Патрик Дай сделал полшага в их направлении, и Амалия подумала, что он вновь попытается остановить их, однако суровый взгляд Роберта, брошенный через плечо, прекратил дальнейшие препирательства. Процессия в составе двух пар: Амалии и Роберта и слуг — Лали и Айзы — удалилась.

Позеленевшее от злости лицо Патрика лучше всяких слов говорило о том, что с этого дня Амалия приобрела смертельного врага.

— Наглость этого человека безгранична, — пожаловалась Амалия, когда они отошли на достаточное расстояние.

— Некоторых вполне устраивает надсмотрщик, который знает, как выращивать сахарный тростник, и умеет заставить людей работать до кровавого пота. Все остальное для них не имеет никакого значения, — сказал Роберт печально.

— Как же я его ненавижу! — В эти непроизвольно вырвавшиеся из ее уст слова Амалия вложила всю боль души за поруганное женское достоинство, за унижение, которое ей только что пришлось испытать, за несостоявшуюся великую любовь, о которой она мечтала всю жизнь.

Спасаясь от дневной жары, Роберт скинул сюртук и закатал рукава рубашки. Как истинный джентльмен, он мог позволить себе такую вольность только на плантации; перед входом в дом следовало снова надеть сюртук и выглядеть должным образом.

От прикосновения ее тонких прохладных пальцев к теплой коже обнаженной руки сердце Роберта учащенно забилось, и ему стоило огромных усилий не подать виду, как он взволнован.

— Дай прав, говоря, что только Жюльен может уволить его, — Роберт пристально посмотрел на Амалию, потом перевел взгляд на ее пальцы, покоившиеся на его руке, и наконец, решившись на что-то, спросил: — Вы намерены просить мужа об этом?

— Да! — выдохнула она с жаром.

— Тогда и мне придется сказать ему несколько слов о Патрике. Тростник и работу Дай, возможно, понимает, но о земле и о ее нуждах не заботится. Нет у него уважения к земле! — заключил Роберт сердито, а потом добавил: — Лично я не потерпел бы рядом человека, который позволяет себе в столь непочтительном тоне разговаривать с леди.

Амалия не знала, что сказать в ответ: смятение овладело ею. Гнев и отчаяние, радость встречи и глупый девичий страх перед оказавшимся рядом мужчиной настолько смутили ее, что она не придумала в ответ ничего, кроме едва слышного:

— Благодарю вас.

Только часа полтора спустя Амалия вошла в холл. Она направилась к распахнутым на ночь дверям, прислонилась к прохладному косяку и, глядя на заводь, подумала о всех превратностях ушедшего дня. Ночь жила особой жизнью: мят кий воздух, наполненный цветочным ароматом трав, приятно ласкал кожу; сумрачную тишину нарушали только концерты лягушачьего хора и треск цикад: темнота на галерее располагала к мыслям, которыми не с кем было поделиться.

Амалия села за фортепьяно, и пальцы сами заиграли прелюды Шопена. Ей надо было успокоиться, привести в порядок мысли, которые вторую неделю преследовали ее, убеждая, что она совершила роковую ошибку.

В тот вечер Амалия забрала Лали к себе в спальню, решив не откладывая обсудить ее обязанности камеристки. Мами сказала как-то, чтобы Амалия сама выбрала себе понравившуюся девушку, но все не было случая. Лали оказалась понятливой и услужливой, а ее природная скромность как нельзя лучше соответствовала характеру Амалии. Было решено, что ночевать она может внизу в пустующей комнате сиделки.

На этот раз Амалия быстрее обычного закончила вечерний туалет, приняла ванну и надела приталенный капот из розового шелка с широкой свободной юбкой. Она хотела выкроить время, чтобы переговорить с Жюльеном до ужина. Амалия осталась довольна услугами новой горничной, особенно тем, как Лали уложила ей волосы. Девушка заменила строгую корону из туго заплетенных кос на каскад ниспадающих на затылок локонов. Судя по всему, работа в доме оказалась ей по душе.

По сложившейся традиции только в особых случаях Амалия набиралась смелости беспокоить Жюльена в его комнате. На этот раз причина казалась серьезной, и она решительно постучала в дверь, соединяющую ее спальню со спальней мужа. Жюльен удивился неожиданному появлению жены, но был приветлив.

Отослав Тиге, он надел комнатные туфли с пряжками, выполненными по его собственному эскизу и украшенными бронзовыми монограммами, уселся в мягкое кресло и приготовился слушать. Амалия довольно спокойно, без особых эмоций рассказала о случившемся, Жюльен по окончании задал два-три вопроса, не особенно вслушиваясь в ответы, и, пожав плечами, сообщил, что вряд ли она добавила что-либо новое к тому, что рассказал ему Роберт. По его мнению, эта история яйца выеденного не стоит, и зря они подняли столько шума. Конечно, Амалия может оставить девушку у себя в услужении, если хочет, но у него нет желания искать нового надсмотрщика, да еще в конце сезона, когда все лучшие давно разобраны.

