Я отчаянно тосковала по Тоби. Вот кто смог бы объяснить мне, чем все это нам грозит. Насколько я поняла, у обвинения были неоспоримые доказательства, собранные детективом, дежурившим у нашего дома и видевшим, как Эверард неоднократно входил в дом в половине первого ночи и покидал его в шесть утра.

Мама отреагировала на все это очень остро, как и следовало ожидать. Она быстрыми шагами ходила по спальне, как героиня какой-то трагедии.

— Как же все это отразится на пьесе! — причитала она.

— Аншлаг вам обеспечен, вот как! — ответствовала Мег. — Все ринутся на вас смотреть, уж не сомневайтесь.

Но маму это не утешило, а разозлило. Это совсем не ее имидж, заявила она. Как же она ненавидит эту женщину. Наверняка ее кто-то на это подбил. У нее ни за что не хватило бы на это мозгов.

Больше всех мне было жаль Эверарда. Я понимала, что означает для него подобный скандал. Незадолго до этого весь Лондон следил за бракоразводным процессом сэра Чарльза Дилка, приведшим в восторг его врагов и в ужас его друзей. А ведь он тоже метил в кресло премьер-министра. Развод положил конец его карьере.

Эверард больше не приходил на Дентон-сквер. Это было бы слишком неосторожно. Мама металась по дому и заламывала руки.

Однажды вечером она вернулась из театра без провожатого. Весь этот вечер Джанет беспрестанно ворчала, намекая на то, что эта история заставит маму остепениться. Возможно, даже вернуться к мужу. Джанет была убеждена, что ее место рядом с ним. И, разумеется, это означало бы, что сама Джанет, а вместе с ней и Мег, сможет наконец-то достичь своей личной Мекки, Валгаллы или Елисейских Полей, в зависимости от того, с чем ассоциировалось у нее абсолютное счастье.

Войдя в дом, мама поднялась в свою спальню, расположенную на втором этаже. Спустя некоторое время она вошла ко мне. Еще никогда я не видела ее такой расстроенной.

Она села на стул и посмотрела на меня каким-то оценивающим взглядом.

— Сиддонс, это какой-то ужас, — наконец произнесла она.

Я кивнула.

— Нас ожидают крупные неприятности. Люди бывают очень злы. Хорошо, что ты не уехала в школу. Дети особенно жестоки. Но тебе не о чем волноваться. До тебя им не добраться. А вот мне предстоит испить чашу яда до дна.

Я слушала ее не перебивая.

— Они все поставят с ног на голову, все изуродуют. Ты ведь знаешь, что я люблю Эверарда.

В этом я не сомневалась. Он очень отличался от остальных ее поклонников. Он оказывал на ее жизнь стабилизирующее влияние, в котором она очень нуждалась.

— Конечно, — продолжала она, — его самого всегда очень беспокоила эта ситуация. Он был обязан вести правильную жизнь, соответствующую принятым в нашем обществе условностям. Он ведь и сам очень правильный. Но у нас не было выбора. Мы любили друг друга. Что из того, что мы были такими разными… Мы были созданы друг для друга. Ты понимаешь?

— Ну конечно.

— Нас будут поливать грязью. Я не знаю, что с нами обоими теперь станет. Это конец его карьеры. Как ты думаешь, я себя чувствую… зная, что это все моя вина?

— За все, происходящее с нами, ответственность несем только мы сами, — процитировала я Тоби.

Мама грустно посмотрела на меня.

— Моя малышка Сиддонс, — вздохнула она, — скоро перестанет быть малышкой. Она вырастет. Она уже начинает разбираться в жизни. Кто тебя этому научил? Наверняка Тоби.

— Он очень многому меня научил, — кивнула я.

Она гневно сжала кулачки.

— Он не должен был уезжать! — воскликнула она. — Он должен был набраться смелости и дать отпор своему отцу. Я не хочу сказать, что он был трусом, но… Как всегда, мистер Почти.

— Как ты можешь такое говорить! — возмутилась я. — Быть может, ему потребовалось больше смелости, чтобы уехать, чем чтобы остаться. Он не мог и дальше прожигать свою жизнь. Кроме всего прочего, он любит своего отца. Мы не имеем права осуждать других людей, потому что мы не знаем всех обстоятельств, заставляющих их действовать так или иначе.

Мама изумленно раскрыла глаза, а затем медленно улыбнулась.

— А ведь ты права, моя девочка, — кивнула она. — Ты сама не знаешь, как ты права. Я хотела бы, чтобы ты помнила об этом. Я собиралась все тебе объяснить. Мы с тобой очень мало общаемся, верно?

Тут возразить было нечего.

— Я никогда и никого не любила, кроме Эверарда, — продолжала она.

Я подумала о своем отце, и она это поняла.

— Это было временное помрачение рассудка. Что может знать о любви семнадцатилетняя девчонка? Да, у меня были и другие любовники, но с Эверардом все было серьезно. Мы мечтали о том, что после ее смерти мы сможем пожениться и поселиться в его загородном доме, лишь изредка наезжая в Вестминстер. Я была бы ему хорошей женой. Я понимаю твой скепсис. Но нам нравилось об этом мечтать, и Эверард верил, что так все и будет… когда-нибудь. Однако этот брак связал его по рукам и ногам…

— Он женился на ней. Значит, он ее любил.

