Она улыбнулась:

— А когда мне исполнилось шестнадцать, мама и папа отправили меня в Лондон, на два сезона. Помнишь?

— Мне было жаль тебя.

— Но как мне было тогда жаль себя! — воскликнула Эль. Она так ненавидела свой дебют в Лондоне, как и поездки в Бат, курорт, куда возили дебютанток. Ей было невыносимо тяжело там, и она чувствовала себя как в тюрьме.

Но Шон и тогда спасал ее. Она подняла глаза и увидела, что он внимательно за ней наблюдает.

— Шон, помнишь, ты приехал в Лондон на мой первый бал. Как же я тогда боялась.

— Прости, что я смеялся над тобой, когда ты надела первое бальное платье.

Она и забыла. Платье было очень красивое, но она в нем чувствовала себя долговязой, худой и высокой, как башня, она такой и была. Когда он засмеялся, она так ударила его кулаком в живот, что он согнулся от боли. Рука у нее была тяжелая. Эль ненавидела его в тот момент, но он был прав, это платье совершенно ей не шло. Но когда он пригласил ее на первый танец, и повел в центр зала, и ее рука оказалась в его руке, она была горда и благодарна ему. Она перепутала несколько фигур, но он так ловко поправил ее, что никто не заметил. И в конце ей даже понравилось танцевать.

— Ты со мной танцевал. — И, волнуясь, добавила: — Я теперь понимаю, почему любила тебя так сильно.

Он поднялся из-за стола:

— Сядь поешь.

Она покачала головой и отодвинула от себя тарелку. И тоже встала из-за стола.

— Шон, ты мне нужен. Вернись и стань прежним, каким был раньше.

Он лишь сердито дернул головой.

— Но я прошу тебя! — воскликнула она. — Нам надо больше говорить о прошлом. Все станет как прежде, и потом мы поедем вместе в Аскитон. Знаешь, там еще много работы. Девлин так и не отстроил третий этаж.

Он недоверчиво посмотрел на нее и насторожился.

— Мы можем вместе закончить последние комнаты. И все твои мысли об ужасах прошлого рассеются.

— Они никогда не покинут меня, — прервал он отрывисто. — Прекрати свои мольбы и не проси о том, чего я не могу дать…

— Но я не прошу у тебя любви! — воскликнула она горячо. — Пусть ты не полюбишь меня! Но главное — ты вернешься домой!

Он предупреждающим жестом поднял руку, останавливая:

— Нет!

Она подошла так близко, что ее лицо почти касалось его руки.

— Ты не можешь жестом руки взять и отослать меня прочь, как будто я привидение, преследующее тебя. Я не преследую, но преследует кто-то другой, и я хочу помочь.

Он снова ушел в себя.

— Некоторые тайны должны остаться тайнами… Я изменился. Тюрьма меняет людей.

— Как там было? Насколько тяжело? — Она должна была знать. — И что с твоим голосом? И почему ты такой худой?

— Это было плохо… ужасно. Как будто тебя похоронили живьем в черной яме.

Она не поняла сначала. Он говорит образно?

— Ты изменилась… и принадлежишь другому… Я тоже изменился. Я теперь преступник и бегу в Америку…

— Но есть вещи, которые не меняются никогда.

Он пытался остановить ее взглядом. Но она продолжала горячо и торопливо:

— Мы не можем изменить прошлое. Наше прошлое. Да, ты стал другим. И мне больно от этого. Но наше прошлое осталось. И я не забуду его. Никогда. И помогу тебе залечить раны, и если есть возможность вернуть тебя, я это сделаю.

— Нет. — Он резко развернулся и пошел к двери.

Она побежала за ним.

— Шон, ты хочешь сказать, что действительно сидел в настоящей яме? Два года?

— Не имеет значения, — раздраженно отозвался он.

— Для меня имеет значение!

Значит, он больше вытерпел, перенес еще большие мучения, чем она думала. Но физические страдания бледнели по сравнению с душевными муками, которые терзали его до сих пор.

— Прости меня, прости, я не хотела…

— Оставь это. — Он открыл дверь.

Она схватила его за руку.

— Я знаю, что ты не трус, но почему ты бежишь от меня, бежишь от прошлого, о котором не хочешь со мной говорить? Что-то тебя мучает постоянно. Я права? Ты бежишь не от британских солдат, но от того, что случилось с тобой и не дает тебе покоя.

Он стряхнул нетерпеливо ее руку.

— Ты должна меня ненавидеть за прошлую ночь.

— О, прошу, не меняй тему. Сейчас мы говорим не о моей потерянной невинности — и не надо забывать, что я сама пошла на это и даже тебя соблазняла, — а о том, что ты бежишь от самого себя и хранишь тайну, вместо того чтобы поговорить со мной и облегчить душу.

Он молча стал отпирать засов.

— Шон! Постой, куда ты идешь? — Она жалела, что настаивала и не оставила его в покое.

Он прислонился лбом к двери, дыхание с шумом вырывалось из груди.

— Ты знаешь, что это опасно, — добавила она, — мы не должны рисковать.

Он повернулся к ней:

— Ешь и отдыхай. Я буду сторожить.