Амалия не сомневалась, что ей удастся убедить мужа, и была обескуражена, когда Жюльен отказался обсуждать этот вопрос, никак не отреагировав на ее слова о наглом поведении Патрика Дая. Если бы у Амалии хватило духу рассказать всю правду до конца, Жюльен, возможно, и возмутился бы, но как она могла поведать мужу о том, что какому-то надсмотрщику известно об отсутствии нормальных супружеских отношений между ними, что чужой человек смеет судить о мужских достоинствах Жюльена и его недостаточной страсти к ней?

Но была и другая причина, которая заставила Амалию промолчать. Она никогда никому, кроме Мами, да и то после настойчивых расспросов, не рассказывала о том, что происходит у нее в спальне. Было бы странно думать, что мадам Деклуе станет обсуждать эту тему с надсмотрщиком. Оставался один Жюльен. Только он мог проговориться Патрику Даю, что Амалия не привлекает его как женщина. В таком случае о чем с ним вообще говорить?

Амалия подняла глаза от клавишей, услышав приближающиеся шаги со стороны лоджии. По лестнице поднимался Роберт. Войдя в холл, он молча остановился у порога. Статную фигуру Роберта облегал черный сюртук, из-под которого виднелись полотняная рубашка и белый шелковый галстук. Такая цветовая гамма придавала бронзе лица мягкую золотистость. Его красота была скорее мужественной, чем суровой. Женщинам нравятся такие мужчины.

За окном быстро темнело, Роберт подошел к столику красного дерева, взял лампу и поставил ее на шаль с бахромой, покрывавшую большую часть крышки фортепьяно. Амалия улыбнулась благодарно за дополнительный свет, а он тихо, чтобы не мешать ей, отошел в сторону и растворился в сумерках холла. Она подумала, что он вышел на галерею, но потом, околдованная звуками сонаты и еще одной пьесы, которую сыграла вслед за ней, Амалия перестала думать о Роберте.

Музыка всегда была важным компонентом воспитания истинной леди, а для Амалии еще и имела особое значение. Когда девушка потеряла отца, мать, а потом и любимого, только музыка утешала ее, спасала от одиночества. Тетя Тон-Тон считала, что истинная леди не должна ни при каких обстоятельствах обнаруживать свои чувства, поэтому Амалия раскрывала свою душу музыке — это более подходило истинной леди. Как ненавидела она эти два слова, когда была подростком, как возмущалась нелепыми условностями, которые связывали ее по рукам и ногам.

Однако прошли годы, и Амалия ко многому привыкла. И как обилие нижних юбок, которые раньше мешали ходить, не казалось больше насилием над личностью; она просто забывала о них до того момента, когда возникала необходимость воспользоваться ими как защитной броней.

Амалия вспомнила о неприятном разговоре с Жюльеном и его нежелании уволить Патрика Дая. Впервые с тех пор, как ей исполнилось десять лет, Амалия пожалела, что не родилась мужчиной, который имеет законное право настоять на своем. «Если бы я была мужчиной!» — с тоской подумала Амалия, вспомнив о своей незавидной женской доле, с которой предстояло мириться всю жизнь.

Последние звуки бетховенской «Апассионаты» еще витали вокруг, когда Амалия тихо закрыла крышку фортепьяно, почувствовав нечеловеческую усталость. Повернувшись на табурете, она увидела Роберта и ничуть этому не удивилась.

Кузен возлежал на парчовом канапе в противоположной стороне холла и, слушая музыку, неотрывно смотрел на Ама-лию. В блеске его темно-синих глаз она уловила ту завораживающую смесь удивления и интереса, которую отметила при первой встрече в гостиной у Мами. Прикрыв веки, Роберт украдкой продолжал наблюдать за ней. Амалия чувствовала, как его цепкий взгляд, скользнув по искрящимся локонам ее темных волос, переместился по изгибу щеки на белые просторы ее плеч, деликатно задержался на входе к двум райским яблокам, потом опустился еще ниже, туда, где осиная талия переходила в колокол пышных юбок, потом… Роберт лежал неподвижно, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, словно дремал, затем вдруг вскинул их вверх, и Амалию будто током ударило — в глубине мерцающей синевы она уловила страстное, дикое желание самца. Амалия смущенно опустила ресницы. Она так увлеклась своими наблюдениями, что пропустила появление Жюльена.

— Если концерт окончен, могу предложить рюмочку шерри, — сказал он весело.

Ужин превратился в бесконечную череду блюд. Жюльен нашел наконец свою баржу, которую прибило к дереву ниже по течению, и теперь говорил только о ней. Из-за пробоины в корпусе баржа могла затонуть, но, к счастью, ее выбросило на мель. Жюльен снял четырех человек с дренажных работ, чтобы залатать дыру, спустить судно на воду и отбуксировать его в заводь. Потребуются серьезный ремонт, покраска и золочение деталей интерьера, а также новые паруса — обязательно кремовые с синей полосой, о которых Жюльен давно мечтал, и мягкая ткань для тента. По замыслу Жюльена, тент, натянутый ветром, защитит дам от солнца. Хлоя не упустила возможность съехидничать, заявив, что от прогулок по воде ей делается дурно, поэтому Жюльен мог бы и не волноваться на ее счет, она никуда с ним не поплывет. Жюльен не остался в долгу и тут же заметил, что, как бы ему ни было трудно, он постарается пережить один день без ее милого общества.