— Это был брак по расчету. Два древних рода… Богатые помещики. Ну, ты знаешь, как это у них бывает. Эверард был очень юн и ничего не знал о случаях помешательства в этой семье. Но у нее это проявилось очень быстро… Вскоре после медового месяца. С тех пор к ней всегда были приставлены няньки. А временами ее и вовсе приходилось запирать. Можешь себе представить ужас Эверарда. Он был таким многообещающим юношей, его ждала блестящая парламентская карьера… и вдруг такая жена.

— Бедный Эверард. Я замечала, что он очень часто грустил.

— Именно эта грусть и привлекла меня к нему. С твоим отцом было то же самое. Наверное, грусть трогает мое сердце. Да, так и есть. Мне хотелось заставить их улыбаться. А потом я поняла, что за человек Эверард. Умный, совершенно не такой, как все. Существует такое понятие, как единство противоположностей… Наверное, в этом и заключался секрет нашего взаимного притяжения. Мы так сильно любим друг друга, Сиддонс, что даже сейчас ни о чем не жалеем.

— Что теперь будет?

— Они выжмут из этого все, что смогут. Газеты будут пестреть сенсационными заголовками. Так уже было с сэром Чарльзом Дилком. Ты об этом ничего не знаешь.

— Знаю.

— Значит, ты знаешь, что это положило конец его карьере. Эверарду тоже этого не миновать. У него есть враги в парламенте. Его политические оппоненты. Иначе и быть не могло. У ярких личностей всегда есть враги. Теперь они начнут его травить. У меня есть свои враги. И они своего шанса не упустят.

Я попыталась утешить ее, сказав, что со временем вся эта шумиха утихнет.

— Нет, — покачала она головой. — Теперь все будет иначе. За всем этим кто-то скрывается… кто-то ее подталкивает к этим действиям. Сама она на это никогда не пошла бы. Она всего лишь пустая оболочка. Можешь не сомневаться, эти люди своего добьются.

Я напомнила ей о том, что она всегда была оптимисткой. Быть может, все не так уж плохо. Быть может, все уляжется. Ведь так иногда бывает, верно?

Я проводила ее до спальни, помогла лечь и подоткнула одеяло. Принесла ей чашку горячего молока, сдобренного каким-то снотворным снадобьем, ведомым одной Мег. Когда мама задремала, я на цыпочках вышла из комнаты и вернулась к себе, размышляя над тем, что нас всех ждет. В одном я была уверена: грядут перемены.


В газетах начали появляться заметки. Поначалу они были очень краткими и расплывчатыми. «Жена одного известного политика собирается подавать на развод. Поговаривают, что в этом деле замешана некая знаменитая актриса».

Спустя несколько дней гнойник прорвал и из него полилось… Я услышала крики мальчишек-газетчиков: «Айрини Раштон на слушании о разводе. Ее связь с известным политиком!»

Мама закрылась у себя и начала читать газеты. Джанет торжествовала.

Вот к чему приводит работа у актрисы! — было написано у нее на лице. Мег помрачнела и осунулась. Все ее предыдущие хозяйки чинно-благородно выходили замуж за рыцарей и герцогов, и вдруг на тебе!

— Ну и дела! — крутила она головой.

Репортеры подстерегали маму на улице. Они располагались у входной двери и ожидали ее появления. Они вторгались и в театр. Как и предсказывала Мег, на пьесе это если и отразилось, то в лучшую сторону. Люди валили на спектакли, чтобы взглянуть на роковую женщину.

Мама держалась так, как будто ничего не произошло. Актриса в ней оставалась верна своему амплуа и даже испытывала мрачное удовлетворение от успеха своей новой роли. В один день она была покинутой любовником блудницей, а на другой — на ее лице читалась оскорбленная невинность. Ее любимым образом был образ мужественной женщины, сражающейся с жестокой судьбой. По-моему, ей все это даже нравилось. Хотя ей доставляли удовольствие все ее роли, включая изобретенные самостоятельно.

Она общалась со мной больше, чем когда-либо прежде. Я не могла понять, в чем причина подобной общительности: в том, что она осознала, что у нее почти взрослая дочь, или просто в отсутствие Эверарда она нуждалась хоть в чьем-нибудь обществе.

Мама получила письмо от Эверарда. Он писал, что когда весь этот кошмар останется позади, они уедут вместе. Он даже искал путей узаконить их отношения.

— Бедный Эверард, — вздохнула мама. — Он — сама респектабельность. Представляешь, что эта история для него значит? То, что он рискнул своей репутацией, связавшись со мной, доказывает всю степень его любви. Милый, милый Эверард! Быть может, все еще как-то утрясется. А пока нас ожидает ужасное испытание. Мы должны приготовиться к тому, что злые люди перетряхнут все наше прошлое. Ах, Сиддонс, не знаю, как мы это переживем.

— Эверард пострадал больше, чем ты, — сказала я ей. — Эта история стоила ему карьеры.

Она мрачно кивнула.

— Ему придется подать в отставку, это уже ясно. А ведь он всю свою жизнь посвятил политике. Но это конец.