— Гостеприимные хозяева предложили нам столько превосходных кушаний, что завтрак больше напоминает пир, — продолжал Сен-Сир. — Если ваш аппетит уже проснулся, миледи, не окажете ли вы мне честь и не присоединитесь ли ко мне за столом?

— Буду счастлива, милорд, — ровно ответила Гвен, но, хотя густые ресницы опустились, Джессика уловила вспыхнувший в ее глазах радостный огонек.

Она-то вовсе не была счастлива по поводу того, как повернулись события.

Сен-Сир заслужил репутацию самого отъявленного повесы во всем Лондоне. Говорили, что этот беспринципный и бездушный ловелас совратил половину светских дам. Что до Гвен, она была еще очень молода и почти не сталкивалась с сильным полом. Разумеется, ей нельзя было отказать в уме, а женщине умной не так-то легко вскружить голову. Однако девушка слишком носилась со своим стремлением познать жизнь, и кто знает, насколько далеко могла зайти в этом намерении?

Джессика посмотрела вслед удаляющейся парс и против воли признала, что эти двое прекрасно смотрятся вместе (рядом с высоким и статным виконтом Гиен выглядела особенно изящной). Однако в остальном они едва ли подходили друг другу. Сен-Сир представлял собой законченный тип циника, пресыщенного сверх всякой меры, в то время как Гвен каждое утро заново открывала для себя жизнь с ее красотами, чудесами и неожиданностями, словно беспечная птичка, преисполненная оптимизма. Правда, кое в чем эти два несхожих человека определенно походили друг на друга: оба с первого взгляда ощутили взаимную симпатию, оба испытывали величайшее отвращение к браку.

И когда Джессика сообразила это, все ее существо затрепетало от неприятного предчувствия. Во взгляде виконта она уловила знакомый и неприятный блеск: Сен-Сир смотрел на Гвен как на красивую игрушку, которую еще предстояло развернуть.

За плотно закрытой дверью кабинета Мэттью восседал в коричневом кожаном кресле. Напротив, отделенные от него широким столом, расположились капитан Бредфорд и адмирал Данхевеп. Перед каждым стояла большая чашка крепкого черного кофе.

— Итак, Вильньев наконец-то двинулся прочь от Феррола? — спросил Мэттью.

Недавно французский адмирал прорвал блокаду, поддерживаемую флотом Нельсона, и спешно двинулся прочь, к Вест-Индии, но по пути его перехватила эскадра сэра Роберта Кедлера, и после сражения, в котором победу не сумела одержать ни одна из сторон, Вильньев укрылся в одном из испанских портов.

— Насколько нам известно, за время пребывания в Ферроле его флот пополнился пятнадцатью испанскими судами, — ответил адмирал Данхевен. — Это только предположение, поскольку донесение не подтверждено.

Мэттью наклонился вперед, вцепившись ладонями в край стола. Новости, которых он ожидал так долго, привели его D лихорадочное волнение.

— Откуда же вам известно, что Вильньев направляется к Гибралтару, в Кадис?

— Так оценивает тактику противника адмирал Нельсон, и я полностью разделяю его мнение. Мы полагаем, что французы могут оказаться в Гибралтарском проливе в ближайшие дни.

Лицо адмирала Данхевена, продубленное солеными морскими ветрами, тоже выражало некоторое волнение: кустистые седые брови задвигались, крылья крючковатого носа побелели.

— Пойдет ли Нельсон на открытое столкновение?

— Без сомнения! — отчеканил адмирал. — Теперь, когда намерения французов ясны, англичанам остается только собрать все свои ресурсы для решительной борьбы.

— Что насчет «Норвича»?

— Он будет в составе эскадры.

Мэттью отстранился от стола и безотчетно выпрямился в кресле, словно мысленно уже стоял на мостике атакующего судна.

— Я должен выехать немедленно?

— Повестка на ваше имя еще не выписана, но это вопрос нескольких дней. Адмирал Нельсон намерен во что бы то ни стало одержать победу, а значит, призовет лучший командирский состав флота. Ваш опыт, капитан Ситон, и ваш безупречный послужной список говорят сами за себя. Можете быть уверены, что вам не придется оставаться в стороне.

Ответом был безмолвный кивок. Сотня различных мыслей пронеслась в голове капитана. С одной стороны, он ощущал радостную приподнятость, которую всегда испытывал от сознания, что ему вот-вот предстоит вести экипаж в сражение. С другой стороны, Ситон не мог не тревожиться о Джессике и малышке Саре, о Белморе и об отце — обо всем, что составляло теперь новый круг его ответственности. Мэттью чувствовал непривычное раздвоение души, которая одновременно и рвалась в море, и жаждала остаться с близкими. К несчастью, выбора не оставалось: был еще и вопрос долга перед Отечеством.

— Хочу заверить, что я всегда к услугам адмирала Нельсона. Подавая в отставку, я специально подчеркнул это и отправлюсь в Портсмут сразу по получении повестки.

Адмирал поднялся, Мэттью и капитан Бредфорд последовали его примеру.

— У вас не так уж много времени, капитан Ситон, поэтому лучше будет, если вы поскорее уведомите близких о скором отъезде.

— Я так и поступлю, сэр.

