– Я был там трижды, и единственное, чего мне удалось добиться, – это приглашение на обед.

– Но не на ужин?

– Нет, не на ужин. Хотя в последний раз я приехал довольно поздно, но Астор предложил мне проводить его по пути в Кливден, где ожидался какой-то раут, и это было равносильно указанию на дверь. Тут на меня нашло вдохновение, вполне соответствующее моим склонностям и всем известной страсти к истории, и я объявил, что собираюсь написать книгу о сестрах Болейн. Видите ли, по моему мнению, у Анны была сестра Мэри, и она первая вкусила не дозволенные юным леди радости на ложе короля. Я думал, что лорд Астор придет в восторг и немедленно пригласит меня провести у него несколько дней и, вполне возможно, даже одну ночь в замке.

– И что? Он не заинтересовался?

– Представьте себе, нет. Сказал, что одна из его племянниц по имени Мелани уже не первый месяц работает над примерно такой же книгой. Он отдал в ее распоряжение все документы, которые хранились в библиотеке Хивера, и она увезла их в Кливден. Он показал мне оставшиеся у него две книги, которые были и у меня и не представляли, по существу, ни малейшего интереса. И все-таки я не теряю надежды осмотреть проклятый замок и коттедж для гостей, где ночевали два наших псевдоамериканца!

– Для такого предприимчивого молодого человека, я думаю, нет ничего невозможного. Обширное имение и, как говорят, необыкновенно красивый большой парк, потребуют особого внимания. Леди Нэнси, по слухам, где-то разыскала старинные планы и восстановила парк в том самом виде, каким он был, когда по нему гуляла прекрасная Анна. Не сомневаюсь, что вы способны спрятаться в укромном уголке, дождаться ночи и, когда все уснут…

– Кроме сторожей, которые после загадочного исчезновения американцев, бросивших на произвол судьбы роскошный автомобиль, так и ходят кругами по парку. Я вчера говорил обо всем об этом с мадемуазель дю План, которая гостит сейчас у Черчиллей вместе со знатной француженкой…

– Да, да, госпожой де Соммьер, действительно очень знатной дамой. Она знакома чуть ли не со всеми европейскими аристократами и приходится Морозини двоюродной тетей.

– Мадемуазель вне себя. Она тоже побывала в Хивере, хотела осмотреть его, как это делается в других исторических зданиях. Но ей объявили, что замок больше не показывают. Основания? Никаких оснований, такова воля владельца. Сослались на какие-то ремонтные работы, пообещали, что когда они закончатся… В общем, мы пока перед неодолимой стеной. И мне очень хотелось бы знать, кто воздвиг перед нами ее!

– По сути, идея Мари-Анжелин устроиться горничной к леди Нэнси была не так уж плоха, другое дело, что очень трудно осуществима. И потом женщину с ее нетерпимым характером трудно представить себе в белом фартучке, с готовностью исполняющей распоряжения американки, чьи предки, должно быть, расхаживали в звериных шкурах, тогда как прадеды Мари-Анжелин сражались под стенами Иерусалима или Акры!

– Совершенно с вами согласен, но вы никогда и словом не упомянули, что она такой особенный человек.

– Чего только она не знает и говорит на восьми языках!

– Так, значит, План-Крепен может быть великолепной секретаршей. И если секретарша Нэнси будет на какое-то время… скажем, в отпуске… Мари-Анжелин могла бы ее заменить, не так ли?

– Без малейшего сомнения. Остается узнать, что вы подразумеваете под «отпуском»?

– Не тревожьтесь, я не собираюсь приказывать Финчу подстерегать ее на автомобиле и сбивать с ног. Есть разные возможности. Что мешает заболеть бабушке на севере Шетландских островов?

– Не шутите, Питер. Я не думаю, что там вообще кто-то живет. Разве что черные бараны и пастухи.

– Не обращайте внимания на мои слова. Когда я принимаюсь размышлять, могу наговорить чего угодно. И тем не менее надо хорошенько обдумать нашу идею.

Он решительно налил себе рюмку, выпил ее одним глотком и поднялся. Потом с небольшой заминкой спросил:

– Так, значит… я могу его унести?

– Что?! Портрет Лизы? Конечно нет.

– А почему?

Мэри не сразу нашлась что ответить и удивленно смотрела на молодого человека. Неужели Лиза зажгла пламенную страсть в сердце славного наивного юноши, выбравшего себе личину фата? До сих пор он проявлял так мало интереса к женскому полу, что она невольно спрашивала себя: не привлекают ли его мальчики? Мэри даже собиралась написать его портрет, для художницы это был лучший способ разобраться, что таится за его «фасадом», но время не торопило, и она отложила эту затею на потом. У нее всегда было столько работы! Теперь все ее сомнения развеялись.

Она подошла к молодому человеку и ласково положила руки ему на плечи.

– Не сейчас, – поспешила она сказать, боясь, что увидит, как он расплачется. – Это будет… скажем, вашим вознаграждением, когда вы потрудитесь, чтобы Лиза снова стала счастливой. Если я сейчас вам отдам портрет, вы поставите его, как икону, на алтарь, и замрете, не шевелясь, в экстазе!

– За кого вы меня принимаете? – возмутился Питер. – Я прекрасно знаю, что эта женщина замужем!

