— Здравствуйте, девушки! — наигранным голосом я приветствую своих «феечек». Двое сидят за своими столами, а Александра что-то показывает на компьютере Карине.

Ответом мне служит молчание. Что же, я другого и не ожидал. Достаю заготовленные магнитики и кладу перед каждой на стол. Они даже не смотрят на меня. Игнорируют. Но стоит мне подойти к своему столу, как слышатся шлепки по полу, будто со стола падают ручки. Это скинули мои магнитики. Жест презрения. Что же, тем лучше — меньше будут досаждать.

Ай!

Я вскакиваю со стула, куда только хотел присесть — что-то острое впивается в пятую точку. Переворачиваю стул. Так и есть — шесть обойных гвоздей вбиты снизу в сиденье. Тихое хихиканье громче всяких фанфар. Похоже, что мне придется носить с собой подушку… или попытаться объясниться? Попробую второе.

— Милые женщины, дорогие сослуживицы, вы можете делать вид, что меня не существует. Можете вбивать гвозди, можете заливать кофе важные документы, можете хоть говном весь мой стол измазать — но вы не сможете сделать мне больнее, чем сейчас. Да, я знаю, что вы обо мне думаете, что я гандон и прочее. Но это не так. На самом деле я неравнодушен к Оксане и пошел на такую хитрость с розыгрышем, чтобы иметь возможность узнать её поближе и показать ей, что я не только косячник и раздолбай, но ещё и мужчина. Мужчина, который думает о ней. Ведь только ради неё я терплю вас все эти годы, только ради неё ещё не разбил морду Юрию и не уволился, только ради неё я и продал машину, чтобы отправиться в это путешествие.

Мои слова подействовали на «феечек», по крайней мере, пальцы перестали щелкать по клавиатурам, хотя взгляды всё ещё устремлены в мониторы. Так, уже хорошо. Я поднимаю магнитик с пола. Озеро Среднее Куйто, то самое, где Оксана вытащила огромную щуку.

— В одну из ночей ко мне пришел Юрий и начал выпытывать по поводу Оксаны. Я отвечал ему правдиво, что буду бороться за неё и что мне наплевать на его угрозы. К сожалению, я не учел, что он будет записывать наш разговор, а потом ещё подвергнет его редакции. Я не сомневаюсь, что у вас есть эти записи, и вы спокойно сможете услышать неестественные паузы и щелчки на заднем фоне. Это очень грубая подделка и мне искренне жаль, что вы на нее повелись. Теперь вы можете думать обо мне всё, что хотите. Я всё сказал.

Я кладу магнитик на стол Олеси Абиковой и поворачиваюсь к ним спиной.

— Боря… — окликает меня Карина.

— Да?

— То, что ты нам сейчас рассказал… Правда?

— Я никогда не был более искренен, чем сейчас. Девчонки, это одна сплошная подстава. Одна большая…

— Ты будешь на нас сейчас ругаться, наверное, — подает голос Олеся. — В общем, мы поверили Юрию и написали на тебя «служебки». Ты прости нас, но мы были злы из-за Оксаны…

— Значит, он всё-таки вынудил вас. Эх, и я дурак не позвонил вам. Ладно, прорвемся как-нибудь.

— Нет, ты в самом деле ничего такого не хотел, как было на записи?

— Это подстава чистой воды. Я даже не знаю, кому ещё объяснить. Но чувствую, что объяснять придется многим. Фиг с ним, если меня уволят, но вот Оксану жалко, Юрий же ей потом прохода не даст.

— Мы сейчас пойдем и заберем свои служебки. Правильно, девчонки? — Александра поднимается с места.

— Правильно. Не дадим нашего Борю в обиду! Только мы можем над ним издеваться! — встает и Карина.

— Я согласна, вот сейчас… — Олеся обрывает речь на полуслове.

Её взгляд направлен за мою спину. Я уже знаю, кто там стоит — спиной чую радостный оскал.

— Бунт на корабле? Поздно вы захотели исправиться, я уже отдал ваши «служебки» генеральному и… Караев, зайди ко мне!

Не нужно объяснять, кто был за моей спиной. Я подмигиваю девчонкам, все-таки что-то хорошее и доброе в них осталось. Хоть и «штучки крашеные», но это мои «штучки крашеные», занозы, к которым успел привыкнуть. Я выхожу следом за Юрием.

— Проходи, садись, подписывай, — именно с таких трех слов начинается наше общение.

— Чего подписывать? — я уже вижу приказ, где выделяются грозные буквы «п. 5 ч. 1 ст. 81 ТК РФ», но предпочитаю немного повалять дурака.

— Подписывай заявление об увольнении по собственному желанию. Хватит мне глаза мозолить, отправляйся-ка ты в свободное плавание. Я вижу, что ты уже вырос и тебе стали тесны рамки нашей организации, поэтому пиши заявление без отработки. А я уж так и быть — замолвлю за тебя словечко при рекомендациях на новом месте работы. Или же в действие вступит второй приказ, вот этот, — он подталкивает ко мне листок с «грозными буквами».

— И думаете, что эта филькина грамота у тебя пролезет?

— Не у «тебя», а у «вас». Соблюдай субординацию, Караев. Тыкание осталось в Карелии, здесь же другие условия.

— А не пошел бы ты? — я улыбаюсь, глядя в краснеющие глаза.

