Посол смотрит на меня так, словно искренне меня жалеет. После того как исчезла его драгоценная испанская инфанта, на его глазах друг друга сменили пять королев.

– Я беспокоюсь именно за вас, – коротко отвечает он.

Я заставляю себя засмеяться в ответ.

– Я не стану делать ничего, что расстроило бы короля, – говорю я. – И он любит меня.

Посол кланяется.

– Моя королева, Екатерина Арагонская, не сделала ничего, что могло бы его задеть, – мягко возражает он. В этот момент я понимаю, что для него настоящей женой Генриха и истинной королевой была только одна женщина: королева Екатерина Арагонская. – И он любил ее всем сердцем. До того самого момента, когда перестал. И тогда ничто не могло его утешить, кроме ее смерти.

И тут мне внезапно становится очень холодно в залитом солнцем саду.

– Но что я могу сделать? – спрашиваю я, имея в виду: что, по вашему представлению, я могу сделать такого страшного, настолько оскорбительного для короля, что он пожелает оставить меня, как оставил Екатерину Арагонскую, заточить ее в далеком холодном замке и позволить ей умереть от пренебрежения? Но старик неправильно меня понял. Он решил, что я спрашиваю его: что я могу сделать, чтобы избежать этой трагической участи? – и его ответ оказался для меня шокирующим.

– Ваше Величество, когда вы утратите его расположение и угадаете это по самым первым признакам, молю вас, немедленно бегите из королевства, – тихо говорит он. – Король больше не станет расторгать браков. Он уже перерос такой способ достижения желаемого результата, и ему не нравится связанное с ним ощущение позора. Если он снова это проделает, над ним станет смеяться весь христианский мир, а он этого не перенесет. Когда он устанет от вас, то просто убьет вас.

– Посол! – протестующе восклицаю я, но он лишь кивает седой головой.

– Я больше ничего вам не скажу, Ваше Величество. Примите мои слова как предупреждение от старика, которому нечего терять. Теперь король станет предпочитать всем выходам смерть. И дело тут не в том, что обстоятельства будут его к этому принуждать. Я знал королей, которые были вынуждены казнить своих друзей и любимых, но к Генриху это никакого отношения не имеет. – Он ненадолго задумывается. – Ему нравится завершенность смерти. Ему нравится охладевать к кому-нибудь и понимать, что на следующий день этого человека просто не будет в живых. Ему нравится это ощущение власти над чужими жизнями. Поэтому, Ваше Величество, как только вы утратите его расположение, пожалуйста, бегите.

Я не нахожусь с ответом, а Шапюи лишь качает головой, погрузившись в свои мысли.

– Больше всего на свете я сожалею о том, что не сумел вовремя увезти свою королеву, – тихо произносит он.

Фрейлины пристально наблюдают за мною. Я жестом приглашаю Марию присоединиться к нам, а сама отхожу в сторону, чтобы дать им возможность поговорить приватно. По ее изменившемуся выражению лица я понимаю, что он предупреждает ее, так же, как только что предупредил меня. Этот человек наблюдал за королем в течение шестнадцати лет, изучал его, видел, как Генрих рос и усиливал свою власть, как попадали в Тауэр те его советники, которые рисковали с ним спорить, как изгонялись от двора или умерщвлялись неугодные ему жены, как тысячами вешали невинных людей по одному лишь подозрению в бунте.

Я чувствую, как во мне поселился ужас, как касается он моей кожи холодными пальцами. Я ощущаю опасность, только не могу дать ей сейчас имя. Я ухожу из сада, качая головой.


Дворец Нонсач, Суррей

Лето 1545 года

Джордж Дэй, мой олмонер, приходит в мои комнаты в тот момент, когда я нахожусь с фрейлинами. Он держит в руках тщательно укрытый сверток. Я тотчас догадываюсь, что он мне принес, и отхожу с ним к окну. Риг увязывается за мной, прижимаясь к моим ногам. Джордж разворачивает книгу и показывает ее мне. «Молитвы, побуждающие разум к мыслям о горнем». Я провожу пальцем по названию.

– Дело сделано.

– Да, Ваше Величество. И выглядит прекрасно.

Я открываю первую страницу и смотрю на свое имя: «Принцесса Екатерина, Королева Англии». У меня перехватывает дыхание.

– Его Величество лично утвердил эту запись, – тихо говорит Джордж. – Томас Кранмер принес текст к нему и сказал, что представляет ему хороший перевод старых молитв, который будет в церквях вместе с литанией. Вы даровали Англии молитвослов на английском языке, Ваше Величество.

– Он не возражает против того, что на нем указано мое имя?

– Не возражает.

Я продолжаю водить по нему пальцем.

– Поверить не могу.

– Это богоугодное дело, – уверяет он меня. – И еще…

Я улыбаюсь.

– Что?

– Это хорошо выполненное богоугодное дело.

* * *

С приходом лета к королю возвращается здоровье, и он с нетерпением ожидает выезда двора в прекрасную долину возле русла Темзы. Он проходит по приватному коридору, соединяющему наши спальни во дворце Нонсач, в сопровождении лишь двоих пажей и доктора Баттса. Нэн предупреждает меня о его приближении, и я встречаю его сидя у камина в своем самом красивом ночном платье и с убранными под темную сетку волосами, с книгой в руках. Паж стучит в дверь, стражник ее распахивает, доктор Баттс кланяется мне у порога, и в спальню входит король. Я встаю с кресла и низко кланяюсь.

