— У вас очень милая квартира.

— Что? — Габи посмотрела на Эстрадо отсутствующим взглядом. — Ах да, спасибо.

— И так удобно, что ваша клиника размещена в этом же доме.

— Да… да. — Габи осторожно взглянула на него.

В мягком голосе мужчины прозвучало нечто такое, что заставило ее насторожиться.

— Насколько мне известно, ваш договор об аренде истекает через шесть недель.

Габи настороженно улыбнулась.

— Есть ли что-то, чего вы обо мне не знаете?

— О, много чего, сеньорита Холм. Но дайте время, и я уверен, что буду иметь удовольствие раскрыть ваши самые интимные секреты. — И когда губы Габи сжались от ярости, он продолжил: — И, конечно же, вы тоже многого не знаете обо мне.

— Уверяю вас, сеньор Эстрадо, что не существует ничего, что интересовало бы меня относительно вас.

— Даже то, что Питер Троят мой старый знакомый?

— Вы знаете моего домовладельца? Но вы не можете!.. — слова вырвались у Габи помимо ее воли.

— Боюсь, что могу. Вы же понимаете, что недвижимость в Лондоне — только небольшая часть его бизнеса. Он работает везде. Недавно у меня появилась возможность подбросить ему одно дельце… И он очень мне за это благодарен.

Габи пристально смотрела на побелевшие от напряжения кончики стиснутых пальцев. Затем она снова подняла глаза на Эстрадо, и его взгляд вызвал у нее легкую дурноту. Это был взгляд Дикого кота, выпустившего когти и готового напасть на беззащитную жертву.

— К-кто вы? — Прошептала она.

— Вы сами сказали, сеньорита, что я — посыльный вашего деда. — Его холодные серые глаза снова издевались над ней. — Да, Питер был очень благодарен мне и сказал, что стоит мне только попросить, и он в любое время вернет мне долг. Поэтому, когда я повидался с ним вчера, то…

Он замолчал, выразительно разведя загорелые руки с тщательно ухоженными пальцами.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — отчетливо произнесла Габи. — Вы имеете в виду, что если я не соглашусь поехать с вами, то мой договор об аренде не будет возобновлен?

— Как быстро вы все схватываете!

По телу Габи пробежала дрожь. Она чувствовала себя рыбой, беспомощно бьющейся на крючке и пытающейся спастись, пока искусный рыболов неумолимо тащит ее к берегу.

— Но он, же обещал мне!

— Ну, видите ли, — в голосе Эстрадо слышалась бесконечная печаль, — обстоятельства меняются.

— Да, я вижу.

Габи произнесла это автоматически, пытаясь мысленно заглянуть в будущее. Она долго искала эту квартиру, расположенную в тихом районе, почти в центре. Здесь было так много гостиниц и офисов, поставляющих ей пациентов. И почти идеальных размеров приемная на первом этаже… Что она будет делать, если лишится этой квартиры? Взгляд Габи скользнул по пушистому ковру мягких голубых и зеленых тонов, по обломкам окаменелых сосен, которые она коллекционировала, бледно-золотистое дерево которых словно светилось. Наконец ее взгляд остановился на человеке, который расположился напротив и смотрел на нее, словно рыбак, готовый подсечь свою добычу.

— Надеюсь, вы понимаете, что это шантаж, — нетвердо произнесла она, — неприкрытый шантаж…

— Не совсем. Просто наиболее эффективный способ обеспечить сотрудничество.

— Вы имеете в виду, что это ваш способ?

— Если вам так угодно.

— Не понимаю, зачем все эти хлопоты, — ледяным тоном произнесла Габи. — Слишком поздно. Мама уже умерла.

— Но вы ведь живы, и ваш дед хочет с вами встретиться.

— Но почему со мной? Разве у него нет кровных внуков? Или мама была его единственным ребенком?

— Вы — его единственная внучка, — ответил Эстрадо, но у Габи осталось ощущение, что он хотел сказать нечто совсем иное.

Пальцы Габи отбивали неясный ритм на каминной доске. Может быть, она ошибается? Означает ли согласие на встречу — уступку? Следует ли продолжать чуждаться деда — или стоит забыть прошлое, а потом, вернувшись, продолжать жить как ни в чем не бывало? Она провела кончиком языка по губам и поморщилась, словно чувствуя боль от прикосновения к ним Эстрадо всего несколько минут назад. Но не может, же она вот так уехать с этим человеком, проводя кажущиеся бесконечными часы в его обществе?

— Хорошо, я поеду, — процедила она. — Но не сегодня, это не подлежит обсуждению. Можете передать деду, что я приеду вслед за вами, дня через три. Я обещаю.

— Нет. — Эстрадо слегка мотнул головой.

— Почему?

— Потому что я вам не доверяю.

— Я же вам сказала, что даю слово! — отчеканила Габи, и на ее щеках снова вспыхнул румянец.

— О, не принимайте это на свой счет, дорогая, — проворковал Эстрадо. — Я давно уже научился никому не доверять. А сейчас, — резко продолжил он, — вам, вероятно, потребуется позвонить в несколько мест, прежде чем мы уедем. Полагаю, начать следует прямо сейчас!