Она слабо улыбнулась:

— Хорошо.

Но ей было не до еды. Шон бежал не от нее, а от самого себя, и она постарается выяснить причину, чтобы отыскать в нем того человека, которого любила, и вернуть к жизни.

Небольшой огонь горел в очаге, но комната тонула в темноте. Они спали по очереди, на этом настояла Элеонора. Было самое темное время перед наступлением рассвета, до которого оставался примерно час. Шон крепко спал на кровати. Она сидела у окна, но улица была темной, и ничего нельзя было разглядеть. Она хорошо отдохнула и была рада, что смогла уговорить его поспать. Он явно очень устал, потому что, как только лег, сразу уснул.

И хорошо, что есть время все хорошенько обдумать и составить план.

Его держали в яме, в одиночной каменной дыре. Когда она думала об этом, в ней поднималась ненависть к англичанам. Когда-нибудь Шон будет отомщен. Они заплатят за все. За то, что с ним сделали.

Но это теперь в прошлом. Если она хочет его вернуть, не должна возвращаться домой так скоро. Она чувствовала, что у нее уже кое-что получается, скоро он оттает и все расскажет, ее усилия приносят свои плоды. Каждый час, проведенный вместе, вызывает у него больше воспоминаний. Он тоже начал вспоминать и даже улыбнулся!

Их прошлое и станет той дорогой, которая приведет к будущему. И если он никогда не любил ее так, как она хотела, это теперь не важно. Она поможет ему залечить душевную рану и обрести себя.

Она взглянула опять на спящего Шона. При взгляде на него ее сердце переполняли жалость и любовь. Он изменился внешне, но для нее остается самым привлекательным и красивым из всех мужчин на свете. А при воспоминании о коротком эпизоде их разделенной страсти у нее пересыхало во рту и тело вновь просило близости, ведь она и раньше желала этот мужчину, а сейчас, после того, что произошло, ее страсть с трудом поддавалась контролю. Она должна скрывать, что ее влечет к нему, потому что дальнейшие отношения невозможны. Они должны будут расстаться. Вдруг он пошевелился во сне, потом стал метаться по постели и что-то бормотать.

Кажется, ему снился кошмар. Она решила его не будить и повернулась снова к темному окну. Наконец появился серый просвет на темном небе.

Вдруг Шон вскрикнул.

Она в испуге повернулась, он спал, но его кошмар продолжался, потому что пот градом струился по лбу, по лицу, стекая на рубашку. Эль подошла к нему, преисполненная жалости, не зная, будить его или нет.

Он вдруг начал всхлипывать:

— Нет… Нет…

Она замерла, как громом пораженная этими мужскими сдавленными рыданиями. И поспешила к нему.

— Шон. — Она положила руку ему на плечо.

Но он снова затих, дыхание стало ровным и глубоким, лицо блестело от слез. Что ему снилось? О чем он плакал? Это, без сомнения, связано с его тайной, той пыткой, которую он постоянно переживает. Эта тайна преследует его, повторяется во сне.

Немного поколебавшись, она повиновалась порыву сострадания и присела рядом с ним. Потом взяла его руки в свои. Сердце заколотилось, стало трудно дышать, охватило непреодолимое желание скользнуть в кровать, прижаться к нему, утешить, прогнать кошмар. Но разум пересилил. Эль побоялась, что сострадание заведет ее далеко и она не устоит против искушения.

Он сжал ее руку:

— Эль!

Она вздрогнула, потому что крик, вырвавшийся из его груди, был полон страха и паники.

— Шон, проснись! — пробовала она разбудить его.

— Нет! Эль, ты не можешь… Пег! — Он отбросил внезапно ее руку и стремительно сел на кровати, взгляд был невидящий, лицо побледнело.

Она потрясла его за плечо, теперь одна мысль лихорадочно билась в голове: кто такая Пег? Она правильно расслышала? Он видел во сне другую женщину?

Он еще больше побледнел, лицо приняло зеленоватый оттенок. Соскочил с кровати и побежал в угол комнаты, где стоял ночной горшок.

Приступы рвоты следовали один за другим, пока не превратились в сухие спазмы. Она сидела неподвижно, обхватив плечи руками, не смея приблизиться.

Пересилив страх, она встала рядом на колени и положила руку ему на голову:

— Успокойся, все в порядке. Это я, Эль. У тебя был кошмар, но все кончилось.

Он тяжело дышал, не поднимая головы. Спина его была комком затвердевших мышц.

— Шон, ты слышишь меня?

Он вздохнул:

— Я слышу. Все прошло.

Она знала, что это не так, но не стала спорить.

— Эль, дай мне прийти в себя. Прошу, — хрипло прошептал он.

Она кивнула и отошла, чтобы он мог опомниться и умыться.

Он встал, пошатываясь, как будто стоял во время шторма на палубе, и она не смотрела в его сторону, пока он приводил себя в порядок. Потом прополоскал вином рот и рукавом вытер лицо.

Кто такая Пег и какое отношение Пег имеет к нему и к его прошлому?

Он наконец повернулся к ней:

— Мне снился сон… Кошмар… Наверное, еда была испорчена… Ты не отравилась? — Он избегал ее взгляда.