— Твои мотивы мне ясны.

— Теперь ты меня уже не презираешь? Осталась только ненависть?

— Мне необходимо убедиться в правдивости твоих слов.

— О Господи! Ты что же, считаешь, что я способен еще и на ложь?

— Я считаю, что ты способен на что угодно.

— Сэйра, милая моя Сэйра, я так счастлив, что смог подарить тебе это ожерелье! Ты станешь носить его, когда мы будем оставаться одни. Думаю, пока нам не стоит демонстрировать его на людях. Потом мы придумаем, как нам обнародовать информацию о том, что я заплатил огромные деньги за фамильную драгоценность, которая теперь принадлежит тебе. Ведь ты урожденная Ашингтон. Когда-нибудь это ожерелье станет носить жена нашего сына. Я уверен, боги останутся довольны. Теперь нужно только произвести на свет сына. Ты слишком нерадиво относишься к своим обязанностям, Сэйра. Следовало бы и побеспокоиться о потомстве. Но ничего, все будет, не волнуйся. У нас полно времени. И вот что я тебе скажу. В мире нет мужчины, более удовлетворенного своим браком, чем я. И так будет всегда, Сэйра. И ты об этом позаботишься.

Я не ответила ему. Я думала обо всем, что он мне рассказал, о лицемерии Клитии, о той ужасной ночи, когда мы сидели вместе, и я не знала, как мне ее утешить… И все это время она просто играла роль!

«Кому же я смогу после этого доверять?» — спрашивала я себя.

Потом я представила себе нашу с Клинтоном жизнь, рождение и воспитание детей. Что будет с нами, когда эта безумная страсть утихнет? Ведь по самой своей природе это преходящее чувство. Как можно строить будущее на таком хрупком фундаменте? Это все равно что строить дом на зыбучих песках. Семья нуждается в прочной опоре из дружбы, любви, доверия… И я опять вспомнила о Тоби. Когда я вернусь, меня будет ожидать его письмо.

Наконец я уснула, и мне приснилось, что мою шею обвили чьи-то пальцы. Они сжимались все крепче и душили меня. Эти пальцы были мягкими и гладкими. Они начали с того, что гладили и ласкали меня, а потом вдруг начали сдавливать мне горло. Мне было нечем дышать. Я в ужасе проснулась и схватилась за шею. Мои пальцы коснулись ожерелья.

Ну конечно же, мой сон был вызван этим ожерельем.

Что за вздор — заставить меня надеть его на ночь. Но я прекрасно понимала, чем было вызвано подобное желание. Это было так на него похоже. Он не позволил мне снять ожерелье именно потому, что я испытывала отвращение к украшению, доставшемуся, как я считала, ценой преступления. Оно окружало мою шею, пока он овладевал мною против моей воли. Оно служило ему символом власти надо мной… как ошейник указывает на несвободу раба.

Нет, я все это себе нафантазировала. Сначала он позволил мне поверить в свое немыслимое злодейство, а затем насладился осознанием того, что даже это не сделало его для меня менее неотразимым. Именно поэтому он не спешил развенчать мою уверенность в том, что именно он был похитителем, отнявшим у Клитии фамильное ожерелье. Доказав, что ненависть и презрение не являются препятствием страсти, он сказал мне правду.

Мне казалось, что между нами постоянно идут какие-то боевые действия, а разве можно построить счастливую семью с противником? Но если бы Тоби вернулся раньше, все было бы иначе. Мы просто продолжили бы те необыкновенные отношения, которые объединяли нас на Дентон-сквер.

Но он приехал слишком поздно. И это определило мое будущее.


Клинтон был в превосходном расположении духа. Я каждый вечер надевала ожерелье. Он на этом настаивал. Да и меня оно как будто околдовало.

После того сна мне все время чудилось, что оно живет своей собственной жизнью. Я часто думала обо всех женщинах, носивших его до меня. Их портреты я видела на галерее в Грейндже. А до моих родственниц ожерелье украшало шеи жен правителей Канди.

Мама говорила, что оно приносит несчастье. Художник, писавший ее портрет, покончил с собой. Клития попала в затруднительную ситуацию, продала фамильную драгоценность, а потом пошла даже на то, чтобы инсценировать похищение собственного сына, лишь бы убедить общественность, что ожерелье у нее похитили.

Драгоценности, обладающие таким влиянием на жизнь других людей, не могут не жить своей жизнью.

Я часто разглядывала замысловатый фермуар, который было очень сложно как застегнуть, так и расстегнуть. По мнению Клинтона, это было правильно, поскольку такое ценное ожерелье не имело права случайно расстегнуться и соскользнуть с шеи.

Зеленый глаз змеи злобно поблескивал. Я изучала крошечный контейнер, в который один из правителей Канди, стремясь избавиться от жены, налил яд. Эта история мне казалась вполне правдоподобной.

Если бы эти жемчужины обрели дар речи, как много они могли бы рассказать!

Пока же к ним постепенно возвращалось их удивительное сияние. Клинтон утверждал, что жемчужины кажутся ему лоснящимися и сытыми, как будто они напитались от человека, который их носил, то есть от меня.

