– Конечно, не смотрю, – говорит Томас.

– Потому что ты меня разлюбил, – я говорю очень тихо, но в моем голосе все равно слышна боль.

– О, нет, – легко говорит он, поворачиваясь ко мне с улыбкой. Он бросает взгляд на окна крыла, принадлежавшего королю, и кивает кому-то в эркере. – Потому что я отчаянно в тебя влюблен. Потому что не могу спать, думая о тебе. Потому что сгораю от страсти к тебе. Я не смею поднимать на тебя глаза, потому что, стоит мне это сделать, и все, кто не слеп, увидят это в моем взгляде.

Я чувствую, как у меня подкашиваются колени, и я почти сбиваюсь с шага, чувствуя, как мой лихорадочный пульс отдается во всем моем существе.

– Иди дальше! – одергивает он меня.

– Я думала…

– Я знаю, что ты думала. Ты была не права, – резко говорит он. – Продолжай идти вперед. Вот и король.

Генрих восседает на огромном кресле, которое они вынесли в залитый солнцем сад.

– Я не могу тебе сказать… – шепчу я.

– Я знаю, – отвечает он. – Нам нельзя разговаривать.

– Мы можем встретиться?

Томас подводит меня к королю и низко кланяется.

– Нет, – отвечает он и отступает назад.

* * *

Я пришла на чествование. Лучезарная улыбка короля говорит о том, что вскоре мне доверят высочайший пост, который когда-либо занимала королева, за исключением Екатерины Арагонской. Король сначала говорит мне в приватной обстановке в саду, а затем объявляет всему королевству, что мне доверяется пост королевы-регента. Половина советников отправляются с ним на Францию, другая половина останется со мной. Архиепископ Кранмер становится моим главным советником, и я обращаю внимание на то, как король балансирует его остальными советниками: вторым по значению человеком в моем окружении должен был стать лорд-канцлер Томас Ризли, главный враг Кранмера и весьма сомнительный друг мне. После возвращения из шотландских земель, после преподавания уроков вежливости и сговорчивости с предложениями английского короля моим советником должен стать Эдвард Сеймур. Сэр Уильям Петр, тихий, вежливый секретарь Генриха, тоже должен был приступить к своей службе у меня.

Для меня эта возможность – невероятный шаг вперед. Я чувствую, как на меня устремляются взгляды обеих принцесс, как только объявление было сделано публично. Это означало, что девочки увидят, как женщина правит королевством, что это возможно. Одно дело говорить им, что женщина способна иметь свое мнение и править, и совсем другое – показать им, как их мачеха в возрасте тридцати двух лет будет на деле управлять королевством. Я и боюсь, что не справлюсь, и знаю, что мне это по плечу. День за днем я наблюдала за королем и временами сожалела о постоянно меняющихся решениях, которые он принимал, и приказах, продиктованных исключительно его капризами. Даже не имея советников, отстаивающих обе стороны религиозного спора, я бы стремилась к взвешенному, компромиссному курсу. Королевству необходимы перемены и реформы, но я никогда не стала бы требовать наказаний для их противников. Я бы не делала того, что делал Генрих: не назначала бы расследований против одного человека, заставляя его дрожать от страха, не отправляла бы его за решетку, все это время зная, что дело не дойдет до суда. Мне кажется, что в том, как мой муж использует свою власть, есть некое безумие, и, хотя я никогда не буду его критиковать, во всяком случае, я надеюсь править так, чтобы это было более разумно и человечно.

Половина двора отправляется с королем на войну. У всех них есть свои посты, титулы и обязанности. Все они собранны и вооружены. Для короля изготовлены новые доспехи. С тех пор как Генрих упал и повредил ногу, он не носил ничего тяжелее нагрудника, но ради этого похода его старые доспехи были извлечены из хранилища и претерпели изменения, став более широкими. Мастерам пришлось укрепить доспехи новыми частями и заклепками, но король заявил, что доспехи ему не подходят, и заказал совершенно новые, из оружейной при Тауэре. Кузнецы и мастера работали днем и ночью, чтобы создать новые доспехи для короля, с более широкими креплениями для огромного нагрудника и набедренников, но, как только они были готовы, король объявил, что хочет что-то другое. В конечном итоге он остановил свой выбор на итальянских доспехах, отделанных позолотой и черной гравировкой, огромным количеством декоративных вставок из цветных металлов, этакое застывшее в металле воплощение претенциозной власти и богатства.

Конюхи готовили коня Его Величества, выводя его на выездку с большим отягощением, и жеребец неделями бегал с мешками, пристегнутыми к седлу. Таким образом они добивались того, чтобы Его Величество мог передвигаться на нем с удобством и безопасностью. Эта лошадь никогда раньше не состояла на королевской службе – крепкий жеребец с крепкими ногами и мощными копытами. Для него тоже создали доспехи, защитив крупный торс, шею и голову. Крайне сомнительно, что и без того тяжелый король сможет ехать верхом, не говоря уже о полном боевом облачении и коня, и всадника, но от ударов его тяжелых копыт сотрясается вся мостовая и гудят палубные доски.

На причале король целует мне руку.

– Прощай, – говорит он. – Но ненадолго, любимая. Я вернусь к тебе. Не бойся за меня.

– Я буду беспокоиться о вас, – отвечаю я. – Обещайте писать мне часто и рассказывать, как вы и как идет поход.

