В таком мечтательном настроении я подъезжаю к дому Натальи Комаровой. Обычная десятиэтажка из белого кирпича, дом похожий на детский пенал с окнами-дырками. Однотипное здание, в котором живут малолетние гении, которые мучают соседей игрой на пианино, которое передается из поколения в поколение. Дом, который построил ЖЭК.

С трудом нахожу место для парковки. Машины припаркованы так плотно, что создается ощущение, будто в этом доме живут только худые и стройные люди. Толстячкам между проходами не протиснуться. Я провожу рукой по двери своей «Шевроле». Хорошая машинка, ни разу не подводила. За это я всегда подливал необходимые жидкости и периодически возил её на диагностику. Люблю её. Люблю так, как можно любить неодушевленный предмет.

Шестой подъезд. Домофон, полустертые кнопки и прежний сонный голос.

— Кто там?

— Почтальон Борис, принес журнал… Тьфу ты, это Борис, принес кофе и завтрак.

— Поднимайся. Пятый этаж.

Домофон пиликает музыку прохода и двери открываются. Не в сказку, нет. В обычный сумрачный подъезд. Пахнет кошками и жареной картошкой. На зеленых стенах соты почтовых ящиков. Чуть в стороне от них хмуро сомкнуты двери лифта. Не знаю — как двери могут весело смыкаться, но сейчас мне кажется, что они именно хмуро поджаты. Словно дом недоволен ранним посетителем и как может, так и выражает свое недовольство. Тем не менее, лифт поднимает меня на нужную высоту. Я выхожу спокойно, но если бы в зад пнула невидимая нога — ничуть бы не удивился.

— Привет! Как ты быстро добрался. Я только голову на подушку положила, а ты уже здесь, — в дверях видна растрепанная голова Натальи. — Заходи.

Она идет вперед, я топаю следом. Обычный коридор обычного дома, где стоят велосипеды, старые тумбочки и на стенах висят зеркала с отбитыми краешками. Такие выкинуть жалко, а дома держать уже не хочется.

— Может, я подожду, пока ты приведешь себя в порядок? — показываю я на розовый халатик, которому только не хватает перламутровых пуговиц.

— Ты думаешь, что я с тобой буду чаи распивать? Нет, но за завтрак спасибо. Проходи на кухню.

В полутемной прихожей пахнет духами и кремом для обуви. Начищенные сапожки и туфли стоят на этажерке, как солдаты на параде. Ростовое зеркало показывает мои раскрасневшиеся щеки. Глаза горят, дыхание спирает в груди. Вот сейчас, сейчас…

Я прохожу на небольшую аккуратную кухню. Присаживаюсь на «икеевскую» табуретку и потихоньку осматриваюсь. За стеклом пластиковой двери виднеется лоджия с высокими фикусами. Клеенка на столе радует глаз веселенькими желтыми цветочками. Холодильник и плита подобраны по цвету к кухонному уголку. На перламутровом боку холодильника сбились в кучу магнитики с изображениями различных стран и городов. При желании по ним можно карту мира составить. Светлая и жизнерадостная комната для приготовления пищи.

— Так, Борис. Раз уж меня поднять поднял, а разбудить забыл, то пойдем с тобой на балкон. Утренний кофе я предпочитаю пить в компании первой сигареты, — Наталья ставит завтрак с Макдональдса на стол, вытягивает из пакета стакан и кивает на лоджию.

Я иду за ней и оказываюсь в маленьком саду. Если бы не осенний вид за окном, то можно представить, что я оранжерее. Кашпо висят на стенах, стоят на полу и на белых этажерках. Кажется, будто все растения повернули к нам мясистые листья и просят «дать пять». Зато уютно, как у бабушки в деревне среди клумб.

Наталья открывает окно, и осенний воздух приносит шум улиц. Воздух пахнет мокрой глиной и ароматом выхлопных газов. Рядом чиркает колесико зажигалки, а я начал забывать этот звук. Наталья открывает клапан на крышечке и неторопливо прикладывается к стакану. У меня, похоже, уже глаз начинает подергиваться от нетерпения. По крайней мере, тапочком я начинаю выстукивать «Турецкий марш».

— Ладно, не буду больше тянуть, а то того и гляди, что сбросишь меня с балкона, — улыбается Наталья.

— Да уж, полночи не спал, подгонял время.

— В общем, я вчера подумала и могу предложить вот такой вариант — вам нужно вместе оказаться где-нибудь. Там, где не будет посторонних глаз, где не будет вечного осуждения и желания залезть в чужую жизнь. Там, где ты сможешь показать широту души и прелесть характера.

Я слушаю и понимаю, что зря приехал. Как я могу оказаться с Оксаной Евгеньевной на необитаемом острове? Только если прилетит ураган и зашвырнет нас обоих туда, как Элли и Тотошку. Других вариантов я не вижу — если пригласить напрямую, то в лучшем случае меня поднимут на смех.

— Вижу, что ты загрустил. Не надо. Если тебе кажется, что это маловероятно, то поверь мне — в нашей жизни случаются и не такие чудеса. В них только нужно верить и творить.

— Ага, и как же сотворить такое чудо? Каким богам молиться о подобном чуде?

— Не нужно никому молиться. Ведь у тебя есть я! Я всё организую. Но это потребует денежных вложений.

— Вложений?

— А как ты хотел? Задарма в цари попасть? Такое только в сказках бывает. За всё в этой жизни нужно платить.

