Грустная улыбка тронула ее лицо. Вообще-то она не желала его ударить, особенно после того, как он остановил коня Джаджи и осадил капитана по фамилии Молсон за употребление бранных слов. Но тогда он оказался к ней ближе всех, а в его манерах сквозило такое, что сразу вызвало у нее обиду. И еще она была убеждена, что, несмотря на его доброту по отношению к Джаджи, он ничем не отличается от других равнодушных иноземцев, искателей сокровищ, которые ордой хлынули в Индию, как только был смещен глава Ост-Индской торговой компании.

– Не иноземцы, – поправила себя Иден, вслух разговаривая на родном языке, от которого она совсем отвыкла за прошедшие три года, – англичане. Они англичане, Иден, и они уже здесь – в Маяре. Что ты теперь будешь делать?

«А ничего», – решила она, с вызовом вскидывая подбородок. Она не собиралась раскрывать этому отвратительному Молсону или высокому господину, кто она. Здесь, во дворце раджи, она в безопасности, и, если одному из них вздумается расспрашивать о юноше, который так свободно говорил с ними на их родном языке, Иден была уверена, что ни сам Малрадж, ни его министры не станут посвящать их.

Иден вернулась к себе, увидела свое отражение в зеркале и невольно улыбнулась. Если бы не синие глаза, которые, впрочем, могли бы принадлежать горянке или метиске, да золотисто-медная прядь волос, выглядывающая из-под расшитого края сари, прикрывающего голову, она вполне могла бы сойти за индианку. Палящее южное солнце покрыло темным загаром ее кожу, а бесконечные наставления Бегум Фаризы о том, как подобает держать себя и как говорить, совершенно преобразили ее: из долговязого, неуклюжего английского подростка она превратилась в прелестную молодую индианку.

Вдруг лицо Иден стало серьезным. Нет, подумала она со вздохом, она не индианка и не притязает на родство с покойным правителем Маяра или принцами и принцессами, с их многочисленными женами, дядьями и тетками, кузинами и кузенами, слугами, рабами, танцовщицами и наложницами, которые составляют его огромную и пеструю семью.

И все же она прожила с ними почти четыре года как своя. Покойный раджа любил и баловал ее, его жены терпели, а все остальные относились к ней, как к брату Джаджи. Именно он дал ей имя Чото Бай, когда она прибыла в Питор в чалме и огромных шароварах, похожая как две капли воды на местного мальчишку.

Скорее всего никто из них уже и не вспоминал, что, когда более трех лет назад солдаты раджи привезли ее в Маяр, она была всего лишь маленьким напуганным ребенком-чужестранцем. Да и сама Иден уже не вспоминала об этом, потому что последующие годы она говорила, думала и мечтала только на хиндустани, деятельно участвовала в бурной жизни зенаны, женской половины дворца. Она овладела искусством изготовления духов и ароматических масел, научилась готовить карри, который составлял основу индийской кухни, вышивать – она украшала вышивкой все свои сари. Ее попеременно ругали, хвалили и любили младшая жена покойного раджи и Бегум Фариза, его кормилица и управительница зенаны. Они сразу же взяли Иден под свое крыло и обращались с ней, как с любой другой девушкой во дворце.

«На протяжении всего времени ко мне относились так, будто я родилась в этой семье», – подумала Иден с глубокой благодарностью. Даже сестры раджи уступали ей в образовании, но никто во дворце ни разу ни словом, ни жестом не дал ей понять, что она отличается от них, за исключением вопроса, касающегося purdah. Все обитатели женской половины, включая мужественную кормилицу и многочисленных жен, жили по обычаю в строгой изоляции, денно и нощно охраняемые армией евнухов, вооруженных ножами и ружьями. Женщины во дворце не могли общаться или разговаривать с незнакомцами, не должны были показывать им свое лицо. Сделать это – означало опозорить себя на всю жизнь.

Иден тоже приучили свято соблюдать требования purdah, но в отличие от остальных женщин во дворце она могла в любое время свободно общаться с покойным раджой и его сыновьями или проводить время в обществе Авал Банну в мардане, мужской половине, слушая, как бульканье его кальяна наполняет тишину ночи. Иден даже охотилась с Малраджем и его слугами, переодеваясь в мужское платье и укрывая голову чалмой. А с Джаджи они в его покоях часто по вечерам играли в shatranj.

Да, превращаясь в Чото Бая, Иден наслаждалась свободой и возможностями, о которых никогда и не мечтала. Здесь она росла счастливой, и нетрудно понять, почему прибытие британской делегации вызвало в ней такую тревогу и опасения. Одно присутствие этих людей напоминало ей отдаленные раскаты грома перед началом мусонных дождей. Но если начало дождей всегда было желанно, то присутствие иноземцев, казалось, наполняет воздух обещанием зловещих перемен.

– Be-wakufi! Полная чушь! – сказала она вслух и рассмеялась, потому что думала в точности как Дунна Джин, дворцовый астролог и великий знаток старинных книг, который вечно предсказывал совершенно невероятные ужасы. Конечно, не очень приятно сознавать, что британский представитель наконец-то добрался до Маяра, но это ведь не означает, что над жизнью, к которой она успела привыкнуть, нависла какая-то угроза.

