Небо казалось ярким и бездонным. Здания тонули в белесом мареве зноя. Над Багдадом возвышались округлые купола мечетей и высокие, тонкие, покрытые изящной резьбой минареты. Возможно, в ту пору в одну из мечетей входил отец Эсмы, чтобы помолиться за неразумную дочь, которая исчезла неведомо куда?

Девушка отдала бы все, лишь бы увидеть его глаза, дать ему утешение и утешиться самой. Однако отныне ее чувства были заперты на ключ, а на дороге, ведущей в прошлое, воздвигнута нерушимая стена.

Эсма не раз ловила себя на том, что думает и переживает о Тарике куда чаще и больше, чем об Уарде, хотя та всегда делала для нее только добро. С того памятного дня, когда девушка узнала правду о своем происхождении, в ее душе навсегда поселилось чувство незащищенности, тайное сознание, что она лишняя, чужая в новой семье Тарика.

Эсма прижала руки к груди, будто в безмолвной и бессильной мольбе. В глубине души она не переставала надеяться на то, что родители найдут ее, спасут и помогут.

— Можно поискать комнату в этом районе. Недалеко от центра города, — сказал Таир, прервав ее размышления, — к тому же тут спокойно и тихо.

Центральный район ар-Русафа распадался на несколько кварталов. В том, который облюбовал Таир, находилась мечеть ал-Махди с примыкающим к ней кладбищем аббасидских халифов. Неподалеку располагались дома, сады и парки, принадлежащие знати.

Юноша нашел дом, в котором пожилая вдова сдавала комнату. Он согласился с назначенной платой и, предупреждая вопросы, толково и живо объяснил:

— Это моя… сестра. Она приехала из Басры; скоро ее свадьба, а пока она должна где-то пожить. В моем доме мало места. Я буду ее навещать.

В комнате почти не было вещей, и она показалась Эсме пустой. Однако стены были чисто выбелены, пол застелен немного потертым, но красивым ковром. Здесь царил скромный уют, напомнивший девушке о родном доме, о беззаботном детстве и былых мечтах. Ей стало хорошо, и вместе с тем она почувствовала, как к горлу подкатился ком, будто ей только что сообщили, что умер кто-то из близких.

Девушка опустилась на диван и, сделав усилие, промолвила:

— Мне нравится.

— Я рад, — ответил Таир. — Завтра принесу все, что тебе может понадобиться.

— Почему ты живешь в трущобах? Почему до сих пор не снял комнату в городе, как сделал это для меня? — не выдержав, спросила Эсма. — Ты мог бы избавиться от Юсуфа и жить как тебе хочется.

Юноша помрачнел.

— Все не так просто. Город строго поделен между людьми подобного рода занятий. У Юсуфа везде свои соглядатаи. Стоит мне обособиться — и я пропал.

— А если тебе заняться чем-то другим?

— Почему ты все время говоришь об этом? — Глаза Таира забегали, будто он что-то украл и был схвачен за руку. — Скажи еще про совесть! Тебе стыдно, что ты связалась со мной?

— Нет, — мягко возразила Эсма. — Просто я хочу тебя понять.

— Зачем тебе меня понимать? — Его тон и взгляд резали душу, как нож мог бы резать плоть.

Девушка собралась с духом и сказала:

— Отныне, кроме тебя, у меня никого нет.

— Не думай, будто чем-то обязана мне, — небрежно произнес Таир. — У меня много свободного времени, и мне совершенно не о ком заботиться.

На лице Эсмы появилось странное выражение, которое нравилось юноше, хотя он и не мог сказать, чем оно вызвано. То было сочетание мечтательности и досады, разочарования и симпатии.

— Когда ты крадешь какую-то вещь, думаешь ли ты о людях, которым она принадлежала? Ты отнимаешь у них кусочек души, отбираешь частицу их мира. Именно это случилось в тот день, когда ты похитил жемчуг, принадлежавший моей сестре. — Эсма перевела дыхание и продолжила: — Дело не в деньгах; просто внутри меня образовалась пустота, которая заполнилась только со временем, да и то с трудом.

Воцарилось молчание, глубокое, как колодец, и непостижимое, как сокровенное слово Аллаха.

— Прости, — наконец прошептал Таир. — Теперь я понимаю, почему не мог забыть об этом случае. Обычно я ворую украшения у торговцев, которые с легкостью превращают товар в деньги. А деньги безлики, верно?

— Да, если только ты говоришь не о ювелирах, ведь для них каждое изделие — произведение искусства, в которое они вкладывают душу.

Таир сокрушенно покачал головой.

— На моей памяти ты первый человек, который умеет разъединять духовное и материальное и вообще что-либо смыслит в этом.

— Ты умеешь читать? — осведомилась Эсма.

Юноша смутился.

— Нет.

— Мать рассказывала тебе сказки?

— Да. Я их очень любил. Слушая сказки, я словно попадал в волшебный и светлый мир.

— Такие ощущения и составляют то, что я считаю высшим, духовным. Сюда не должно вторгаться что-то гадкое и чужое.