— Хорошо, Боря. На тебя раньше был оформлен выговор от Оксаны, когда ты флешку с отчетом забыл? Чего ты так удивляешься? Она на тебя разозлилась тогда не на шутку, даже строгач влепили, но не успели ознакомить, — Юрий достает из ящика стола листок с октябрьской датой. — А когда я принес генеральному директору ещё и три служебных записки, то он сразу постановил тебя уволить по приказу.

— Это же всё белыми нитками шито, трудовая инспекция мигом тебя раскусит. Или тебе мало одного Квадратова? — я с удовольствием наблюдаю, как дергается его щека.

— Да, с Квадратовым неудобно получилось. Но кто же знал, что этого полудурка потянет «Хонду Аккорд» покупать на честно украденные деньги? Сам виноват, почуял власть и деньги и подумал, что держит черта за причандалы. Не надо было ему Скалова увольнять… А насчет тебя вопрос уже решен, либо по собственному, либо по статье.

— Что-то мне в туалет приспичило. Минуту подождешь… — те? — я стараюсь сделать ударение на последнем слоге.

Юрий откидывается на спинку кресла, на лице довольство Александра Македонского, выигравшего очередную битву. Он чувствует себя на коне, а перед ним поверженный противник, который должен тихо уползти под кустик и сдохнуть от жалости к себе. Не дождется! Волк во мне обнажил губу и показал клыки. Похоже, что Юрий что-то почувствовал, глядя на меня, так как сел обратно и скрестил в замок пальцы.

— Да, конечно, сходи. Я подожду.

Я выхожу и чувствую, как меня пошатывает. Не то чтобы я этого не ожидал, но всё равно неприятно вот так вот, ни с того ни с сего, а лишь потому, что он начальник. Неправильно это как-то, несправедливо. И в тоже время в груди зарождается веселая злость. Наплевать, прорвемся! Вот только нужно увидеть Оксану и понять — стоит ли прорываться или постараться сберечь нервы?

Вот и её кабинет. Дверь открыта.

— Оксана, привет.

Она поднимает на меня холодные глаза. Мне кажется, или они чуть покраснели в уголках? Такое бывает, когда «Визин» не полностью устраняет эффект от плача.

— Да, Караев, что ты хотел?

— Хотел спросить…

— У тебя что-то важное? У меня много дел.

— Да… важное. Для меня важное. От твоего ответа зависит — останусь ли я здесь, или же нет. Скажи, мы сможем начать всё с начала, не как начальница и подчиненный, а как мужчина и женщина?

Сколько времени прошло, прежде чем она ответила? Десять секунд? Минута? День? Месяц? Год?

— Борис, я предпочту остаться на рабочих отношениях. У тебя что-то ещё?

— Нет, больше ничего. Прощай, Оксана.

— Всего доброго, Борис, — после небольшой заминки говорит Оксана.

Я разворачиваюсь и иду обратно. Что там говорят люди из открытых дверей? Мне не так уж и важно, я нечленораздельно мычу и иду подписывать вольную. Скоро я буду свободен от работы, от начальства, от сослуживцев. Кто меня хватает за руку? Я оказываюсь в кабинете начальницы отдела кадров.

— Борис, что там у вас произошло? Что это за дебильная запись гуляет по заводу? — обеспокоенно спрашивает Наталья. — Ого, да на тебе лица нет, в гроб краше кладут. Что с тобой?

— Да ничего существенного, увольняют меня.

— Вообще-то я тоже не последнее лицо на предприятии. Только через меня происходит увольнение. Кто тебя увольняет?

— Юрий просит написать по собственному, либо меня выкинут по статье. Да ладно, мне уже и самому незачем здесь оставаться. Так что наши с ним желания совпадают.

— Посиди здесь и подожди, — Наталья выскакивает наружу.

Я тупо смотрю на большой фикус на окне. Состояние такое… сумасшедшее и веселое, грустное и радостное. Внесена ясность и ни осталось и капли той неопределенности, которая мучила все эти дни. Всё ясно и понятно — никому не нужен менеджер Боря. Менеджер Боря может уходить.

Наталья влетает как разъяренная кошка — шерсть дыбом, когти выпущены, глаза метают искры. Ещё чуть-чуть и вцепится в кого-нибудь.

— Вот же (цензура бы запикала следующее выражение, обозначающее удовлетворенного гомосексуалиста). Я к нему и так, и этак, а он ни в какую. И наш генеральный тоже за Оксану обиделся. Надо же было тебе такое ляпнуть.

— Да не ляпал я, речь о другом была, а он повернул по своему и… Знаешь, Наташ, мне уже надоело в пятый раз объяснять одно и тоже. Это подстава.

— Слушай, но тебя же в самом деле уволят.

— Пускай. Начну на новом месте, опыт есть, голова на месте. Так что не страшно.

— Точно всё нормально? А то мы могли бы ещё побороться.

— Да точно. С Оксаной облом, на предприятии уже не отмоешься, так что лучше поищу в другом месте.

— Кстати, тут тебе Оскари переслал. Я обналичила, вот, держи.

Наталья протягивает мне конверт. В таких обезличенных конвертах любят давать взятки. Мне пригодится на первое время — за квартиру заплатить, да и на жизнь останется. Не спрашивать же у родителей…

— Спасибо. Ладно, напишу, да и домой отправлюсь — резюме обновлять. Завтра «бегунком» займусь и всё сдам. Сегодня ничего не хочется.