Я смотрю на растрепанную женщину, слегка опухшую со сна. Смотрю, как она пьет кофе, как затягивается тонкой сигаретой. Смотрю на «спасительницу», которая держит театральную паузу.

— Хорошо, сколько же мне придется заплатить за счастье?

— Примерно — четыреста тысяч.

— Ого, — я чувствую, как пол слегка покачнулся. Землетрясение?

— Это по самым скромным подсчетам. И в России, правда, недалеко от Финляндии. Я на днях объявлю конкурс, где главным призом будет отдых для двоих сотрудников. Ты сам понимаешь, что розыгрыш будет фиктивным, и вы с Оксаной выиграете. Кипрами и Турцией её уже не удивишь, нужно что-то более экстремальное. Там, где ты сможешь показать себя надежным мужчиной и добытчиком. Так что поедете в Калевалу. Это в Карелии.

— Ого, а поближе ничего нельзя было найти? Да и холодно там сейчас. Может, и в самом деле лучше в Турцию или Египет?

— Может, но лучше в суровых условиях. Так что ищи деньги, крайний срок до вторника. А во вторник я начинаю розыгрыш и в пятницу оглашу победителей.

Я стою в окружении зелени и думаю — где взять такую сумму? У родителей? Не вариант, уже со студенческих лет дал себе зарок не клянчить. В кредит? Сейчас такие проценты, что расплачусь только лет через пять. Так где же? Я кидаю взгляд на улицу, на осенние листья, на лужи с мазутной пленкой. Я знаю, где взять деньги…

— Хорошо, Наталья. Во вторник деньги будут, — говорю я уставшим голосом.

Утро хорошо начиналось, а как оно будет заканчиваться? Недаром же гласит народная мудрость: «Кто утром смеется, тот вечером плачет!» Мне придется немного повыть. Надеюсь, что овчинка будет стоить выделки.

— Отлично. Я знала, что ты на всё пойдешь ради Оксаны. А я за это время постараюсь подвести её к той мысли, что осенью в Карелии прелесть неземная.

— Думаешь, тебе удастся?

— Плохая из меня руководительница отдела кадров, если я не умею манипулировать людьми. За это не беспокойся. Если не будет мечтать о поездке, так, по меньшей мере, не откажется отдохнуть. А уж с отпусками я помогу. Вряд ли Николай Андреевич встанет в позу. Так что, готовь деньги, а остальное уже моя забота.

— Круто, всё схвачено, всё подхвачено.

— Не волнуйся за Калевалу — там классно. Мы ездили два года назад на отдых — условия не хуже, чем в теплых странах. А воздух какой… Если бы можно было бидонами его продавать, то озолотились бы. Оскари вас встретит. Мы с ним иногда переписываемся, так что обеспечит всем, чем нужно по полной.

— Оскари? Ты же говорила, что там Россия.

— Да, Россия, а хозяин — обрусевший финн. На русском разговаривает вполне сносно, так что языкового барьера не будет. Зато и на лодке покатает, и на рыбалку сводит, и на охоту можно напроситься. А его жена Марджаана такие вкусности готовит — прямо язык проглотишь. Тебе бы тоже не мешало отдохнуть. А то вон нога постукивает и глаз подергивается. Да и Оксанка давно в отпуске не была, так что всё в твоих руках. Дерзай, менеджер Боря.

Она допивает кофе и засовывает окурок в пустой стаканчик. Слышится шипение — знак окончания разговора и намек на выход. Я прощаюсь с Натальей и выхожу из дома. Солнце скрывается за тучами, словно отворачивается и оставляет наедине со своими проблемами.

Приветливым пиликаньем сигнализации отзывается машина. Я сажусь в пахнущее кофейными зернами нутро. Руки сжимают мягкую кожу руля. Машина заводится с полоборота. Ни чихания, ни шумов. Я горестно вздыхаю и выезжаю со двора. Сегодня ещё нужно многое сделать…

В понедельник снова вопит певица Ёлка о том, что нужно не падать духом. Я с ней соглашаюсь и бреду в душ. Сегодня встаю чуть пораньше, потому что придется идти пешком.

— Привет. Ну, что у тебя случилось? — спрашивает Гарик, когда мы встречаемся на станции возле ларька с шаурмой.

— Пойдем, купим билетики и по дороге всё расскажу, — я уже приготовил историю, теперь думаю, как её преподнести.

— Ага, ну пойдем. Давно уже не ездил на электричках, успел забыть, как это бывает увлекательно, — кивает Гарик.

Мы заходим на станцию, где хмурые люди хмуро покупают билеты у хмурых кассирш. Но это не все прелести станции. В это хмурое утро даже автоматы по продаже билетов хмурятся и пытаются смухлевать со сдачей. Мне не додали рубль. Мелочь, а неприятно.

— Ехал по проспекту Мира, и в это время какая-то старушка начала переходить дорогу. Не знаю, может ей жить надоело, может пенсию задержали, но в итоге она оказалась перед машиной. Как вывернул — до сих пор в душе не чую. Старушка в шоке, я в ступоре, «шевроле» в столбе. Вот так и застыли. А потом сработала подушка безопасности и я ещё по мордасам огреб. Сижу, ничего не понимаю, радуюсь солнышку. Пока приходил в себя — старушка успела смыться. Какие-то водители вытащили из машины. Приехали гайцы, всё оформили как несчастный случай, вроде как заснул за рулем. Пенсионерку так и не смогли найти. Как сквозь землю провалилась, — рассказываю я, когда мы останавливаемся на платформе и ждем электричку.