— Тогда уж и не знаю… разве что вот это.

Платье было восхитительное, с очень узким, слегка заниженным лифом, с низким, но не вызывающим декольте. Плотный шелк василькового цвета, лишь слегка присобранный в подоле, прикрывала вторая юбка из тончайшей серебристой кисеи с искрой, настолько воздушной, что казалась облаком газа.

— Пойдет к цвету твоих глаз, лапонька. Джессика не выдержала и засмеялась. Выхватив платье из рук Виолы, она поспешила к высокому зеркалу, занимавшему весь простенок между окнами. Там, приложив наряд, она начала медленно поворачиваться из стороны в сторону.

— Пожалуй, ты права. Это платье подходит больше всех. Но Джесси продолжала стоять перед зеркалом, всматриваясь в свое отражение, словно видела себя впервые. На нее смотрела высокая, изящная, полная достоинства молодая женщина, и странно было сознавать, что совершенная по форме грудь и золотисто-белокурые волосы принадлежат ей, Джессике Фокс.

Неужели это ее отражение? Отражение той, что когда-то была грязным и озлобленным ребенком, слонявшимся по задворкам Баклер-Хейвена, ребенком, о котором добросердечные жители говорили: «Бедняжка Джесси!», а жестокосердные — «Чтоб ей пропасть!»?

Но и те, и другие не давали ей забыть, что она всего лишь дочь шлюхи.

Джессика почувствовала прикосновение к плечу, обернулась и глянула сверху вниз в доброе лицо Виолы Куин.

— Да все в порядке будет, уж поверь мне, лапонька. Давно то времечко миновало, теперь тебя не узнать.

— Но он-то знает… он помнит, Ви! Он ничего не забыл, и если он…

Джессика с размаху уткнулась в пухлое плечо старой женщины и обхватила ее за широкую талию, сминая роскошный вечерний наряд.

— Что помнит? Никто не знает про настоящую Джессику Фокс. Ее нету, исчезла — фьюить! Где она? Ау, Джессика! Нету. Зато все знают подопечную маркиза Белмора. Уж такое спасибо его милости, дал тебе образование, каким не каждая леди может похвастаться. Да что это я? Ты и есть настоящая леди, моя лапонька, и теперь все про это знают. — Виола пощекотала девушку под подбородком. — Другая и родится в богатстве, а клуша клушей. Я вот как разумею: не в том дело, кем ты уродилась, а в том дело, кем ты в жизни стала. Вот о чем тебе надо помнить, лапонька моя, и нечего слезы лить.

С этими словами женщина отерла одинокую слезинку, скатившуюся по щеке Джессики.

— Может, это и нелепо, но я ужасно тревожусь, Ви, — тихо произнесла та, отводя взгляд. — Мне кажется, я никогда не была так перепугана, даже в тот вечер, когда маму избили в трактире до смерти.

— Ну, то было давным-давно да и быльем поросло, — утешила Виола, поглаживая девушку по голове. — Здесь тебе бояться нечего, лапонька. Папа Реджи присмотрит за тем, чтобы капитан хорошо себя вел. Уж такой он человек, папа Реджи, чтобы обо всем позаботиться. Разве не так идут дела с того самого дня, как ты оказалась в его доме?

Джессика кивнула и сделала глубокий вдох, успокаиваясь: девушка знала доброту старого маркиза. Слабая улыбка появилась у нее на губах, когда она шла к постели, чтобы снова разложить на ней выбранное платье.

— Ты во всем права, Ви, но я больше всего беспокоюсь о том, чтобы наша с лордом Стрикландом встреча прошла наилучшим образом. Это не обязательно будет так. Он не видел меня давно, несколько лет, но, конечно, не забыл тот день, когда…

Она умолкла, не в силах продолжать. Воспоминание о столкновении, закончившемся для нее столь плачевно, было одним из самых унизительных. Никакое время не загладит этого. Всякий раз, как ей на память приходило ее собственное безрассудное поведение (особенно цена, которую пришлось за него заплатить), ее щеки обжигал стыдливый румянец. Так случилось и на этот раз, и пришлось склониться над платьем, чтобы скрыть краску на лице.

— Наверное, нужно заново выгладить его. Оно долго висело в гардеробе…

— И ничего с ним не случилось.

— Тогда, наверное, мне нужно принять ванну… — Джессика бросила нерешительный взгляд в сторону шнурка, которым вызывали прислугу. — Папа Реджи настаивает, чтобы я не опаздывала. Капитан писал, что приезжает в шесть часов, и он как будто очень точен…

— До шести еще уйма времени, мой ягненочек. — Виола засмеялась, отчего все се три подбородка пришли в движение. — Молодой граф, конечно, прибудет ровнехонько в шесть, потому как морскому офицеру опаздывать негоже. Прибудет — и пусть его! Ужин-то все равно не подадут раньше восьми. Я и говорю — времени уйма. А ты, лапонька, весь день носишься как угорелая. Прилегла бы да подремала, а уж я попрошу повариху заварить свежего чайку…

В дверь энергично и продолжительно постучали. Виола вздрогнула, потеряла нить мысли и вперевалку пошла к двери по толстенному персидскому ковру, бормоча под нос что-то неодобрительное. За открывшейся дверью Джессика увидела Сэмюэла Озгуда, внушительного дворецкого Белмор-Холла, церемонно застывшего посреди коридора.