– Рада видеть вас, милорд муж мой.

– Пора, – коротко отвечает он. – Я женился на тебе не для того, чтобы проводить ночи в одиночестве.

По выражению лица доктора Баттса я вижу, что он не рекомендовал королю отправляться в такую долгую прогулку до моей спальни, тем более оставаться здесь. Однако без единого слова протеста он подходит к столу возле камина и начинает готовить для короля микстуру.

– Это что, снотворное? – с раздражением спрашивает король. – Мне оно не нужно. Я пришел сюда не спать, глупец!

– Вашему Величеству не стоит переутруждать…

– Я и не собираюсь.

– Это просто сдержит ваш жар, – говорит доктор. – Вы горите, Ваше Величество. Вы подожжете кровать королевы.

И этот тон оказался правильным. Генрих рассмеялся.

– Ну что, Екатерина, готова принять меня вместо своей грелки?

– О, вы гораздо более приятный компаньон на ночь, чем Джоанна Денни, – с улыбкой отвечаю я. – У нее вечно ноги холодные. Я буду очень рада разделить с вами кровать, милорд.

– Вот видишь, – победно говорит Генрих доктору. – Я скажу сэру Энтони, что как компаньон по кровати я лучше его жены, – и смеется. – Уложите меня в кровать, – велит он пажам.

Вместе они помогают ему взойти на подставку возле кровати, а потом усаживают повыше, чтобы он мог дышать. Бережно, по очереди укладывают на кровать сначала больную ногу, потом здоровую, нежно укрывают одеялом и отступают в сторону, чтобы проверить, достаточно ли удобно он устроен. У меня появляется пренеприятное ощущение, что они смотрят на него с восторгом, как на восковую фигуру, точную копию его тела, которую однажды они положат в гроб.

– Пойдет, – коротко одобряет Генрих. – Можете идти.

Доктор Баттс подносит королю маленький стакан с микстурой, которую тот проглатывает одним глотком.

– Что еще можно сделать, чтобы вам было удобно? – спрашивает доктор.

– Дать мне новые ноги, – саркастично замечает король.

– Видит Бог, я хотел бы дать их вам, Ваше Величество.

– Знаю, знаю. Теперь оставьте нас.

Они все выходят из комнаты, закрывая за собой дверь. Я слышу, как снаружи страж стучит древком копья о каменный пол, салютуя доктору, и все затихает. В комнате слышен только треск поленьев в камине да далекое уханье совы среди темных деревьев сада. Мне даже кажется, что откуда-то, совсем издалека, сквозь резкие вскрики ястребов слышна мелодия флейты: кто-то танцует.

– К чему ты прислушиваешься? – спрашивает король.

– Я слышала совушку.

– Что?

Я качаю головой.

– Сову, хотела я сказать, сову. На Севере мы называем их совушками.

– Скучаешь по дому?

– Нет, здесь я счастлива.

Это был правильный ответ. Жестом он велит мне забираться в кровать, рядом с ним. Я на мгновение встаю на колени на свою молитвенную скамью, сбрасываю накидку и ложусь в кровать только в ночном платье.

Без единого слова Генрих дергает за тонкую отделку моего платья и показывает, что я должна сесть на него. Я тщательно слежу за тем, чтобы с моего лица не сходила улыбка, и послушно опускаюсь, но обнаруживаю, что подо мною ничего нет. Чувствуя себя немного глупо, я смотрю вниз, чтобы убедиться, что нахожусь в правильном месте, но по-прежнему ничего не нахожу. Не позволяя улыбке померкнуть, я медленно развязываю ворот своего ночного платья. Мне приходится все время следить за тем, чтобы мои действия не казались развратными и не напоминали Китти Говард, но в то же время доставляли ему удовольствие. Король хватает меня за бедра и жестко тянет вниз, прижимая меня к себе и пытаясь толкнуть собственные бедра вверх. Однако у него не хватает сил приподняться над кроватью, получается только пыхтеть и ерзать. Я вижу, как его лицо наливается краской и он начинает злиться, но продолжаю старательно улыбаться. Я распахиваю глаза и начинаю поверхностно дышать, словно в возбуждении.

– Не выходит, – бросает он. Я в нерешительности останавливаюсь. – Я в этом не виноват, – заявляет король. – Это все проклятый жар, он лишил меня мужской силы.

Я слезаю с него, стараясь сделать все как можно грациознее, но это оказывается практически невозможно, учитывая размеры его туши.

– Это ничего не значит, я уверена…

– Да, да, – отмахивается он. – Это доктор проклятый виноват. Микстура, которую он мне сейчас дает, может и жеребца кастрировать.

Я начинаю смеяться, но, посмотрев на его лицо, понимаю, что он не шутит. Он действительно считает себя жеребцом, который временно ослаб из-за микстуры от жара.

– Пусть нам принесут еды, распорядись. Поесть-то мы можем…

Я выскальзываю из кровати и иду к буфету, где стоят сладости и сушеные фрукты.