— Как это не прискорбно, но Оксана права, — вздыхает Юрий. — В России законодательство не предусматривает ответственности за секс с чужой женой, а вот за охоту с чужим ружьем — да.

Оскари выглядит таким жалким, таким растерянным, что мне становится неловко. Ведь человек и в самом деле хотел как лучше, чтобы мы набрались ощущений, чтобы было, что вспомнить в рабочие будни. Но закон есть закон. И все же Оскари поднимает голову.

— Я ше коворил, что у меня есть знакомый екерь? И к тому ше, неушели нельзя пыло сказать о своих сомнениях возле тома?

— Оскари, а я хочу пройтись на лыжах. Когда ещё представится такой шанс? И давай ружье. С предохранителем знаком, на военной кафедре похожий помповик изучали. Наш начальник кафедры — полковник Затокин был заядлым охотником, так что приносил хвастаться. Стрелять не стреляли, но заряжать и целиться умею, — я стараюсь подбодрить Оскари.

— Эх, гулять, так гулять. Я тоже поеду с Борисом. Ладно, Оскари, если что, то валим всё на тебя. Надеюсь, нам небольшой срок дадут, — машет рукой Юрий.

— Я одна не останусь, — тут же заявляет Оксана.

— Токта поетем со мной. Отного рушья нам хватит на твоих. Я таше там тепе стрельнуть. Если что, то тут ше переташь мне и скашешь, что просто наслаштаешься приротой.

Мы с Юрием будем преступать через закон? Как-то не верится. Будем соучастниками преступления и даже можем получить за это реальный срок. И всё ради того, чтобы иметь возможность подстрелить черно-сизую птицу с красными бровями? Сомнительное удовольствие. Но азарт охотника уже играет в крови, начинает колотиться о грудную клетку сердце, словно кто-то чужой пытается вырваться наружу и стучит в ребра мелкими кулачками.

Волк — мой внутренний зверь. Вроде бы это я вынес из посещения колдуна. Волк, хитрый и опасный хищник. И он моногамен. На одного самца приходится одна самка, живут они парами, которые образуются на много лет и распадаются лишь тогда, когда один из партнеров погибает. Волк выходит на охоту… И он никому не отдаст свою самку!

— Борис, у тебя даже лицо изменилось. Какое-то суровое стало, мужественное. О чем же ты думаешь? — спрашивает Оксана.

Сказать ей, кто властвует сейчас в мыслях? Сказать или нет? Сказать?

Нет. Не могу пока. Не та атмосфера, не та обстановка, да и посторонние здесь…

— Он думает, как от глухаря будет отбиваться, если тот вдруг полезет в рукопашную, — смеется Юрий.

— Ага, и об этом тоже. Думаю о мире во всем мире, о красоте окружающей среды и немного о луне, — улыбаюсь я в ответ.

Улыбка — тоже оружие. Раздражитель. И на Юрия это действует не хуже красной тряпки на быка. Подколка опять пропадает впустую, ноздри раздуваются, глаза искрят, ещё чуть-чуть и начнет копытом землю рыть.

— А почему о луне?

— Оксана, потому что при луне поют серенады прекрасным женщинам и вылетают самые горячие слова любви, — стараюсь проворковать как можно мягче.

Так мог бы волк проурчать своей волчице. Оксана смотрит на меня долгим, загадочным взглядом, настолько долгим, что Оскари с Юрием успевают надеть лыжи и теперь переглядываются.

— Кхм, Оксана, я понимаю, что Борис сейчас сказал пошлость, но нельзя же вечность пытаться прожечь его взглядом. Тем более, что на нашем предприятии работают люди с броней носорога, и лишь начальникам приходится воевать за их эмоции, — Юрий решается прервать молчание.

— Да-да, я просто задумалась. Вот как бывает — работаешь рядом с человеком, и знать не знаешь — насколько глубок и обширен его внутренний мир. И не потому, что он неинтересен, а потому, что за цифрами и отчетами не успеваешь увидеть человека. Спасибо, Борис, что напомнил о луне, я уже стала забывать, насколько она бывает красивой. И вообще, за всё тебе спасибо, последний романтик, — Оксана подходит ко мне и целует в щеку.

Приложи к щеке уголек от костра и то он доставит меньше жара, чем это прикосновение. Оголенный провод с напряжением двести двадцать вольт… Кусочек кипящей лавы… И в то же время как прикосновение пушинки одуванчика… Щекотка лебяжьего перышка… Касание большой снежинки… По телу мчатся орды мурашек, а в районе солнечного сплетения разгорается костер — хоть сейчас клади меня на снег и используй вместо мангала.

— Воу-воу-воу, какие нежности. Оксана, так не честно. Борис этого не заслуживает, ещё рано. Давай лучше сделаем призом твой поцелуй? Кто подстрелит, того и чмокнешь. Это здорово мотивирует! Правда, Оскари?

— Нет-нет, я пас. А то узнает Мартшаана, и потом начнутся расспросы: «А зачем ты участвовал? А она лучше меня целуется? А мошно мне тоше ково-нибуть поцеловать?» В опщем, я так не икраю.

— Борис, тогда мы с тобой посоревнуемся? Как волк с медведем за великолепную самку, — губы Юрия кривятся в усмешке, но лед в глазах способен погасить любой пожар.

В этот момент он мне напоминает Гарика, который тоже говорил, что мужчина должен бороться за женщину: «Женщину всегда нужно завоевывать, петь под окном серенады или зарплату приносить домой! Большую часть…»

— Оксана не самка. Она не приз, не какая-то вещь, а живой человек со своими чувствами и эмоциями. Оксана, извини, что о тебе в третьем лице, — я киваю финансовому директору и вижу, как она улыбается в ответ.