— Не могу передать, миссис Куин, как мне неловко вторгаться в часы отдыха мисс Фокс, но внизу ждет женщина, которая желает се видеть. Разумеется, я довел до ее сведения, что у молодой хозяйки сегодня нет времени для посетителей, однако дама показалась мне в высшей степени взволнованной. Я взял на себя смелость узнать, не уделит ли ей мисс Фокс несколько минут.

— Конечно, я спущусь к ней, Оззи, — поспешно сказала Джессика. — Не назвала ли она вам своего имени?

— Мэри Торнхилл, мисс. Мне показалось, что женщина чем-то очень расстроена. Мне пришло в голову…

Не дослушав умозаключений дворецкого, Джессика бросилась мимо него по коридору и в мгновение ока спустилась по витой лестнице. Мэри Торнхилл была близкой подругой Анны Барлетт, из числа арендаторов Белмор-Холла. Девятнадцатилетняя Анна со дня на день ждала ребенка, и Джессика принимала это близко к сердцу, так как после возвращения из частного пансиона благородных девиц Анна стала ее первой подругой.

Она вихрем пронеслась по мраморному полу холла, так что подвески хрустальной люстры, отвечающие на малейшее движение воздуха, мелодично зазвенели над головой. Мэри, бледная от волнения, ожидала девушку в Красной гостиной. Джессика уже с порога поймала ее испуганный взгляд.

— Мисс Джесси! Слава Богу, вы пришли!

— В чем дело, Мэри? Что-нибудь случилось? — Еще не зная, что привело посетительницу в такое волнение, Джессика тем не менее ощутила под ложечкой внезапный страх.

— Анна? У нее начались роды?

— Да, мисс… Боже милостивый, бедняжка мучается уже много часов, но никак не может разродиться! Что-то не так, что-то неправильно! Потому-то я и пришла к вам…

— А как же повитуха? — спросила Джессика, чувствуя беспокойство. — Разве она не может помочь?

— Повитуху еще раньше позвали в деревню Лонгли, там тоже есть роженица. Анна осталась совсем одна, если не считать меня… но от меня мало толку.

— А се муж, Джеймс? Почему не послал за доктором?

— Ах, мисс Джесси, он очень некстати отправился вверх по реке с грузом, который собирался продать в Саутгемптоне. Я сама ходила за доктором, но мне нечего оставить в задаток, а без этого он не согласился прийти. Я совсем растерялась… не знала, как поступить, и… подумала о вас, мисс Джесси. Я… я надеялась, что вы одолжите немного денег, чтобы заплатить доктору…

— Конечно, конечно, Мэри.

«Вот ведь негодяй этот доктор, мерзавец последний!» — подумала Джессика, но вслух, конечно, ничего не сказала. За четыре года она ни разу не выругалась и не произнесла грубого слова с того самого дня, когда впервые ступила через порог Белмор-Холла.

— У меня есть немного денег, они наверху. Подожди здесь Я обернусь буквально за пару минут.

Джессика приподняла подол довольно скромного повседневного платья из розоватого муслина и бросилась вверх по лестнице, едва ли не прыгая через две ступеньки. Она распахнула дверь своей комнаты так нетерпеливо, что та с треском ударилась о стену.

— Чтой-то, чтой-то случилось, ягненочек мой? — испугалась Виола, развешивающая платья.

— Анна Барлетт, вот что случилось! У нее схватки несколько часов, но пока не похоже, чтобы дело шло к концу. Что-то не так. Мэри Торнхилл я отправлю за доктором, а сама побуду с Анной.

— Дак и я тоже пойду!

Виола направилась к двери, но Джессика ухватила ее за руку.

— Это ни к чему. В одиночку я доберусь быстрее. Если ехать через поля, можно срезать путь. Через четверть часа уже буду там.

Девушка взяла с туалетного столика шкатулку для украшений, затейливо выложенную по крышке кусочками перламутра. В углу лежал кожаный мешочек, стянутый шнурком. В него Джессика складывала неистраченный остаток карманных денег, ежемесячно выдаваемых маркизом.

— Отнеси это Мэри, — скомандовала она, сунув мешочек в руку Виолы. — Доктор не желает сдвинуться с места, пока ему не заплатят. Обещаю вернуться домой сразу же, как только станет ясно, что Анна вне опасности.

Виола только кивнула. Возможно, ей и хотелось высказать некоторые соображения, но она слишком давно знала Джессику, чтобы спорить. Может, девчонка и не разбирается в том, как принимают роды, думала старая женщина, зато не боится ни вида крови, ни криков боли. А уж о том, как выжить, знает все. У нее есть два хороших качества: упорство и сила воли. Если Анне Барлетт вообще можно помочь, Джессика поможет.

Ни на минуту не усомнившись в этом, Виола сунула мешочек с деньгами в карман и направилась к двери.

А Джессика между тем распахнула просторный гардероб розового дерева, где проводили дни ее роскошные бальные наряды. Из самого дальнего угла девушка вытянула узелок.

— Что ж, по крайней мере все это чистое…

Размышляя, она ненадолго замерла с узелком в руках, вспоминая день, когда стащила поношенные предметы мужской одежды с веревки, на которой тс сохли. Ей было четырнадцать. Грубые коричневые штаны и потертая рубаха казались роскошными после тряпья, которое приходилось носить до этого. Трудно сказать, почему Джессика хранила их до сих пор… возможно, потому, что даже среди роскоши Белмор-Холла невозможно забыть суровые дни голодного детства.