Скользнув ножками в расшитые туфельки, стоявшие у двери, Иден вышла из комнаты и направилась к женщинам, которые собрались в расписном дворике на завтрак. Она слушала их беззаботную болтовню, смех, похожий на нежный звон колокольчика, и погружалась в их мир – мир, который давно стал ей родным. Она выбросила из головы воспоминания о неприятной встрече и уже через минуту забыла о ней.

Глава 3

За исключением младшей жены и Бегум Фаризы никто в зенане, женской половине дворца, никогда раньше не видел англичан. Ничего удивительного, что известие о предстоящем официальном визите более дюжины иноземцев вызвало во дворце заметный переполох и бесконечные обсуждения ожидаемых гостей. Женщины гадали, как они выглядят, держатся, доходило даже до обсуждения их мужских достоинств. Иден, как лучшему знатоку иноземцев, задавали бесчисленные вопросы, она была рада, что в зенане еще не знают об их с Джаджи утреннем приключении. Иначе у нее не осталось бы ни секунды покоя.

Иден не скрывала, что иноземцы тоже ее очень интересуют, и приходила в отчаяние оттого, что ей не разрешают принимать участие в многочисленных празднествах в честь их прибытия. Только младшей жене, последней из оставшихся в живых жен покойного раджи, и двум ее дочерям разрешили присутствовать всего лишь на одном празднике – коротком официальном приеме, который устроили вечером в день прибытия англичан в Маяр. С плотными накидками на головах они расселись за ширмой, отделяющей их от остальных, и почти не видели гостей. Позже сестры раджи не смогли рассказать ничего вразумительного. Ни их туманные описания, ни слухи, ходившие во дворце, так ничего и не прояснили.

– Наверное, мы о них так ничего и не узнаем, – горько вздохнула Аммита, танцовщица с темными миндалевидными глазами. Она была любимой танцовщицей раджи и потому свободно общалась с женщинами, занимающими более высокое положение во дворце. Сидя в комнате у Иден на подушке с кисточками и скрестив под собой стройные ноги, Аммита не спеша ела jellabies с медного блюда, которое держала в руках. Она пребывала в полном отчаянии оттого, что ее не пригласили танцевать для иноземных гостей. В свои шестнадцать лет девушка была тонка, как тростинка, и прекрасна, как мечта. Ее положение во дворце могло бы вызвать ревность многих, кто пользовался меньшим вниманием раджи, не будь она по натуре добрейшим существом, сумевшим завоевать всеобщую любовь и стать близким другом Иден.

– Через два дня они покинут дворец, а мы их так и не увидим, – горько сокрушалась Аммита.

– Кроме того, который останется, – напомнила Иден. – Его назначат kotwal, главой штата. Англичане называют его «резидентом».

– Подумаешь! – отозвалась Аммита и презрительно наморщила носик. – Мне нет дела до того, хочет он стать главой штата вместо Малраджа или нет. Говорят, он зануда и к тому же нездоров, а на хиндустани говорит просто ужасно. Кому он нужен такой? – Она оперлась подбородком на руку и задумчиво добавила: – Вот эскорт мне бы хотелось увидеть. Говорят, военные въезжали в город в ярко-красных мундирах и сабли звенели у них на боку.

Хотя никто из женщин во дворце не видел этого, Малрадж накануне выслал навстречу британской делегации процессию празднично убранных коней и слонов под командованием главы своего совета – дивана Пратапа Рао, чтобы сопроводить гостей во дворец. Толпы горожан собрались на улицах поприветствовать англичан, а Иден с Аммитой спрятались за шторкой на самом верхнем балконе Башни Ветров, чтобы посмотреть на процессию. К большому разочарованию девушек, увидеть им удалось совсем немного. Городские дома лепились друг к другу слишком плотно, закрывая обзор. Они поняли только по крикам толпы, что процессия прошла мимо них внизу.

– Кто знает, возможно, тебя могут пригласить танцевать во время tamarsha, – утешила Иден Аммиту, имея в виду праздник, который должен был состояться следующим вечером. – Тогда уж ты их обязательно увидишь.

Аммита с сомнением посмотрела на нее:

– Малрадж стал совершенно невыносим с тех пор, как они приехали. По-моему, он вообще не хочет показывать меня гостям. – Ее подведенные сурьмой глаза смотрели на Иден с нескрываемым любопытством. – А ты? Ты вроде бы и не хочешь увидеть их, а ведь они твоей крови.

Иден быстро наклонила голову над чашей, где она помешивала хну. Душистый запах сандалового дерева наполнял комнату, становилось темно – зажгли масляные лампы. Голова Иден была неприкрыта, и, если бы на ее лицо не падала тень, Аммита увидела бы слабый румянец, выступивший у девушки на щеках.

– У меня нет особого желания видеть их, – ответила Иден, пожав плечами. – Они наверняка толстые и не умеют вести себя или молодые и нетерпеливые, как все иноземцы.

– Что ж, возможно, ты права, – со смехом согласилась Аммита и потеряла всякий интерес к теме. Она откинулась на подушке и жестом призвала одного из слуг начать сложную работу по росписи ее ладоней и подошв хной.