– Обещаю, – говорит он. – Я знаю, что оставляю королевство в надежных руках, поставив тебя регентом.

Это огромная ответственность, самая большая, которая выпадает на долю уроженца Англии. Особенно если речь идет о женщине.

– Я вас не подведу, – говорю я.

Король наклоняет голову, чтобы принять мое благословение, и затем, облокотившись о плечо пажа, поднимается по сходням корабля. Он идет прямо в каюту короля; я вижу, как за его внушительной фигурой закрывается дверь и стража занимает свои места.

На корме, позади рулевого, я замечаю Томаса Сеймура. Он тоже идет на войну, и я знаю, что ему угрожает не в пример большая опасность, чем королю.

Раздается барабанная дробь, отдаются швартовые, весла опускаются в воду, корабль делает первый рывок и начинает плавное движение в сторону открытой воды. Мужчина, которого я люблю всем сердцем, бросает на меня единственный мрачный взгляд и отворачивается в сторону. А я не могу даже прошептать «благослови тебя Господь!» или «будь осторожен». Я лишь поднимаю руку, чтобы помахать королю, и тоже отворачиваюсь от судна.


Дворец Хэмптон-корт

Лето 1544 года

Стоит прекрасная погода, солнечная, жаркая и яркая. Каждое утро я просыпаюсь в одиночестве в перестроенном крыле для королевы, смотрящем окнами на сады с прудами, на юг. Мне хорошо от того, что меня больше не окружают призраки.

Дети короля остались со мною, и каждое утро к моей радости добавлялась мысль о том, что они все трое сейчас здесь, под одной крышей, что мы молимся в одной часовне, завтракаем за одним столом и вместе проводим дни за учебой и развлечениями. Эдвард впервые в своей одинокой жизни живет вместе с сестрами. Мне удалось собрать всех троих вокруг себя; ни одной королеве до меня не удавалось этого сделать. У меня есть все, что нужно для счастья, и я стала регентом Англии. Все будет так, как я решу, и никто не посмеет оспорить мою волю. Никто не посмеет оторвать Эдварда от его семьи, и никто не бросит вызова мне, его мачехе. Мы останемся здесь, в одном из самых красивых дворцов Англии, потому что этого хочу я, и, когда мне того пожелается – и не раньше – мы отправимся в выезд и будем охотиться и кататься по долине Темзы, и компанию мне составят те, кого я захочу рядом с собой видеть.

Каждый день я занимаю свое место за столом в приемном зале и слушаю доклады Тайного совета о том, что королевство пребывает в мире, сколько казна собирает в налогах и выплатах и сколько оружия и экипировки мы производим для нужд королевской армии. Я ставлю обеспечение похода на Францию на первое место среди прочих дел и слежу за тем, чтобы деньги, оружие, амуниция, провизия и даже наконечники для стрел регулярно отправлялись королю, и в тех количествах, в которых это нужно. С самого первого дня замужества за королем меня, к моему великому огорчению, сравнивали с незабвенной Джейн Сеймур. Правда, мне не нравится, когда меня сравнивают с Томасом Уолси тоже, и очень не хочется, чтобы кто-либо когда-либо сказал, что Екатерина Арагонская была лучшим регентом, чем Екатерина Парр.

Каждое утро после завтрака, до того как отправиться с детьми на охоту, я накоротко встречаюсь с советниками, чтобы прочитать и послушать доклады об известиях, пришедших за ночь. Обычно вести приходят от короля или из разоренных северных земель. Если оказывается, что по этим вестям требуется что-то предпринять или в чем-то удостовериться, я встречаюсь с советниками перед обедом.

Мы собираемся в одном из залов Хэмптон-корта, где я распоряжаюсь поставить большой стол со стульями для советников и картами Франции и морских путей на стенах. На противоположной стене я распорядилась повесить карту приграничных северных земель и Шотландии, нарисованной по тем крохам информации, которая имелась у нас об этих землях. Я сижу во главе стола; Уильям Петр, королевский секретарь, читает вести, дошедшие до нас от королевской армии, и петиции, которые стекаются сюда со всего королевства. Когда король отправился на войну с Францией, в английских городах, где жили французы, поднялась смута. Мне приходится писать обращения к поместным лордам или даже судьям с требованием проследить за тем, чтобы в этих районах было спокойно. Королевство в состоянии войны так же неспокойно, как мои маленькие пернатые питомцы. К нам постоянно приходят доклады о шпионах и иноземных вторжениях, которые я оцениваю как ложные и рассылаю обращения ко всему королевству.

Рядом со мною, по правую руку, сидит архиепископ Томас Кранмер, надежный и терпеливый советник, обладатель спокойного уверенного голоса, в то время как лорд Томас Ризли склонен к более драматичному и шумному стилю поведения. У него достаточно причин для волнений. Именно ему было предписано королем следить за средствами, необходимыми для покрытия трат на французский поход и на взятие Парижа. После тщательных подсчетов и множества страниц, исписанных списками, он решил, что на всю кампанию понадобится около четверти миллиона фунтов – огромные деньги. Мы собрали эти деньги с помощью ренты и налогов и подчистив все, что было в королевской сокровищнице. Однако сейчас, когда почти все эти деньги уже потрачены, мы начинаем понимать, что Ризли недооценил масштабы расходов.