они нашли кучу чистой соломы, и граф, усевшись, уперся локтем в колено, стараясь показать, что чувствует себя как дома. Обри, приподняв амазонку, тоже села, и некоторое время они просто прислушивались к шуму дождя, теперь более отдаленному и тихому. Сарай неожиданно показался Обри слишком интимным местом, она смутилась и почувствовала, что нужно встать и уйти.

– Не нужно смущаться, Обри, – мягко сказал Уолрейфен, бросив на нее быстрый, немного строгий взгляд. – Вряд ли я могу соблазнить вас в таком людном месте. – Он продолжал смотреть в темноту сарая, а Обри принялась собирать складки на платье, а потом медленно заглаживать их. – Вы сожалеете, что я поцеловал вас? Я должен еще раз извиниться?

Сожалела ли она? Обри задумалась. Конечно, это была ошибка, но она совсем не была уверена, что легко откажется от своих воспоминаний. У нее было не много воспоминаний такого рода, и вряд ли в будущем их будет больше.

– Не буду лгать вам, милорд, и говорить, что ничего не чувствовала. Но то, что мы делали, неразумно.

– Но было ли это так ужасно неразумно, Обри? – Он пристально смотрел на нее пронизывающим взглядом серых глаз. – Вы своим гневом и я своим высокомерием пытались прикрыть жгучую страсть.

– Я ваша служанка, милорд, – напомнила Обри.

– Вы женщина, Обри. – Граф сжал одну руку в кулак, а потом бессильно уронил ее в сено. – Красивая, желанная женщина. Разве так неразумно желать вас?

– Тот поцелуй ничего не значит, милорд, – покачала головой Обри, – но с этим нужно покончить. Мы не... Нас ничто не связывает друг с другом.

– Не связывает? – эхом повторил он в изумлении. – Что вам нужно, Обри, прежде чем переспать со мной? Обручальное кольцо? И хорошенько обдумайте свой ответ.

«Я хочу, чтобы вы смотрели на меня так, как смотрели на леди Делакорт, хочу, чтобы вы втыкали мне в волосы веточки зелени и терлись губами о мой лоб», – чуть не вырвалось у Обри, и она отвернулась, понимая, что этого не будет.

– Я ваша служанка, милорд, – снова сказала она.

– Обри, если вы еще раз употребите слово «милорд», когда мы одни, я вас поцелую, – строго предупредил граф.

– Как же мне тогда называть вас?

– Джайлз.

– Это слишком фамильярно, – покачала головой Обри. Проклятие сорвалось с его уст, и он отвернулся. На этот раз он уперся в колени обоими локтями, словно хотел спрятаться от Обри, и уставился на дождь.

Сейчас Уолрейфен выглядел каким-то более юным. О, у него в глазах еще сохранялось выражение пережитого горя, но со времени приезда в Кардоу он постепенно стал менее напряженным, и его походка стала более раскованной. Обри часто видела, как он, проходя через служебное помещение, обменивался шутливыми замечаниями с кем-либо из встретившихся ему слуг. И он чаще стал одеваться так, как одевались в провинции джентльмены – в куртку коричневого или зеленого цвета и кожаные бриджи, а не в официальную одежду черного или синего цвета, которой, несомненно, требовала его городская жизнь. Но некоторые вещи не изменились – он оставался таким же умопомрачительно красивым и временами бывал таким же невыносимо высокомерным. Обри долго неподвижно сидела на соломе, позволив своему пристальному взгляду скользить по лицу Уолрейфена. Темные волосы графа и его глаза с серебристым отливом великолепно оттеняли друг друга, его резко очерченный подбородок говорил об упрямстве, а прямой тонкий нос придавал его профилю истинный аристократизм. А как он смеялся! При этой мысли что-то внутри у Обри опускалось в самый низ.

В конце концов, Уолрейфен, должно быть, почувствовал ее взгляд. Откинувшись назад, он оперся одним локтем о солому и задумчиво посмотрел на Обри.

– Обри, вы очень любили своего мужа? – спросил он словно откуда-то издалека, и она тотчас отвернулась.

– Я... думаю, да.

– Ах, вы не уверены! – пробормотал он. – Но, дорогая, об истинной любви редко говорят с неуверенностью.

– Что вы знаете об этом чувстве? – Обри слишком поздно вспомнила о леди Делакорт. – Простите, – сразу же извинилась она, – мне не следовало этого говорить. Я понимаю, на своем пути вы тоже пережили потерю.

– Я никогда не был женат, – удивленно поднял бровь Уолрейфен.

– Среди слуг ходят разговоры, что вы все еще влюблены в леди Делакорт, – казалось, сам сатана подтолкнул ее в бок, – и что вам не нужен никто другой.

– Черт побери! – выругался граф и, подняв соломинку, принялся жевать ее. – Они действительно так говорят?

– Я случайно подслушала это пару раз.

– Похоже, вам это не доставляет особого удовольствия, дорогая.

– Мое удовольствие или неудовольствие вряд ли касается вас, сэр. – Обри хотелось, чтобы он перестал называть ее «дорогая» этим низким, хрипловатым голосом.

–Но могло бы и касаться. – Уолрейфен посмотрел прямо на нее, и у него в глазах снова заплясали искорки.

– Я сказала не подумав, милорд. Прошу извинить меня.

– О, это что-то новое.

– Прошу прощения... Что новое?

– Ваше извинение, Обри, – рассмеялся граф. – Вы много лет говорили не подумав. – Он немного помолчал, а потом добавил: – А что касается леди Делакорт, то да, я ухаживал за ней в то время, когда мы оба были совсем молодыми. Я считал ее очаровательной и красивой, но не решился сделать последний шаг. А как вы знаете, тот, кто колеблется, теряет все.