— Ты права, — потерянно произнес Таир. И, желая оправдаться, добавил: — Не знаю, как это объяснить, но… когда я… иду воровать, во мне живет жажда приключений, как в детстве. А еще мне бывает приятно сознавать, что я умею делать то, что недоступно окружающим, что выделяет меня из толпы.

— Это мне понятно, — сказала Эсма.

Он оживился, и его глаза сделались пронзительно-зелеными.

— Правда?

— Да.

В порыве чувств Таир взял девушку за руку. Она была легка, как птичье крыло. Внезапно юноша ощутил в груди странную щемящую тесноту. Ему хотелось продлить это чувство, но Эсма вырвала руку, закрыла лицо ладонями и прошептала:

— Не слушай меня. Кто я такая, чтобы тебя учить! Преступница, неверная жена с обрезанными волосами!

— Волосы отрастут. — Он сделал паузу и сказал: — Мне приятно, что на свете существует нечто такое, что способно нас соединить, пусть даже это осуждается обществом. Будь ты безупречной женой верховного кади Багдада, разве тебе пришло бы в голову беседовать с вором?!

В его голосе звучали озорные нотки. Эсма невольно улыбнулась. Кажется, она улыбалась впервые с того момента, как ей вынесли ужасный приговор.

— Я совсем потеряла стыд, — прошептала она. — На самом деле у меня нет права не только говорить с тобой, но даже показываться тебе без покрывала.

— Запомни, — сказал Таир, — отныне ты можешь все. И в этом заключается твое преимущество. Ты никому не принадлежишь, ни перед кем не обязана отчитываться.

— Разве женщины Багдада могут быть свободными? — спросила девушка.

Юноша нахмурился. Такие, как Мариам, не носили покрывал и вступали в свободные отношения с мужчинами, однако им приходилось подчиняться Юсуфу. Другие, такие, как Эсма, скрывали свое лицо и пользовались всеми благами, какие дает положение супруги богатого человека. Но и они были вещью, которую можно купить, продать, а то и выбросить за ненадобностью.

Безусловно, Эсма не могла считать себя независимой. Однако Таир знал, что иной раз сладкая ложь куда более целительна, чем горькая правда.

— Ты свободна, — твердо произнес он. — Запомни это.

Пришла пора прощаться. Таир поднялся с дивана.

— До завтра. Спи спокойно. Я приду утром.

Юноша вышел из дома и оказался в саду. Ночь отняла у дневных красок их яркость и силу, зато аромат цветов был слаще и острее, чем днем. Они призрачно и нежно сияли в лунном свете. Осторожно, будто боясь что-то нарушить, юноша покинул сад и побрел по дороге.

Без Эсмы хижина показалась Таиру опустевшей, и он невольно почувствовал тоску, хотя раньше не имел ничего против одиночества. Юноше чудилось, будто здесь все еще витает аромат то ли духов, то ли цветов, то ли нежной женской кожи. Никогда прежде он столь остро не ощущал присутствия женщины в своем жилье и в своей жизни.

Таир решил лечь спать, однако его покой нарушил приход Мариам, которая с ходу спросила:

— Где ты пропадал?

Она выглядела растерянной и жалкой, но Таиру не хотелось вникать в ее проблемы. Он не подозревал о кипящем потоке ревности, готовом извергнуться из недр ее души, и не догадывался, чем он вызван.

— У меня были дела.

— Теперь ты свободен?

— Кажется, да.

К счастью, Мариам всегда верила, что для того, что происходит между мужчиной и женщиной в темноте, слова не нужны, и охотно покорилась, когда Таир молча повалил ее на кошму и задрал ее рубашку.

Таир взял ее грубовато, с какой-то странной досадой на себя и на жизнь, которая вечно подсовывала ему то, о чем он вовсе не мечтал.

Какое-то время они неподвижно лежали в объятиях друг друга, потом девушка вновь принялась ласкать возлюбленного.

Внезапно Таиру показалось, что его тело увешано тяжелыми цепями. Он был измучен и опустошен и больше не испытывал желания.

— Разве тебе не пора? — осторожно спросил юноша.

— Нет. Я пришла для того, чтобы хотя бы однажды провести с тобой всю ночь.

— Юсуф рассердится.

— Мне все равно, — сказала Мариам.

— Ты поступаешь неразумно, — заметил Таир, высвобождаясь из ее объятий и поднимаясь с кошмы. — К тому же мне надо идти.

— Куда ты собрался?

— Хочу прогуляться.

— Пойдем вместе. Возьми меня с собой!

— Нет. Не могу. — Его тон не допускал возражений.

Мариам посмотрела на него снизу вверх. В ее взгляде отразилось нечто такое, чего Таир предпочел бы не видеть.

— Ты идешь к ней?

— Не знаю, о ком ты, — пробормотал юноша и в ту же минуту понял, куда и зачем пойдет.

Ночные улицы напоминали Таиру черный тоннель, над которым искрилось, сияло и переливалось усыпанное звездами небо. Когда он ступил в район ар-Русафа, свет заскользил во всех направлениях: жителям богатых кварталов не от кого было скрываться и они не жалели огня.

Дабы не беспокоить вдову, Таир перемахнул через ограду сада и тихо пробрался в комнату Эсмы.