Сразу после беседы гости поднялись в свои комнаты, чтобы уложить вещи и приготовиться к отъезду в Портсмут. На какое-то время Мэттью овладел порыв присоединиться к ним. Многие месяцы и он сам, и весь экипаж «Норвича» томились ожиданием решающего морского сражения, два года подготовки и учений стояли за спиной каждого офицера и матроса. Но порыв был недолговечен. Стоило гостям скрыться из виду, как Мэттью пожалел, что война не закончилась без его участия. В этом случае он с полным правом и чистой совестью мог бы остаться в Белморе. И ему никогда больше не пришлось бы беспокоиться о судьбе поместья и его обитателей.

Все немногочисленные гости, задержавшиеся в Белмор-Холле, снова встретились в этот день за ужином, причем Гвендолин Локарт оказалась на противоположном конце стола от виконта Сен-Сира, рядом с графом Пикерингом. У нее не было ни малейших сомнений, что это не случайно. Очевидно, все подстроил упрямец и деспот граф Стрикланд… или даже сама Джессика. Так или иначе, это был заговор, имевший целью уберечь ее от «пагубного влияния» красавца Сен-Сира. Так рассуждала возмущенная Гвен, в душе, однако, признавая справедливость опасений хозяев дома.

Для нее не было секретом, что виконта считают повесой наихудшего сорта. Его имя было связано с громким скандалом, и до сих пор в свете ходили темные слухи о двойной смерти — жены Адама Аркура и ее любовника, Гарольда Кавендиша, от чьей руки оба они и погибли. Разумеется, как незамужняя девушка, Гвен не должна была знать ничего подобного, но, обладая живым и изобретательным умом, ухитрилась за один день по крупицам выудить сведения из дюжины разных источников. Как раз к ужину картина прояснилась.

Бедняга лорд Гарри, обнищавший отпрыск маркизы Хэвендаль, не имел ни единого шанса на спасение с тех пор, как завел близкое знакомство с роковой женщиной — Элизабет Аркур, виконтессой Сен-Сир. Доя того чтобы вертеть им по своему усмотрению, та сочинила душещипательную историю о том, как была против воли выдана замуж за отвратительного сластолюбца, безжалостного мерзавца Адама Аркура. По се словам, тот ночь за ночью насиловал ее, она же ненавидела его всем сердцем.

Надо сказать, здесь была доля правды. Виконтесса действительно ненавидела супруга — за презрение, которое тот к ней испытывал. Однажды открыв для себя, что леди Сен-Сир подарила свое расположение младшему конюху, Адам предпочел супружескому ложу спальни любовниц. Однако виконт так хотел наследника, что продолжал время от времени спать с женой, Элизабет, ненасытная в своих аппетитах, делала все, чтобы удержать возле себя такого прекрасного любовника, как Адам, а «для души» приблизила Гарольда Кавендиша, убедив его в своей страстной любви. Ему-то и пришлось пострадать больше других — во всяком случае, молодой человек прошел все муки ада, узнав наконец, как страшно ошибся. Женщина, которую он считал почти святой, связанной узами постылого брака с отъявленным негодяем, женщина с девственно чистой душой, на деле раз за разом мастерски обольщала мужа, не брезгуя для этого никакими средствами.

В запасе у судьбы есть много уловок. Как-то раз Элизабет перепутала дни свидания, и в ее спальне разыгралась ужасная трагедия: в припадке неистовства одураченный Гарольд застрелил виконтессу и ранил Адама ударом ножа, который потом всадил себе в грудь.

Говорили, что с того дня виконт Сен-Сир поклялся никогда больше не иметь дела с женщинами (за исключением постели, разумеется) и что он носит на спине шрам от ножа любовника своей жены. Виконт стремился всеми силами оправдать репутацию повесы, какого свет не видел; много пил, играл во все известные азартные игры, проводил много времени в заведениях с дурной репутацией. Ходили даже слухи, что этот человек в разное время лишил невинности нескольких молодых леди, едва окончивших пансион.

Гвен не усомнилась ни в едином слове. Да и как было усомниться, если каждый насмешливый и знающий взгляд виконта как бы говорил: да, я такой. Это был воплощенный кошмар для всех добропорядочных женщин… но, Господи Боже, как же он красив, как притягательно греховен! Стоило только встретиться взглядом с его внимательными, чуть прищуренными глазами, как внутри рождался трепет, просыпалась потребность изведать тайны, о которых Гвен только догадывалась после визита в «Падший ангел».

Вот и теперь, несмотря на разделявшее их расстояние, девушка то и дело ощущала на себе взгляд Сен-Сира, и ей не требовалось даже поднимать глаз, чтобы понять, что он устремлен на ее грудь.

Поза становилась все более неудобной, и Гвен повозилась на стуле, ощутив, как горячи ее ноги под подолом. На лице и в вырезе платья выступила испарина, собралась в капельки на висках и между грудями. Одна из капелек, щекоча, скользнула вниз, отчего по спине прошла волна сладкого озноба. Человек, сидевший напротив, пробуждал в памяти вес запретные мысли, фантазии и сны, когда-либо посещавшие Гвен, он был средоточием всего, о чем не принято говорить. Должно быть, его поцелуй мог украсть душу…