— Твоя шея создана, чтобы носить жемчуг, — говорил он. — Я вижу, что ожерелье тебя любит. Ты только посмотри, как сверкают и сияют эти жемчужины! Ты помнишь, как они выглядели, когда ты только начала надевать ожерелье? Я так часто представлял себе его на твоей шейке, Сэйра. Мне так приятно видеть его на тебе!

Он лично застегивал ожерелье на моей шее, трогал и разглядывал жемчужины. При этом его глаза сияли, как будто он любовался предметом вожделения, наконец-то оказавшимся в его власти.

Я встречала рыбаков, возвращавшихся с уловом устриц. Потом я наблюдала за тем, как моллюсков вскрывают, и обмирала при виде содержимого некоторых из них. Кончиками пальцев я касалась нежного перламутра, устилающего створки раковин изнутри, и видела, как из них извлекают эти наросты, именуемые жемчужинами и обладающие такой красотой и ценностью.

Я наблюдала за сортировкой жемчужин и заражалась энтузиазмом работников. Когда сезон сбора жемчужниц подошел к концу, мы вернулись на плантацию.

Не найдя дома письма от Тоби, я была необычайно разочарована. Меня ожидало лишь письмо от тети Марты, которое я невнимательно пробежала глазами и отбросила в сторону. В Грейндже все было по-старому. Мабель за зиму перенесла две простуды, что касается тети Марты, то она, как всегда, была полна сил и энергии. Каждый раз, думая о тете Марте, я представляла ее себе крадущейся по темному коридору к двери маминой комнаты, преследуя цель ускорить конец неугодной и непокорной невестки.

Уже на следующий день после возвращения я велела запрячь лошадь в экипаж и направилась на плантацию Ашингтонов. Все это время Селия жила у Клитии, и я знала, что теперь она вернется к нам с Клинтоном.

Я нашла их в саду, где они гуляли с Ральфом, восторженно бросившимся мне навстречу. Взглянув на свою изящную красавицу сестру, я почувствовала, что вера в то, что она сама организовала похищение собственного сына, улетучивается. Я должна была как можно скорее остаться с ней наедине, чтобы напрямик спросить, правду ли сказал мне Клинтон.

И эта возможность мне представилась. Она поднялась к себе в комнату, и я последовала за ней.

— Клития, — начала я, — я должна с тобой поговорить.

Она испуганно вскинула голову, а я поспешно продолжила:

— Клинтон подарил мне ожерелье. Он говорит, что это ожерелье Ашингтонов и что он купил его у тебя.

Она оперлась рукой на туалетный столик, как будто боясь упасть, а затем присела на стул.

— Так, значит, это правда? — продолжала настаивать я.

Она кивнула.

— Ах, Сэйра, мне было так страшно. Понимаешь, нам было очень трудно. Не могли же мы во всем признаться отцу. Он бы этого не понял. Сет…

— Сет проигрался в Канди, верно?

Она опять кивнула.

— Да, и не только там. Мы не знали, что делать. Он занимал деньги под залог моего наследства, то есть плантации. Это звучит чудовищно, но все знали, что отец тяжело болен. Никто не сомневался, что скоро плантация будет моей. Ах, Сэйра, прошу тебя, пойми.

— Я понимаю, — произнесла я. — Клинтон пришел на выручку. Он купил у вас ожерелье, а также снабдил тебя его копией, чтобы никто не узнал о том, что ты продала фамильные драгоценности.

Она кивнула.

— Все было сделано отлично. Отец терял зрение. Ты же знаешь, что в конце он уже очень плохо видел. Он не заметил бы подмены… О, я знаю, что это было очень дурно и неправильно. Это было не мое ожерелье, и я не должна была его продавать. Я вздохнула с облегчением, узнав, что отец оставил его мне. Это немного искупало мою вину.

— Я все прекрасно понимаю, Клития, — произнесла я. — На твоем месте я, наверное, поступила бы точно так же. Клинтону не следовало даже предлагать тебе эту сделку.

— Это показалось мне выходом. Это и был единственно возможный выход из нашей ситуации.

— Так, значит, под дерево в лесу положили копию.

Она опустила голову и тихо произнесла:

— Это ожерелье здесь, у меня. Его принесли обратно, и я его спрятала. Мне помогла Шеба. Ради меня она сделает все что угодно. Я должна была это сделать, Сэйра. Реджи Гленденнинг сразу увидел бы, что это подделка. Я вообще не хотела его надевать. Мне всякий раз было страшно. Я опасалась, что кто-нибудь заметит подлог. Здесь много людей, отлично разбирающихся в жемчуге.

— Это был очень хитроумный план, Клития.

— На самом деле все было очень просто. Я знала, что Ральфу ничто не угрожает. Мы все устроили так, что он ушел с Ашрафом и провел ночь у родственников Шебы. Он у них и раньше ночевал. Мы его заранее к этому приучили. Он не знал, что происходит на самом деле, и не заметил вокруг себя ничего необычного. Так, значит, теперь ожерелье у тебя. Я так и предполагала, что Клинтон подарит его тебе. Все закончилось так, как и должно было закончиться. У тебя и ожерелье, и плантация… хотя ты сказала, что со временем она перейдет к нам… к Ральфу. Ты только посмотри на нас, Сэйра. Ты как будто создана для того, чтобы носить это ожерелье. На тебе оно будет смотреться просто изумительно. Это судьба. Во всяком случае, я это так вижу.