Схватив телефон с маленького столика, Эстрадо протянул его Габи, и она, не говоря ни слова, набрала номер Дафни.

Закончив разговор, она снова взглянула на Эстрадо. Он продолжал сидеть на диване, и, казалось, был полностью поглощен созерцанием его обивки. В сознании Габи мелькнуло предчувствие, что с того момента, когда она увидела из окна этого человека, взглянула на его склоненную голову, темные вьющиеся волосы, ее жизнь изменилась необратимо, и ничего уже обратно не вернется.

Габи беспомощно повела плечами, и, когда ощутила кожей шелковистую ткань жакета, ей показалось, что на груди, животе, бедрах, везде, где их тела соприкоснулись, остался зудящий след.

Когда Габи снова взглянула на незнакомца, ее глаза расширились, а щеки запылали. Лишь огромным усилием воли ей удалось взять себя в руки и набрать нужный номер.

— Рори? Да, это я, Габи, — натянуто произнесла она. — Я очень сожалею, но, понимаешь, сегодня встретиться не удастся. — Ее взгляд скользнул по безмолвному зрителю. — Понимаешь, возникли непредвиденные обстоятельства…

Прежде чем Габи пришла в себя, она обнаружила, что находится в первом классе «Боинга-747», следующего в Каракас. А рядом с ней сидит, вернее, стережет ее, Луис Эстрадо. Прошли часы, прежде чем она стала осознавать себя и внезапно ощутила, что одна его рука лежит на ее руке, их ноги соприкасаются, а пальцы неожиданно встретились, когда она пыталась подхватить поднос с завтраком. В конце концов, ее нервы не выдержали, она откинула голову назад, закрыла глаза и притворилась, что спит. Вскоре она действительно уснула.

Уже в аэропорту Каракаса, где они мгновенно прошли все формальности, Габи впервые удивилась магической силе имени деда. А затем, когда на улице на нее обрушилась такая жара, что, казалось, она одетой попала под горячий душ, вместо того чтобы присоединиться к толпе, ожидающей такси, Луис Эстрадо взял ее под руку и подвел туда, где около серого шевроле ожидал одетый в белую форму водитель. Завидев их, он вытянулся по струнке и принялся торопливо укладывать в багажник чемоданы.

Габи опустилась на роскошное сиденье — подальше от своего спутника. Когда машина въехала на окраину города, ее очаровала пышность и экзотика здешних мест. Вокруг царили шум, движение и буйство красок, причем своими гудками их машина соперничала с крикливыми торговцами. А тележки, запряженные ослами, вели себя достаточно вызывающе по отношению к блестящему американскому лимузину. Кругом пестрели ярко раскрашенные автобусы и грузовики; покачивались, скрипя, подвесные вывески магазинов. Они проехали через центр, украшенный как бы парящими в воздухе зеркальными небоскребами и широкими нарядными бульварами, а затем свернули в тишину предместий, застроенных шикарными виллами, где за высокими белоснежными стенами в багряной и розовой пене цветов утопали роскошные дома.

— Что вы думаете о нашей столице?

Бесстрастный голос заставил Габи вздрогнуть, но когда она повернулась, глаза ее возбужденно блестели.

— О, она великолепна! Я никогда не думала, что она именно такая!

— Но вы ведь наполовину венесуэлка.

— Нет! — Габи решительно тряхнула головой. — Я — англичанка, с головы до пят!

И в то же время что-то в глубине ее существа проснулось, словно насекомое в куколке, которому пришло время сбросить прежнюю оболочку. Казалось, окружающее всегда было ее частью, только пряталось где-то далеко-далеко.

В замешательстве Габи снова отвернулась к окну, чтобы посмотреть на последние виллы, исчезающие в алом цветении экзотических деревьев, в это время они въехали в убогий городок, прижавшийся к своему богатому соседу. Беспорядочно разбросанные лачуги с крышами из рифленого железа цеплялись за крутой склон холма. Возле них в ржавых железных бочках росли алая герань и рыжевато-коричневая настурция.

Ниже по дороге Габи увидела смуглого мальчонку, тянущего на веревке козу. Когда он поравнялся с машиной, замедлившей скорость из-за ехавшей впереди телеги, запряженной быками, мальчик взглянул на машину и встретился взглядом с Габи. Габи улыбнулась ему и подняла руку в знак приветствия. Но мальчик отвел глаза, в которых не было и тени ответной улыбки.

Габи закусила губу, внезапно ощутив его неприязнь, и только когда машина проехала мимо мальчика, заметила, что Луис Эстрадо был свидетелем этого небольшого эпизода. Серые глаза пронзили ее, словно острые льдинки, а презрительная усмешка, искривившая тонкие губы, заставила податься назад и снова уставиться в окно.

В течение следующего часа путешествие проходило в полной тишине, если не считать треска жестких листьев под легким ветерком, когда мимо проплывали плантации сахарного тростника.

— Си, синко минутос, Мария.

Сквозь прикрытые ресницы Габи наблюдала, как Луис Эстрадо наклонился вперед, к шоферу, чтобы положить трубку автомобильного телефона. Когда он уселся на своем месте, их взгляды встретились, и она снова заметила на его лице холодное насмешливое выражение, которое так хорошо успела изучить за несколько часов общения.