— Ничего, я поняла, что ты имел ввиду. Вот так вот, Юрий, съел? — Оксана показывает язык и хихикает, как нашкодившая пятиклассница.

Если бы меня в тот миг спросили: «Что может быть краснее помидора?», то я бы без раздумий показал на лицо Юрия. Краска на лице ярче запрещающего сигнала светофора, ярче оперения снегиря. Но не это радует, а слова Оксаны. Этот приз почти мой…

— Всё-всё, признаю, сказал глупость. Ладно, проехали и поехали на охоту, а то все глухари разбегутся, — Юрий поднимает руки, будто сдается.

— Та, и правта поехали. А то зимний тень короткий, немноко осталось то сумерек, — Оскари помогает Оксане надеть лыжи.

Я тоже надеваю широкие полозья. Закрепить на пятках и можно выдвигаться.

Юрий презрительно хмыкнул и взял палки в руки:

— Не отставай, если что, возвращаться будем по лыжне. Оскари, я думаю, что вернемся на прежнее место через пару часов. Ты как?

— Сокласен. Оксана, твикайся за мной, — Оскари отталкивается палками и скользит, взрыхляя мягкий снег.

Оксана подмигивает нам и мчится вслед за Оскари. Одно удовольствие наблюдать, как легко и невесомо она двигается по снежной простыне. Словно феечка скользит над полем. А я же отправляюсь за демоном.

Юрий идет размашисто, отталкивается зло, словно пытается выместить ярость на палках. Я мчусь за ним, стараюсь не отстать. Мы движемся по кромке широкого поля, за спинами остается след в две полосы. Пять минут и от джипа не остается даже точки.

Скрип снега. Тяжелое дыхание. Пар изо рта. Карканье ворон как песни зимнего леса. Редкие стоны веток под тяжелым покровом.

— Углубляемся в лес. Не отставай, — командует Юрий и сворачивает с поля.

Мы исчезаем за густым ельником и толстыми стволами сосен. Черное, зеленое, белое, коричневое. Цвета чередуются. Цвета меняются. Цвета переходят друг в друга, сливаются и снова распадаются на пятна.

— Вот тут и остановимся, — резко бросает Юрий.

Мы оказываемся на небольшой полянке. С трех сторон обступают хмурые ели, которые словно сцепились лапами в застывшем хороводе и вот-вот сомкнут круг в том месте, откуда мы пришли. Из-за сине-зеленых мохнатых спин выглядывают кроны сосен. Невысокий кустарник, то ли багульник, то ли калина тянет тонкие пальцы из-под снега.

— Тут вряд ли водятся глухари.

— Зато тут находимся мы и нам никто не может помешать спокойно поговорить.

О как, похоже разговор из серии «отскочим-побормочем» наконец-то назрел. Долго он набухал, очень долго. И с нами постоянно кто-то был рядом. Теперь же мы одни, лишь черной тенью промелькнула ворона и скрылась между стволами.

— Да, и о чем же вы хотели поговорить?

— Давай на «ты», не нужно этой напускной вежливости. В общем так. Я хочу, чтобы ты отстал от Оксаны. Спокойно доживаешь в коттедже пару дней, и всё возвращается на круги своя. Не лезешь к ней, не смеешься, даже не дышишь в её сторону. А я забываю о твоём существовании.

— Нет.

— Ты не торопись. Подумай пару минут, а я пока объясню, что тебя ждет в дальнейшем. По приезду домой тебя уволят. Поверь мне, твои сослуживицы уже не одну служебную записку на тебя накатали, так что если я вывалю эту кипу на стол генеральному, то ты вылетишь со статьей в трудовой книжке. Ни в одно мало-мальски нормальное учреждение тебя не возьмут, так что делай выводы.

— Я снова повторю — нет! Как бы мы не ругались с моими «феечками», но они на такую пакость не пойдут. Такое можно ожидать от твоих «складских», там да, одни проститутки в штанах лазят. Есть пара-тройка нормальных ребят, а остальные же стучат напропалую и задницу тебе лижут. А мои девчонки, хоть и лаемся с ними по пять раз на дню, но в спину не бьют.

— Не накаляйся. Подумай, что тебе с ней светит? Один-два раза сходить в нормальный ресторан, и потом месяц сидеть на макаронах быстрого приготовления? Она не твоего уровня, так что поищи себе подругу попроще. Не обижайся, Борис… А впрочем обижайся, мне плевать. Но Оксана не для тебя. Так что уйди в сторону, и живи дальше спокойно.

— Это ты так решил, что она не для меня? Не много ли ты на себя берешь?

— Нет, не много. Королевы должны жить с королями, а челядь остается с челядью. Не зря же говорится в русской поговорке — всяк сверчок знай свой шесток.

— Я не сверчок. И мы живем сейчас не в том обществе, чтобы делиться на королей и челядь. Убери тебя из кресла и что? Долго протянешь?

Юрий сплевывает на снег и щурится на меня. Видно, что ему хочется скинуть маску интеллигента, тем более, что мы одни в этом глухом месте. А у меня нет страха. Нет. Есть веселая злость и понемногу накатывает бешенство, а вместе с ним ощущение восторга, словно я жил все тридцать лет ради этого момента и теперь должен совершить подвиг. Тот самый, который снился, когда я был маленьким — победить дракона. Тот самый, о котором мечтал, когда тихо поскуливал на кровати после школьной драки, когда хотел стать сильным и отомстить надоедливому старшекласснику. Тот самый подвиг, которым хотелось блеснуть перед сокурсницами — спасти заложника из лап террористов. Тот самый подвиг, о котором мечтают мужчины в возрасте — только тут уж мечты у всех разные.