– И это всерьез. Лиза обожает мужа, не говоря уж о трех малышах, которых ему подарила. Вы ее видели, она страшно несчастна. И все, кто знает Альдо, могут понять княжну.

– У меня и мысли не было вступить с князем в соревнование. Я всем, чем могу, желал бы помочь его жене.

– Иного я и не ждала от вашей милости, – улыбнулась Мэри. – Но вы можете заслужить в ее сердце место одного из лучших друзей, а это, поверьте, дорогого стоит.

– Вы сказали одного из, а почему не просто лучшего?

– Действительно, почему? Я вам объясню кое-что, чего вы, быть может, еще не знаете. У Морозини есть друг, вместе с которым он пережил все невероятные приключения последних лет. Его зовут Адальбер Видаль-Пеликорн, и в обычной жизни он египтолог.

– Второй фальшивый американец, так?

– Вы думаете совершенно правильно. И он занимает в семье особое место. Лиза называет его «больше, чем брат», и Адальбер своего рода священная особа.

– Да, я о нем слышал и должен был бы запомнить. Я все понял. Хорошо. А теперь разрешите откланяться. Я отнял у вас немало времени. И у себя тоже. Вот увидите, я заслужу портрет!

– Договорились! А я его пока спрячу.

– Но надежнее, чем портрет ее мужа, – сурово распорядился Питер.

Внезапно Мэри осенила одна мысль, и она поспешила за Питером, догнав его уже в передней, где Тимоти подавал ему шляпу и перчатки.

– Вернитесь! Мне нужно вам кое-что сказать!

Повторять дважды не пришлось, и Мэри улыбнулась про себя: Питер стал похож на маленькую собачку, которая ждет кусочек сахара.

– Что вы хотели?

– Выставка в Королевской академии скоро закрывается. Вполне естественно, что я собираюсь сопровождать портрет Нэнси в Хивер и посмотреть, куда его повесят. Хотите поехать со мной, чтобы помочь? Я понимаю, мы пробудем там совсем недолго, но, кто знает, может, нам будет сопутствовать удача, вас посетит вдохновение, вы что-нибудь придумаете?

– Очень хочу! – воскликнул молодой человек. – Я следую за вами и готов нести портрет хоть на закорках! Вот только не подумает ли лорд Астор, что я зачастил к ним в дом?

– Вам нечего бояться. Не забудьте, что ваша страсть – это Анна Болейн, и потом я буду рядом с вами!

Безусловно, предложение было шансом, но не совсем таким, какой был нужен Питеру. Теперь он мечтал получить обещанное вознаграждение. И собирался в тот же вечер с божьей помощью набраться мужества и осуществить то, что задумал.

На первый взгляд этот вечер не сулил ничего особенного. Отец давал ужин в честь одного из своих старинных друзей сэра Арчибальда Кновлеса, только что вернувшегося из Индии. Если и было что-то, чего Питер терпеть не мог, так это приятелей своего отца и обеды в их честь в Мейфере, в великолепном особняке, который принадлежал герцогам Картлендам со времен Карла II. Пышной обстановке особняка как нельзя лучше соответствовали важные нарядные гости, и можно было вдосталь налюбоваться удивительнейшими драгоценностями, которые украшали – увы! – давным-давно отцветшие плечи и шеи.

Невозможно было придраться к меню. Патриарх семьи был гурманом, и у герцогини служил повар-француз, вызывавший зависть, как говорили, даже в Букингемском дворце. А это, согласитесь, немало!

Но вот радости от застольной беседы ждать не приходилось. Главный гость был из тех зануд, которые открывают рот с первой ложкой черной икры и не закрывают его до тех пор, пока не опустеет стол и все не отправятся в гостиную пить кофе.

Так что бедный Питер душераздирающе вздыхал, надевая фрак с помощью молчаливо сочувствующего Финча.

Однако после ужина юноша, можно сказать, сиял. И на это была особая причина.

Сэр Арчибальд хоть и был надутым индюком, но порой и его посещали полезные мысли. На этот раз речь шла о приезде в ближайшее время одного из индийских принцев, чьи сокровища поражали многих и о жизни которого мечтало не одно поколение подданных и еще долгие годы будет мечтать.

Амир Садик Мухаммед Хан V Абасси, наваб Бахавалпура, правил княжеством величиной в двадцать четыре тысячи квадратных километров на крайнем севере Индии. Княжество тянулось вдоль Инда и было не из самых обширных, но и не из самых бедных. Наваб был сказочно богат, обожал драгоценные камни и женщин. Он недавно женился на англичанке и решил последовать советам сэра Арчибальда и выставить напоказ и ослепить своих бывших соотечественников великолепными украшениями, которые его красавица Линда носила с изящной небрежностью. Он собирался подарить ей несколько новых камней, возвращаясь домой, естественно, через Париж, и показать всем на свете, что индийские «дикари» умеют жить лучше многих на этой планете.

Его жена даже больше, чем драгоценности, обожала сады. Она заботилась о растениях у себя во дворце, но не сомневалась, что самые красивые сады находятся в Англии, и собиралась показать их своему супругу.

Когда Питер услыхал о приезде богатой четы, он просиял и громко обратился к отцу, вызвав всеобщее удивление, так как до этого не проронил ни слова, до того ему было тоскливо и скучно.